Сергей потянулся губами к выпуклому лобику, который малышка забавно морщила во сне. Но замер, боясь разбудить дитя. Как редкий аромат, вдохнул младенческий запах — свежий хлеб, парное молоко, мёд и карамель.

Любовь снова накатила волной. Вышла из берегов. И вернулась в свой океан.

Но схлынувший прилив обнажил мертвых рыб и ядовитую тину. Страх ударил фальшивой нотой, разбив симфонию. Его дочь… Она так мала! Эта безволосая головка, крохотные ручки и ножки, розовые пяточки и маленькое тельце чересчур беззащитны. А вокруг — сложный мир, в котором так непросто выжить.

Тени возможных несчастий слетелись к нему, как сонм чудовищ с картины Гойи. Он напрягся, разгоняя их — не думай о плохом! Но все уже случилось. В него проник и навсегда поселился древний аспид. Он будет жалить каждый раз, когда девочка заплачет, упадет, заболеет… Жалить, впрыскивая разъедающий яд тревоги, без которой не бывает истинной родительской любви.

Нужно сделать все, чтобы с малышкой не случилось беды. Он уже допустил ошибку с Анютой, и платит за это всю жизнь — хотя никто не требует с него платы. Но дочка… Он будет беречь ее. Как зверь, стерегущий потомство — бдительный, настороженный, готовый защищать до последнего толчка сердца…

— Только не трогай ее, я еле уложила, — раздалось из-за спины. Он вздрогнул и обернулся — совсем забыл, что в палате еще и Наталья. Наваждение спало, но призрак страха не ушел — просто залег на дне души.

— Да, конечно, — прошептал он, пятясь от люльки. — Я ее не потревожу.

Перевел взгляд на женщину, когда-то бывшую его любовницей, а несколько часов назад родившую ему дочь. Присел на кровать рядом с ней, благодарно сжал ее руку.

— Спасибо…

Наталья хитро сощурила глаза:

— Маловато «спасибо» за такой подарок.

— Я сделаю все, что обещал. Когда вернемся в Москву, деньги будут у тебя. Вы ни в чем не будете нуждаться. Лучшие условия, лучшие продукты, игрушки, врачи… Если хочешь, можно снять дом.

Наталья замотала головой:

— Меня вполне устраивает эта квартира. Не парься.

Сергей молчал, пытаясь понять, отчего в его душе поднялась беспокойная муть. Что-то не нравилось ему, как зверю, которого гладят против шерсти — ведь всё же гладят, не бьют… Но что конкретно? Нужно проанализировать, разложить по полочкам — и он поймет.

Итак, первая часть плана, до сих пор казавшаяся самой трудной, была выполнена. Его дочь появилась на свет, она жива и здорова, а ее мать при ней. Теперь ребенок будет расти, делать первые шаги, учиться говорить — окруженный заботой Натальи, родной матери на окладе элитной няни. А он, на правах отца, собирался общаться с ребенком и обеспечивать свою дочь.

Казалось, всё должно пойти гладко, по накатанной — как у других знакомых Волегова, у которых появлялись бастарды. Но теперь он начал понимать, что не так уж это просто: заставить жизнь плясать под свою дудку, будто заказываешь музыку тапёру. Взять, к примеру, Наташку — после судьбы она самое слабое звено в его плане. Ненадежный партнер, если говорить языком бизнеса. Она же родила ему дочь только ради денег. Понять можно: как еще женщине с посредственной внешностью и мировоззрением паразита получить пожизненное материальное обеспечение? Только прилепившись к кому-то, в данном случае — к богатому мужику. Но для материнства мало быть расчетливой. Ребенку нужна любовь, тепло, душевная щедрость, готовность прийти на помощь — а есть ли всё это у Натальи?

Конечно, эти вопросы всплывали в его сознании и раньше, но не казались столь значительными, как сейчас. Но он привык решать проблемы по мере их возникновения. И если окажется, что Наталья плохая мать, он примет меры.

— Ты уже думала, как назовешь девочку? — спросил Сергей.

— Решай сам.

— Может быть, Виктория? В честь места ее рождения.

— Ладно хоть не Эсмеральда в честь местной черепахи, — скривилась Наталья.

— Вообще-то местная Эсмеральда — самец, — хохотнул Сергей.

— Фу на тебя, — Наталья кокетливо, с деланной обидой, стукнула кулачком по его плечу. — Важное обсуждаем, а тебе лишь бы ржать конем!

— Я свое мнение высказал. Мне кажется, Виктория вообще хорошее имя. Вика, Викулька… Можно по-разному называть.

— Ну, все ясно, папаша. Уже любишь ее так, что и я не нужна. Или нужна?…

За окном протяжно зашептал ветер. Гигантское банановое дерево, росшее возле больничной стены, прошлось по стеклу листьями — как уборщица тряпкой. И тут же на утомленную жарой землю рухнул тропический дождь. Мгновение — и Сергей оказался у окна, прикрыл створку, радуясь возможности заполнить возникшую паузу. Озабоченно глянул на дочку: не разбудил ли ее проклятый дождь? Но малышка по-прежнему спала, так же славно и безмятежно.

Крадучись, как осторожный зверь, он вернулся к кровати и снова присел рядом с Натальей.

— Значит, решено: назовем ее Викторией, — сказал он.

— Сергеевной? И в графе «отец» — твоя фамилия? А не боишься, что Анечка твоя узнает? — невинно округлив глаза, уточнила Наталья. Издевка в ее голосе была еле различимой, но Волегов понял, что она снова злится. Отрезал, еле сдерживаясь:

— Она не должна знать. Не должна — и точка. Ты поняла меня?

Наталья почувствовала, что балансирует на грани. И вдруг подумала о канатоходцах, которые иногда падают. Конечно, дико хочется, чтобы он бросил свою инвалидку. Но если он поймет, что она собралась добиваться именно этого, то Волегов передумает и просто отберет ребенка. А вместе с ними исчезнут и деньги.

— Как будто я просто так спрашиваю… — забормотала она. — Мне в ЗАГСе скажут — заполните графу отец! Мне же нужно что-то отвечать…

— Пусть ставят прочерк.

И сказал уже мягче, стараясь донести.

— Включи логику. Если меня вписать в свидетельство о рождении, то сведения о ребенке должны внести и в мой паспорт. И как в этом случае я смогу скрыть, что у меня есть внебрачная дочь?

— Но ты от нее не откажешься? Я не хочу быть одна…

— Мы это сто раз обсуждали! Более того, я сам просил тебя не делать аборт.

Наталья вздернула подбородок, зашипела:

— Не побоялся, чтобы ребенок родился, а записи в паспорте боишься? Вот все вы, мужики, так: «Да зачем нам этот штамп, у нас же любовь!»

— Я никогда не говорил тебе о любви. Ты помнишь, как у нас было, — отрезал Сергей.

А было банально, подумал он. Склеил девчонку с заправки — эка невидаль! Одну из тех горемык, что приехали в столицу за ломтем райского пирога — их, глупо веривших в сказку о Золушке, больных жадностью и паразитизмом, был легион. Сергей не уважал подобные стремления. И это одна из главных причин, по которым он не мог относиться к таким девочкам иначе, чем к организмам, чья роль — давать секс. Как коровы дают молоко, а черви — гумус.

До той поры, когда Анюта оказалась в инвалидном кресле, он не был таким циником. Наверное, потому, что жил иначе — не смотрел на других женщин, занимался любимой работой, не считал мир жестоким. А эти девочки… Ему пришлось пользовался их услугами. Животное начало никуда не деть. Нет, он пытался — почти что год. Но не выдержал, проиграл войну с собственной плотью.

Тем не менее, Волегов следовал железному правилу: с одной девушкой — только одна ночь. Оно было неким оправданием его изменам, потому что давало иллюзию верности — принципам и любимой женщине, которую он ставил выше остальных.

С Наташкой тоже была только одна ночь. Но… много дней продолжения.

Сначала все катилось по колее. Рыжеволосая кассирша в окне заправки: тело по стандарту — две руки, две ноги. Лицо так себе, но не урод. Она сама написала на обороте скидочной карты свой номер. Она была готова без прелюдий. Что ж, в очередной голодный день Сергей позвонил ей. Пригласил на подмосковную базу отдыха, где по традиции снял апартаменты на сутки. Утром отвез обратно, и, прощаясь, вручил пухлый конверт: «Купи себе что-нибудь на память». Она, конечно, звонила и писала сообщения — как и другие. Но телефон для свиданий он хранил в министерском кабинете, в ящике стола. На беззвучном режиме.