А-Цин с кряхтением присела, пошарила вокруг руками, точно настоящая слепая, и, наконец, нашла конфету. Она никогда раньше не пробовала ничего подобного, и, сглотнув слюнки, обтерла сладость, а затем отправила ее в рот, довольно захрустев. Сюэ Ян наблюдал за ней, лежа на боку и подпирая щеку рукой: «Вкусно, Слепышка?»

А-Цин ответила: «У меня есть имя. И это не Слепышка».

Сюэ Ян заметил: «Ты не сказала мне своего имени, поэтому мне приходится называть тебя так».

До сих пор А-Цин представлялась лишь тем людям, что проявляли к ней доброту, но сейчас девушке не нравилось, что Сюэ Ян зовет ее таким неприятным словом, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как сказать: «Слушай сюда. Меня зовут А-Цин. И хватит уже талдычить «Слепышка» да «Слепышка»!» Закончив речь, она вдруг почувствовала, что звучала довольно резко и, боясь навлечь гнев этого человека, А-Цин быстро сменила тему: «Ты такой чудной: весь в крови и изранен, но в карманах у тебя конфеты».

Сюэ Ян ухмыльнулся: «Ребенком я очень любил сладости, но мне никогда не удавалось их раздобыть и приходилось лишь наблюдать, как другие с жадностью поглощают их. Поэтому я решил, что если когда-нибудь разбогатею, то всегда буду носить с собой целую гору конфет».

А-Цин как раз прикончила угощение и быстро облизнулась, желая получить еще. Ее жажда конфет пересилила страх перед этим противным человеком: «Значит, у тебя есть еще?»

Сюэ Ян рассмеялся: «Ну конечно! Я дам тебе еще, если ты подойдешь ближе».

А-Цин поднялась с корточек и, стуча перед собой бамбуковым шестом, направилась к нему. Однако когда до ее цели оставалось меньше полпути, Сюэ Ян, с неизменной усмешкой и жутким блеском в глазах, бесшумно выудил из рукава обоюдоострый меч.

Цзян Цзай.

Он направил острие меча на А-Цин. Пройди она еще несколько шагов вперед, и Цзян Цзай пронзит ее насквозь. Но если же А-Цин замешкается хоть на долю секунды, то ее мнимая слепота раскроется!

Разделяя с А-Цин ее чувства, Вэй У Сянь ощутил, как затылок ее онемел, а по спине пробежали мурашки. Но, несмотря на это, девушка проявила недюжинную выдержку и, сохраняя расслабленное выражение лица, храбро продолжила идти на ощупь. Когда между кончиком меча и ее животом оставалось чуть более сантиметра, Сюэ Ян убрал его и спрятал обратно в рукав, достав взамен пару конфет. Одну он передал А-Цин, а вторую закинул себе в рот.

Он спросил: «А-Цин, куда твой даоцзан отправился посреди ночи?»

А-Цин, похрустывая конфетой и облизываясь, ответила: «Скорее всего, на охоту».

Сюэ Ян хихикнул: «Ты, наверное, хотела сказать, на ночную охоту».

А-Цин удивилась: «Да? А я думала, это одно и то же. По-моему, никакой разницы: ты всем подряд помогаешь бороться с чудищами, а в ответ не получаешь ни гроша».

И вновь Вэй У Сянь поразился ее уму.

А-Цин никак не могла забыть, что именно рассказывал ей Сяо Син Чэнь, более того, она отлично помнила все его слова вплоть до запятой. А-Цин намеренно оговорилась, и Сюэ Ян поправил ее, тем самым невольно признавшись в том, что он сам был заклинателем. Все его попытки вывести А-Цин на чистую воду провалились, вместо этого мелкий бродяжка сам угодил в западню. Не по годам находчивая девушка и сама умела устраивать проверки.

Сюэ Ян презрительно глянул на нее, но голос его зазвучал с сомнением: «Он же слепой. Как он может ходить на ночную охоту?»

А-Цин разозлилась: «Опять ты за свое! Чем тебе так не угодили слепые?! Даже слепой даоцзан все равно крут! И его меч такой: шух, шух, шух – очень быстрый!» Пока она скакала на месте, изображая сражение, Сюэ Ян неожиданно спросил: «Ты ведь ничего не видишь, откуда тогда знаешь, что его меч быстрый?»

Он рассчитывал застать ее врасплох, но А-Цин тоже не зевала и грубо отрезала: «Он быстрый, потому что я так сказала! Меч даоцзана должен быть быстрым, как же иначе! Может быть, зрячих глаз у меня и нет, но уши-то вот они! Ты вообще на что намекаешь? Опять смотришь на слепых, вроде нас, свысока!» Она вела себя в точности, как глуповатая девчонка, хвастающаяся человеком, которого она обожала, и звучала при этом совершенно естественно.

Поняв, что она прошла все три его испытания, Сюэ Ян, наконец, расслабился, и, похоже, и в самом деле поверил в ее слепоту.

А-Цин же, с другой стороны, прониклась к Сюэ Яну еще большей подозрительностью. На следующий день Сяо Син Чэнь отыскал немного дерева, соломы и камня для починки кровли. Когда он вернулся в дом, А-Цин потихоньку вытащила его обратно и шепотом рассказала о своих сомнениях, о том, что этот человек явно таит дурные намерения, ведь недаром он ничего не говорит о себе, даже несмотря на то, что они с Сяо Син Чэнем оба заклинатели. К несчастью, она посчитала отсеченный мизинец пустяком и не упомянула о самом роковом признаке. Сяо Син Чэнь успокоил ее: «Он же угостил тебя сладостями, так что тебе пора прекращать пытаться прогнать его. Когда он поправится, то непременно уйдет. Никто не захочет жить с нами в похоронном доме».

Его слова имели под собой основания. В этой полуразвалившейся хибаре была лишь одна кровать, и на их счастье, пока сильные ветры и проливные дожди не налетали на город, иначе худая крыша довершила бы безрадостную картину. Никто не стал бы оставаться здесь по своей воле. А-Цин открыла рот, намереваясь продолжить обличительные речи, но вдруг услышала за своей спиной голос Сюэ Яна: «Вы говорите обо мне?»

К ее вящему удивлению, Сюэ Ян встал с кровати. Однако А-Цин ни капли не боялась, что ее раскрыли, и лишь хмыкнула в ответ: «О тебе? Ну и самомнение!»  – а затем подхватила свой шест, зашла в дом и спряталась у окна, украдкой подслушивая.

На улице Сяо Син Чэнь обратился к Сюэ Яну: «Твои раны еще не затянулись, но ты уже двигаешься. Ты уверен, что тебе лучше?»

Сюэ Ян ответил: «Небольшая разминка лишь ускорит мое выздоровление, ведь ноги у меня не сломаны. К тому же, я привык к подобным увечьям. В детстве меня часто били».

Сяо Син Чэнь, по-видимому, не знал, как отреагировать на его слова, обратить все в шутку, или же посочувствовать. Помявшись, он ответил: «М-м…»

Сюэ Ян продолжил: «Даоцзан, кажется, ты собираешься чинить крышу?»

Сяо Син Чэнь подтвердил: «Верно. Похоже, я на некоторое время задержусь здесь, а худая кровля не полезна ни для А-Цин, ни для твоих ран».

Сюэ Ян предложил: «Я могу помочь».

Сяо Син Чэнь благодарно сказал: «Тебе не стоит утруждаться».

Сюэ Ян спросил: «Даоцзан, а ты умеешь чинить кровлю?»

Сяо Син Чэнь рассмеялся и отрицательно покачал головой: «Боюсь, что нет. Честно говоря, я никогда и не пробовал».

В результате оба мужчины принялись латать крышу: один работал руками, а другой подсказывал, что делать. Сюэ Ян оказался весьма красноречивым и гораздым на остроумные замечания, произнесенные развязным тоном обитателей рыночных площадей. Сяо Син Чэнь, скорее всего, едва ли не впервые в жизни столь близко сошелся с человеком подобного рода и, будучи неискушенным в юморе, хохотал над каждой фразой Сюэ Яна. А-Цин же, слыша, как весело они болтают, бесшумно шевелила губами, и при тщательном рассмотрении казалось, словно она с глухой злобой говорила: «Когда-нибудь я доберусь до тебя, дрянь». 

Вэй У Сянь полностью ее в этом поддерживал.

Вина за тяжелые травмы Сюэ Яна, почти унесшие его жизнь, частично лежала на Сяо Син Чэне. Эти двое пылали друг к другу смертельной ненавистью. Вероятно, в душе Сюэ Ян желал Сяо Син Чэню самой ужасной смерти, но сейчас он, как ни в чем не бывало, балагурил и вел непринужденные беседы. Находись за окном сам Вэй У Сянь, он умертвил бы Сюэ Яна на месте, и никакие возможные последствия не остановили бы его. Однако это тело ему не принадлежало, а А-Цин, хоть и жаждала убить Сюэ Яна, все же была недостаточно сильна. 

Примерно через месяц неусыпной заботы Сяо Син Чэня, раны Сюэ Яна практически зажили, и, не считая легкой хромоты, появляющейся при ходьбе, ничто не приносило ему неудобств. Тем не менее, он по-прежнему и не заикался о том, чтобы покинуть А-Цин и Сяо Син Чэня, продолжая тесниться в похоронном доме вместе с ними. Вэй У Сянь не имел ни малейшего представления, что же Сюэ Ян замышлял.