Как бы там ни было, этим шагом история с Белой комнатой должна закончиться.

Поэтому Цзинь Лин всё же остался удовлетворён результатом их ночной охоты.

Кто же мог подумать, что не пройдёт и нескольких дней, когда глава семьи Бай вновь явится в Башню Золотого Карпа.

Выяснилось, что после сожжения языка отважного героя в имении Бай на два дня воцарился покой. Но только на два дня.

На третью ночь из Белой комнаты всё-таки вновь послышались странные звуки, которые с каждым днём становились всё громче. А на пятую ночь из-за шума всё имение Бай окончательно потеряло покой и сон.

На этот раз шум оказался намного более внезапным и пугающим. Звук не походил ни на затягивающуюся верёвку, ни на разрезаемую плоть — теперь это был человеческий голос!

По словам главы семьи Бай, голос звучал хрипло, будто кто-то с трудом ворочал языком, который многие годы оставался без движения, поэтому расслышать слова не представлялось возможным. Однако голос совершенно точно принадлежал мужчине, который кричал от ужаса.

За криками последовали душераздирающие рыдания, поначалу бессильные, а затем всё более и более громкие, в конце концов превратившиеся почти в надрывные. Звуки эти вызывали невыносимую жалость и вместе с тем ужасно пугали. Их слышали не только в имении Бай, но даже в домах, расположенных через три улицы, а у случайных прохожих от криков волосы вставали дыбом и душа уходила в пятки.

Цзинь Лин в тот момент был перегружен делами — подходил конец года, а значит срок уплаты долгов, поэтому юноша не мог лично посетить имение Бай, пришлось отправить нескольких адептов разузнать, в чём дело. По возвращении заклинатели доложили, что кроме поистине жутких криков, никакого вреда от нечисти не наблюдается.

Беспокойство мирных жителей не в счёт.

Когда Лань Сычжуй сдавал отчётные записи по ночной охоте, он рассказал об этом Лань Ванцзи и Вэй Усяню. Дослушав, Вэй Усянь взял с письменного стола Лань Ванцзи пирожное, откусил и сказал:

— О, беспокоиться не о чем.

Лань Сычжуй поинтересовался:

— Даже если он так страшно кричит, беспокоиться… не о чем? Но согласно правилам, после исполнения последней воли душа умершего сможет упокоиться с миром.

— И это действительно так, исполнение последней воли умершего в самом деле позволит ему упокоиться с миром. Вот только… вы не задумывались о том, что последняя воля того отважного воина заключалась вовсе не в возвращении языка и возможности переродиться?

Лань Цзинъи, который в этот раз наконец получил отличную оценку, а значит мог не переписывать книги в качестве наказания, с довольным видом сидел рядом, чуть не плача от счастья. Услышав предположение, он не удержался от вопроса:

— Но в чём же тогда? Неужели в том, чтобы каждую ночь кричать так, чтобы никто не мог заснуть?

К его превеликой неожиданности, Вэй Усянь утвердительно кивнул.

— Так и есть.

Лань Сычжуй растерянно спросил:

— Учитель Вэй, но как это объяснить?

— Вы ведь уже пришли к выводу, что погибший воин не хотел подвергать опасности жизни невинных людей, поэтому, когда Железный Крюк истязал его, изо всех сил сдерживался, чтобы ни в коем случае не закричать, так?

Лань Сычжуй выпрямился, приняв подобающую позу, и спросил:

— Именно так. В чём же мы ошиблись?

— Вы не ошиблись. Но я хочу спросить у вас вот что: если маньяк-убийца возьмёт нож и начнёт расхаживать перед вами взад-вперёд, пустит вам кровь, порежет лицо, схватит за шею и вырвет язык крюком, неужели вам не будет страшно? Неужели вы не испугаетесь? Не захотите расплакаться?

Лань Цзинъи, представив такую картину, с побледневшим лицом воскликнул:

— Мамочки!

Лань Сычжуй, однако, сохранил самообладание.

— Правила ордена гласят, в момент встречи с опасностью…

— Сычжуй, не приплетай сюда лишнего. Я спросил — испугаешься ли ты. Скажи прямо!

Лань Сычжуй покраснел и ровнее выпрямил спину.

— Сычжуй не…

Вэй Усянь:

— Не…?

Лань Сычжуй ответил совершенно искренне:

— Не может сказать, что не испугается. Кхм.

Договорив, юноша бросил опасливый взгляд на Лань Ванцзи.

Радости Вэй Усяня не было предела:

— И чего ты стыдишься? В момент страха или боли людям свойственно бояться, хотеть позвать на помощь, хотеть громко кричать и неистово плакать, разве это не заложено в их природе? Так или нет? Ханьгуан-цзюнь, только посмотри на своего Сычжуя, он боится, что ты его накажешь, то и дело украдкой смотрит на тебя. Скажи скорее, что это так. Если ты скажешь, это будет означать, что ты согласен с моей точкой зрения и не станешь его наказывать.

Он легонько толкнул локтём в низ живота сидящего в подобающей позе за проверкой записей Лань Ванцзи, и тот, не моргнув глазом, произнёс:

— Это так.

Договорив, он обвил Вэй Усяня за талию рукой и прижал покрепче, чтобы тот больше не совершал необдуманных движений, после чего продолжил проверять записи учеников.

Лицо Лань Сычжуя зарделось ещё ярче.

Вэй Усянь попытался вырваться из объятий, но ничего не вышло, поэтому, находясь в такой позе, он с совершенно серьёзным лицом продолжил разговор с Лань Сычжуем:

— Поэтому. Изо всех сил стараясь не закричать, он действительно проявил героизм и твёрдость духа. Но при этом пошёл наперекор обычному порядку вещей, самой природе человека. И это также чистая правда.

Лань Сычжуй, старательно игнорируя положение, в котором оказался Вэй Усянь, задумался и ощутил сочувствие к тому воину.

Вэй Усянь спросил:

— Цзинь Лин всё ещё переживает по этому поводу?

Лань Цзинъи ответил:

— Ага, молодая госпо… эм, молодой господин Цзинь тоже не может понять, что же всё-таки пошло не так.

Лань Сычжуй:

— Но… если это правда, как же справляться с призраком, подобным этому?

Вэй Усянь:

— Позволить ему кричать.

— …

Лань Сычжуй:

— Просто… позволить ему кричать?

— Именно. Когда накричится, сам уйдёт.

Сочувствие Лань Сычжуя в равной степени распространилось и на жителей имения Бай.

К счастью, тот погибший герой, хоть и выказывал негодование и обиду, никакого вреда людям не приносил. Пугающий крик в Белой комнате не прекращался несколько месяцев кряду, после чего постепенно стих. Должно быть, после смерти отважный воин наконец истратил весь скопившийся при жизни крик, тем самым удовлетворил предсмертное желание и спокойно растворился в круговороте перерождений.

Хуже всего пришлось только обитателям имения Бай — они всё это время ворочались с боку на бок, не в силах сомкнуть глаз по ночам. А слава Белой комнаты снова прогремела на всю округу.

Юньмэн, Пристань Лотоса.

Снаружи Зала Познания Меча слышалось летнее пение цикад; внутри разворачивалась картина, заставляющая отвести взгляд, — множество голых тел, лежащих вповалку.

Больше десятка молодых парней, голых по пояс, распластались на деревянном полу зала, время от времени переворачиваясь, будто жареные лепёшки, пропечённые до хруста, и издавая страдальческие стоны.

— Как… Жарко…

Вэй Усянь лежал, прищурив глаза. Cквозь туман в голове пробивались мысли: «Будь здесь так же прохладно, как в Облачных Глубинах, вот была бы красота».

Деревянный пол под Вэй Усянем нагрелся, поэтому юноша снова перевернулся. В это же время Цзян Чэн решил сменить положение, поэтому они задели друг друга — рука Цзян Чэна улеглась поверх ноги Вэй Усяня, который незамедлительно возмутился:

— Цзян Чэн, убери руку, ты горячий, как кусок угля.

— Это ты убери ногу.

— Ногу убрать труднее, чем руку, нога ведь тяжелее, так что подвинься.

Цзян Чэн начал сердиться:

— Вэй Усянь! Я тебя предупредил, имей совесть. Замолчи и не разговаривай со мной. Мне и без того жарко!

Вмешался Шестой шиди: