Вэй У Сянь продолжил: «Сколько тебе сейчас? Около пятнадцати? Большинство юношей твоего возраста тоже пока еще не сразили жуткую тварь невиданной силы, так почему же ты так рвешься стать первым?»

Цзинь Лин надулся: «Но ведь и оба моих дяди прославились, будучи совсем еще юношами».

Вэй У Сянь подумал: «Не сравнивай тогда и сейчас! В те годы Орден Ци Шань Вэнь притеснял и угнетал другие кланы, поэтому каждому юноше приходилось держать ухо востро и в подспудной панике отчаянно тренироваться и без устали совершенствовать тело и дух, находясь в полном неведении относительно того, не настигнет ли их злой рок и не станут ли они следующими. Во время Аннигиляции Солнца на поля сражения отправили всех без исключения, будь ты хоть старик, хоть юноша. Но сейчас ведь все спокойно и ордены поддерживают мир друг с другом. Обстановка перестала быть столь напряженной и, безусловно, заклинатели больше не совершенствуют тело и дух, не щадя живота своего. В этом просто уже нет необходимости».

Цзинь Лин добавил: «Даже этот сучий пес Вэй Ин убил <i>Черную Черепаху-Губительницу</i>  именно в юношеском возрасте. Если уж и он справился, то почему я не смогу?»

Услышав свое имя в одном предложении с этим прозвищем, Вэй У Сянь внутренне похолодел. Он с большим трудом заставил себя не дрожать: «А разве он убил ее? Разве не Хань Гуан Цзюнь?»

При упоминании им Лань Ван Цзи Цзинь Лин окинул Вэй У Сяня странным взглядом. Он хотел что-то сказать, но сдержался: «Ты и Хань Гуан Цзюнь… впрочем, неважно. Это ваше дело. Короче говоря, я не собираюсь обращать на вас внимание. Если уж вам так нравится быть обрезанными рукавами, то пусть так оно и будет. Эта болезнь явно неизлечима».

Вэй У Сянь досадливо воскликнул: «Эй, почему сразу болезнь-то?»

В душе же он давился от смеха: «Неужели он все еще думает, что я беззастенчиво извожу Лань Чжаня?!»

Цзинь Лин продолжил: «Мне уже известно значение лобной ленты Ордена Гу Су Лань. И раз уж все так обернулось, то будь Хань Гуан Цзюню достойным спутником. Даже обрезанные рукава должны хранить верность. Не путайся с другими мужчинами, особенно с адептами моих орденов! А иначе, не обессудь, но пеняй тогда лишь на себя».

«Моими орденами» Цзинь Лин назвал Орден Лань Лин Цзинь и Орден Юнь Мэн Цзян. Похоже, что уровень его терпимости к обрезанным рукавам возрос до такой степени, что теперь Цзинь Лин стал готов закрывать глаза на подобное, если только дело не касалось никого из этих двух орденов.

Вэй У Сянь возмутился: «Ах ты паршивец! О чем это ты говоришь – «путаться с другими мужчинами»?! Да за кого ты меня принимаешь?! И лобная лента? Что еще за значение лобной ленты Ордена Гу Су Лань?»

Цзинь Лин ответил: «Не придуривайся! Сам знаешь, что за значение. Хватит уже так кичиться, заставляя людей повторять тебе это. Я больше не хочу продолжать этот разговор. Ты Вэй Ин?»

Свою речь он закончил неожиданным вопросом прямо в лоб, надеясь застать Вэй У Сяня врасплох, но тот спокойно спросил: «А по-твоему, мы похожи?»

Цзинь Лин на некоторое время затих, а затем вдруг свистнул и позвал: «Фея!»

Едва услышав голос своего хозяина, Фея, высунув язык и путаясь во всех четырех лапах, помчалась ему навстречу. Вэй У Сянь же мгновенно обратился в бегство: «Ну чего ты сразу так! Зачем тебе собака!»

Цзинь Лин хмыкнул: «Пф! До встречи!»

Попрощавшись, он бодро и молодцевато прошествовал в направлении Лань Линя, вероятно, по-прежнему опасаясь появляться в Пристани Лотоса и показываться Цзян Чэну на глаза. Ученики из других орденов также постепенно разбрелись по разным тропинкам, и, в конце концов,  у ворот города остались лишь Вэй У Сянь, Лань Ван Цзи и юноши из Ордена Гу Су Лань.

По дороге ученики продолжали непрестанно оглядываться и смотреть вслед. Лань Цзинь И не говорил ни слова, но нежелание уходить читалось у него на лице: «Куда мы отправляемся дальше?»

Лань Сы Чжуй ответил: «Цзэ У Цзюнь сейчас охотится в Тань Чжоу. Мы вернемся в Облачные Глубины или отправимся ему навстречу?»

Лань Ван Цзи ответил: «В Тань Чжоу».

Вэй У Сянь согласился: «Замечательно, возможно, мы даже будем ему полезны. К тому же, нам пока неизвестно, где находится голова нашего дражайшего друга».

Мужчины шли несколько впереди, а юноши держались поодаль. Через некоторое время Лань Ван Цзи подал голос: «Цзян Чэн знает, кто ты».

Вэй У Сянь ехал верхом на осле, неспешно трусившем по дороге: «Ага, знает. Но что он может поделать? У него нет доказательств».

В отличие от насильственного захвата, приношение тела в жертву в обмен на исполнение желания никаких следов после себя не оставляло. Цзян Чэн опознал его истинную сущность, опираясь лишь на реакцию Вэй У Сяня, оставшегося один-на-один с собакой.  Но, во-первых, Цзян Чэн никогда никому не рассказывал, что Вэй У Сянь боится собак, а, во-вторых, он руководствовался своим собственным опытом общения с ним, поэтому люди, незнакомые с Вэй У Сянем достаточно близко, не смогли бы сделать какие-либо выводы, исходя из одних только эмоций или же выражения лица, и принять их за неопровержимое доказательство. Даже если бы Цзян Чэн решил вдруг развесить  повсюду объявления, сообщающие, что Вэй У Сянь боится собак, все скорее бы поверили в то, что Сань Ду Шеншоу наконец-таки тронулся умом после всех безуспешных попыток обнаружить Старейшину И Лин.

Вэй У Сянь спросил: «Я, кстати, сгораю от любопытства. Как ты меня узнал?»

Лань Ван Цзи спокойным тоном ответил: «А я сгораю от любопытства, отчего твоя память столь плоха».

Тем же днем они прибыли в Тань Чжоу и по пути навстречу Лань Си Чэню наткнулись на декоративный сад. Заметив, сколь великолепен и величествен он был, несмотря на явное отсутствие вертоградаря, заинтересованные юноши возжелали рассмотреть все поближе, а поскольку подобное никак не противоречило правилам Ордена Гу Су Лань, Лань Ван Цзи не стал их останавливать и позволил ученикам войти внутрь. В саду оказались каменные беседка, столик и несколько скамеек для тех, кто хотел бы присесть и полюбоваться цветами или восходящей луной. Однако годы под свирепыми ветрами и проливными ливнями отнюдь не пощадили сад: один из углов беседки откололся, а пара скамей лежало перевернутыми вверх ногами. Цветов в саду тоже уже не наблюдалось, одни лишь засохшие ветки и пожухлые листья – судя по всему, его забросили много лет назад.

В восторге побродив вокруг кустов вместе с остальными юношами, Лань Сы Чжуй спросил: «Это же сад Дамы Распускающихся Бутонов?»

Лань Цзин И растерялся: «Дама Распускающихся Бутонов? Кто это? Значит, у этого сада все-таки есть хозяин? Почему же он тогда столь запущен? Кажется, за ним уже давно никто не ухаживает».

Распускающими бутонами называли цветы, расцветавшие каждый год на очень короткий период времени. Подобных растений, различных цветов, сортов и ароматов, существовало огромное множество, и все они при цветении заполняли сад своим благоуханием. Вэй У Сянь же, услышав это имя, невольно кое-что припомнил. 

Поглаживая рукой колонну каменной беседки, Лань Сы Чжуй на секунду задумался, а затем произнес: «Если память меня не подводит, то наверняка это тот самый сад, и когда-то он был довольно известен. Я узнал о нем из одной книги, из главы «Душа Распускающих Бутонов». Там говорилось, что в Тань Чжоу есть сад, а в саду обитает Дама. Любой смельчак может попытать счастья и под светом полной луны продекламировать в том саду стихотворение. Если Дама сочтет его прекрасным, то одарит человека распустившимся бутоном, чей аромат не зачахнет в течение трех лет; если же Дама решит, что стихотворение никуда не годится, или его рифмы хромают, то она бросит цветок просителю в лицо, а затем растворится в воздухе».

Лань Цзин И сказал: «Выходит, если ты вдруг запутаешься в строчках, Дама начнет швыряться цветами тебе в лицо? Надеюсь, у тех цветов нет шипов, а иначе, окажись я на месте одного из смельчаков, мое лицо сплошь залило бы кровью. Так что это за навка?»

Лань Сы Чжуй ответил: «Я бы не назвал ее навкой, скорее призраком. Легенды гласят, что первый владелец, слывший поэтом, собственноручно посадил все эти цветы и обращался с ними, как с друзьями, каждый день декламируя в саду свои стихотворения. Здешняя флора впитала поэтическое настроение и вдохновение своего хозяина и в один прекрасный момент обрела душу, обратившись Дамой Распустившихся Бутонов. Когда в сад приходил человек и читал ей красивые поэмы, пробуждая воспоминания о том, кто давным-давно посадил ее, Дама радовалась и преподносила в дар цветок. Но если же стихотворение не находило отклика в ее сердце, или же его строчки не содержали рифмы, она неожиданно возникала из кустов и с силой кидала цветок в лицо наглецу. Человек этот тут же терял сознание и приходил в себя лишь, когда неведомая сила выдворяла его из сада. Десятки лет назад люди шли сюда нескончаемым потоком».