Работорговля в XVI веке набрала обороты. Хоть порочная суть процесса и теряется за сухими цифрами, статистика достаточно красноречива: за первую четверть века через океан переправлены 12 000 рабов, за вторую — 40 000 и еще 60 000 с 1550 по 1575 год. Учитывая, что за тот же период в Новый Свет перекочевало еще 240 000 белых европейцев, демографическая передислокация получилась беспрецедентная. Первых рабов из Африки привезли на американский континент в 1530 году, однако затем приток резко увеличился в связи с развитием сахарных плантаций в Бразилии. Колонизация страны португальцами началась с основания в 1532 году поселения Сан-Висенти близ Сантуса, в 1549 году был заложен Салвадор-да-Баия — первая колониальная столица Бразилии и ее главный порт. За последнюю четверть века в Бразилию переправили еще не меньше 50 000 африканцев,[1186] однако труд был настолько каторжным, а условия содержания настолько негуманными, что к 1600 году в живых оставалось не больше 15 000. Тем не менее сахарное производство росло, и количество курсирующих между Ресифе и Лиссабоном судов увеличилось с сорока в 1584 году до ста тридцати в 1618 году.[1187] Бразильский сахар ценился больше, чем перец, пряности и другие колониальные товары, вывозимые из Estado da India — «Индийского государства», как португальцы называли свои владения в Индийском океане и за его пределами.

Отсутствие исконного морского судоходства на западном побережье Африки и в Америке позволило португальцам и испанцам раскинуть сеть собственных морских путей, практически блокировав их для всех остальных. В муссонных морях положение изначально было совершенно иным: существовала разветвленная торговая сеть со множеством участников, отличающихся невиданным для европейцев лингвистическим, религиозным, культурным и политическим разнообразием. Португальцы попытались в срочном порядке прибрать к рукам торговлю перцем и пряностями, но быстро обнаружили, что имеют дело не со статичной системой, которую легко подчинить своим интересам. Хоть прямое морское сообщение с Европой и открывало новые перспективы, португальцы даже не подозревали, насколько велик в Азии размах региональной торговли и разнообразны возможности для извлечения прибыли, поэтому их присутствие в Индийском океане никак не повлияло на традиционные торговые модели и циклы. В Азии Португалия оказалась всего лишь очередным игроком на переполненном поле, но поскольку португальцам удалось закрепиться практически во всех ключевых узлах региона, рассматривать азиатское мореплавание XVI века в глобальном контексте удобнее всего через призму именно их опыта.

Способ внедриться на этот достаточно бесконтрольный рынок осваивающие Индийский океан португальцы все же нашли. Не обладая достаточными финансами, флотом и человеческими ресурсами, чтобы монополизировать саму торговлю пряностями, они принялись где силой, где дипломатией вымогать «плату за защиту» у мусульманских, индийских и прочих морских купцов и перенаправлять торговые каналы к находящимся под португальской властью портам.[1188] Без пушек закрепиться на зачастую враждебных землях было бы затруднительно, а морской артиллерией (пусть и примитивной в те времена) почти на всем протяжении XVI века располагали только европейцы. Мореплаватели Индийского океана не собирались склоняться перед португальцами, однако иметь дело с корабельными орудиями им до того почти не доводилось, поэтому португальцам хватило нескольких тяжеловооруженных кораблей, чтобы захватить власть над основными стратегическими пунктами региона. Начало установлению португальского господства в муссонной Азии положил дон Франсишку ди Алмейда, первый вице-король и губернатор Португальской Индии. В 1505 году с флотилией из двадцати двух кораблей он взял города Килва и Момбаса в Восточной Африке, захватил в качестве опорного пункта островок близ Гоа в Индии и выстроил форт в Каннануре (бывший Каннур, штат Керала). Вслед за тем были возведены дополнительные крепости на Шри-Ланке, Сокотре и близ Малакки.

Мнения насчет политики, наилучшим образом отвечающей португальским интересам, разнились. Алмейда считал крепости напрасной тратой средств и сил. «Чем больше у вашего величества крепостей, тем слабее ваша власть. Все силы следует сосредоточить на море, потому что, если мы, упаси Господь, будем там недостаточно сильны, все обратится против нас… При наличии сильного флота Индия, вне всякого сомнения, будет вашей, в противном же случае крепости на суше вам вряд ли помогут»,[1189] — писал он королю Мануэлу I. Доводы эти короля не убедили, и на посту главы португальских колоний Алмейду сменил Афонсо де Албукерки.[1190] Обладатель редкого стратегического таланта, немалого везения, а также отточенного за десятилетие марокканских войн умения с безжалостной эффективностью распорядиться скудными средствами, Албукерки заложил основы португальской колониальной империи. Хотя морская торговля обеспечивала несомненные выгоды в виде притока средств в казну и доступа к иностранным товарам, мелкие правители прибрежных индоокеанских земель были слишком заняты внутренними делами и не обладали достаточной морской мощью, чтобы дать португальцам организованный отпор. На стороне португальцев, малочисленных и оторванных от метрополии, имелись существенные преимущества: полная поддержка со стороны короны, единство намерений — в противовес распрям и несогласию между потенциальными противниками, а главное — корабли с пушками. Если португальцы и встречали сопротивление на море, то организованное издалека, государствами, которые усматривали в португальском господстве угрозу своей торговле, в частности, Османской империей и мамлюкским Египтом.

Османский султан, не заводя дружбу с мамлюками, взялся, тем не менее, защитить Мекку и Медину. В 1507 году он прислал мастеровых и артиллерию укреплять Джидду, нападение на которую казалось неминуемым, и вооружать флот, которому предстояло дать отпор португальцам в Индии. Этот флот в 1508 году одержал победу в битве при Чауле близ Мумбая, но был разгромлен начисто год спустя в сражении при Диу в Гуджарате. Албукерки, обеспокоенный перспективой противостоять мамлюкско-османской коалиции, захватил Гоа. Как он докладывал позже Мануэлу I:

Я взял Гоа согласно приказу вашего величества и распоряжениям маршала — как оплот союза, сформированного с целью выдворить нас из Индии. Если бы флот, собранный [османскими] турками на реке Гоа (хорошо укомплектованный и вооруженный), вышел в море и если бы мамлюки, оправдывая надежды турок, прибыли к ним на подмогу, для нас все, вне всякого сомнения, было бы потеряно.[1191]

Гоа как нельзя лучше подходил Албукерки для устройства главной ставки, поскольку базирующиеся там корабли могли патрулировать морские пути между Индией и Аравией, его легко было оборонять и через него шла торговля (в первую очередь, лошадьми) с султанатами Деканского плоскогорья и индуистской Виджаянагарской империей. Победа оказалась решающей: и султан Гуджарата, и саморин Каликута, по утверждению Албукерки, сами дали ему позволение построить форты на своих землях. «Мне не пришлось идти войной ни на того, ни на другого правителя — все благодаря тому, что мы взяли Гоа».[1192] Многие португальцы считали, что Гоа — несмотря на стратегически выгодное расположение — удерживать не следует, поскольку место это гиблое, освоение его обойдется дорого, а противостояние Португалии будет только усиливаться. Тем не менее Албукерки убедил короля, что Гоа должен остаться португальским (и он оставался — до 1961 года), и впоследствии «часто говаривал, что заслуживает большей благодарности от короля Мануэла за то, что отвоевал Гоа у португальцев, чем за то, что дважды отвоевывал его у турок».[1193]