По условиям перемирия, подписанного 11 ноября 1918 года, бо́льшая часть немецкого флота была интернирована — окончательное место его приписки должно было определиться в Версале. Десять дней спустя семьдесят кораблей, включая девять дредноутов и пять линейных крейсеров, вышли на стоянку Гранд-Флита у Оркнейских островов в Скапа-Флоу. Уязвленный поражением и не желая отдавать свой флот бывшим врагам Германии, 21 июня 1919 года адмирал Людвиг фон Ройтер приказал затопить корабли. Уничтожены были пятьдесят две единицы — в том числе десять броненосцев и десять линейных крейсеров. Досадное упущение для союзников, однако многие вздохнули облегченно, поскольку теперь перед победителями не стояла проблема дележа интернированных кораблей. Соединенные Штаты считали заведомо дестабилизирующей саму идею поделить флот Центральных держав — в частности, потому что у британских ВМС уже имелось сорок три крупных корабля, на один больше, чем у Штатов, Японии, Франции и Италии вместе взятых. Кроме того, призыв президента Вудро Вильсона сократить национальное вооружение «до предельного минимума, совместимого с национальной безопасностью»[1735] был включен восьмым пунктом в Устав Лиги Наций.

В Лигу Наций Соединенные Штаты не вступали и Версальский договор не подписывали, зато провели первую из трех конференций по сокращению морских вооружений, призванных сдержать амбиции ведущих мировых морских держав. В американском флоте многие по-прежнему считали Британию потенциальной угрозой американским интересам и мировому равновесию сил. Американцы стремились по крайней мере сравняться с Британией в морской мощи, тогда как британцы с подозрением относились к намерению французов сохранить свой подводный и крейсерский флот. Взаимные подозрения — со времен окончания Русско-японской войны — питали друг к другу Америка и Япония.[1736] Еще до Первой мировой японцы взвешивали перспективы захвата американского флота, а американцы разрабатывали «Оранжевый» военный план как ответ на гипотетическое взятие Филиппин, путь на которые лежал через Маршалловы острова, Микронезию и Каролинские острова, где японцы теперь владели бывшими немецкими землями как подмандатными территориями. В меморандуме 1919 года президенту Вильсону контр-адмирал Уильям Бенсон прямо заявлял, что «у Японии нет соперников в Тихом океане, кроме Америки. Каждый корабль, построенный или приобретенный Японией, — это вклад в противостояние американской морской мощи в Тихом океане».[1737]

Вашингтонское морское соглашение 1922 года определило допустимый совокупный тоннаж крупных кораблей для Британии, Соединенных Штатов, Японии, Франции и Италии в пропорции 5:5:3:1:1.[1738] Британии и Соединенным Штатам разрешалось иметь по 525 000 тонн, США и Японии — переоборудовать два уже строящихся линейных крейсера в авианосцы, размер новых авианосцев ограничивался соглашением. Неравенство в распределении сил вызвало негодование националистов, особенно в Японии, которая объявила войну Германии в августе 1914-го, почти на три года раньше США. Кроме того, американцы готовы были подписать соглашение только при условии расторжения Англо-японского союза 1902 года, с целью, как выразился автор инструкции для американской стороны переговоров, отдать «мудрое руководство морскими силами в руки неразделенной англосаксонской расы».[1739] Ни Германия, ни Россия (раздираемая тогда гражданской войной) на конференции не присутствовали.

Лондонский морской договор 1930 года сохранил соотношение 5:3:3 в строительстве линкоров (Италия и Франция свои подписи ставить отказались) и утвердил точные определения и тоннаж для крейсеров, эсминцев и подводных лодок, которые в Вашингтонском соглашении не упоминались. Японии было позволено иметь не больше двух третей от тоннажа крейсеров и эсминцев Британии или Соединенных Штатов, и только среди подводных лодок намечалось равновесие сил. Четыре года спустя Япония опротестовала условия Вашингтонского и Лондонского соглашений. Не менее зловещее Лондонское морское соглашение 1935 года между Британией и Германией давало последней право строить флот, совокупный тоннаж которого не должен был превышать 35 процентов от морской мощи Британского Содружества.

Пожалуй, самым примечательным аспектом этих переговоров и формулировки морской стратегии в межвоенный период было нежелание учесть уроки Первой мировой войны. В своем меморандуме Вильсону Бенсон рекомендовал пустить подводные лодки на слом:

Уничтожить следует не только эти субмарины, но и все субмарины мира, а также запретить любым державам обладание ими в будущем. В мирное время они бесполезны. Во время военных действий они уступают надводным кораблям во всем, кроме способности коварно нападать на гражданские суда. В нынешней войне 99 процентов операций с участием подводных лодок составляли незаконные нападения на гражданский флот. Цивилизация требует перевести морскую войну на более высокий уровень и ограничить боевыми кораблями.[1740]

Эта неприкрытая наивность отражала не только отвращение, внушенное неограниченной подводной войной Германии, но и стойкий авторитет доктрины Махана, умершего в 1914 году. В своем «Влиянии морской мощи» Махан признавал, что «паровой флот еще не успел преподать нам ценные исторические уроки»,[1741] однако и на опыте подводной кампании приверженцы доктрины учиться не спешили. Как ни горько, предположение Молодой школы о нарушении международных законов в случае общей войны оправдалось. Тем не менее, как и до войны, большинство морских офицеров во всем мире считали золотым стандартом и главным мерилом военно-морской мощи крупные корабли, что выражалось и в разрабатываемых ими стратегиях. На американских военных учениях подводным лодкам отводилась роль разведчиков, а если субмарины, приписанные к флоту «врага», атаковали, их командование получало выговор. Рассуждая о мировоззрении межвоенных стратегов, командир подводной лодки и военно-морской историк Эдвард Бич писал впоследствии: «В сознании стоявших у руля не укладывались перемены, которые нес технический прогресс. Упорствующим в своем искреннем невежестве почти мистические заявления Махана заменили действительность».[1742]

Помимо иностранных сторонников наращивания морской мощи и отечественных адептов подводной войны «пушечному клубу» досаждало такое новое и неизведанное явление, как морская авиация. В 1910 году, всего через семь лет после того, как братья Райт совершили первый управляемый перелет, удалось поднять в воздух аэроплан с палубы стоящего на якоре крейсера «Бирмингем». В августе 1917 года была совершена посадка на палубу авианесущего крейсера «Фьюриес» на ходу, а на следующий год семь взлетевших с «Фьюриеса» аэропланов совершили успешный налет на немецкую базу дирижаблей. В 1921 году японцы заложили первый авианосец «Хосе», а к 1930 году в мире насчитывалось одиннадцать строящихся авианосцев. Как и подлодкам, авианосцам стратеги поначалу отводили роль вспомогательных судов. Их потенциал раскрывался по мере развития радиосообщения, а также увеличения боевого радиуса действия и полезной нагрузки авианосцев.

Начало Второй мировой войны в 1939 году вселило в командующих военно-морскими силами по всему миру одинаковую тревогу, связанную с нехваткой боевых кораблей. Кораблей действительно не хватало, однако о том, что новая война потребует совершенно иного состава боевого флота, стратеги не догадывались и в 1941 м. В начале войны в доктринах господствовали линкоры, однако исход ее решили авианосцы, подлодки, эсминцы, конвойные эскорты, грузовые суда и десантные корабли — намного увеличив численность с начала войны и превзойдя все представления об объемах их строительства. Один из наглядных примеров огромного разрыва между ожиданиями и действительностью — история крупнейших в мире линкоров «Ямато» и «Мусаси». В конце 1930-х сторонники авианосцев встретили их спуск на воду скептически, и адмирал Исороку Ямамото заявил одному из конструкторов: «Боюсь, скоро вы останетесь без работы. Будущее флота за самолетами, большие корабли и крупнокалиберные орудия вскоре уйдут в прошлое».[1743] Отправляясь на последнее задание в апреле 1945 года, младшие офицеры «Ямато» язвили, что «на свете есть три величайшие нелепости — Великая Китайская стена, великие пирамиды и „Ямато“». Линкор почти не участвовал в боях до сражения в заливе Лейте в октябре 1944 года, однако по его артиллерии можно было судить о переменах в расстановке военно-морских сил. Рассчитанный при закладке на двадцать четыре зенитных орудия, к 1945 году он был оснащен ста пятьюдесятью двумя, и его 46-сантиметровый (18,1-дюймовый) главный калибр — крупнейший из когда-либо устанавливавшихся на кораблях — стрелял зенитными «осколочно-зажигательными снарядами».[1744] Но и это его не спасло. По пути на Окинаву 7 апреля он был потоплен огнем почти трехсот палубных самолетов, унеся с собой 2500 жизней.[1745]