Между Малаккским полуостровом и Суматрой лежит пятисотмильный Малаккский пролив — главный путь из Индийского океана в Восточно-Китайское море. На северо-западе его ширина примерно 175 миль, а вот на юго-востоке он распадается на лабиринт узких проливов — иные из них не шире двух миль — между островами архипелага Риао и Сингапурскими островами. Гористый ландшафт Суматры и прибрежной Явы затруднял ведение сельского хозяйства и территориальное объединение; вдоль узких долин возникали враждующие государства. По морю связь между ними была довольно проста, но рельеф не позволял им объединиться или установить прямой контроль над соседями. Власть держалась больше на договорах и угрозах, чем на захвате и военной силе, а управление заключалось почти исключительно в сборе податей, текущих от периферии государства к его центру.

Воды Юго-Восточной Азии иногда называют азиатским Средиземноморьем,[405] что может создать ложное впечатление о степени культурного и географического единства. Жители архипелагов, составляющих современные Индонезию, Восточный Тимор, Филиппины и Малайзию, имеют общее происхождение и говорят на родственных языках; но если Средиземное море почти замкнутое, то лишь северо-западная часть Южно-Китайского моря омывает материковое побережье, включающее Малаккский полуостров, Таиланд, Камбоджу, Вьетнам и Китай. Южно-Китайское море и мелкие моря Восточной Индонезии соединяются с Тихим океаном и на юге и западе отделены от Индийского океана проливами, разрезающими южные острова Индонезии на расстоянии от первых десятков до сотен миль. Острова Средиземноморья исчисляются сотнями; в Юго-Восточной Азии более двадцати шести тысяч островов:[406] от Суматры на юго-западе до Новой Гвинеи на востоке и Тайваня и Филиппин на севере. Такая раздробленность мешала возникновению политических союзов, сравнимых с теми, что существовали в Китае, Южной Азии, на Ближнем Востоке или в Средиземноморском бассейне. Островные империи стали возможны лишь начиная с VII века нашей эры после значительного прогресса в сельском хозяйстве и мореходстве.

О сложности региона свидетельствует и его речевое многообразие. На пространстве от Индонезии до Японии существуют пять языковых семей — каждая из них такая же самостоятельная ветвь генеалогического древа языков, как индоевропейская, распространенная (вперемешку с афро-азиатской и алтайской) от Индии до Ирландии. На австронезийских языках[407] — общим числом тысяча двести — говорят на островах Юго-Восточной Азии от Филиппин до Индонезии, на юге Малаккского полуострова и в Центральном Вьетнаме. Носители языков тайской семьи[408] живут на севере Малаккского полуострова и в Таиланде, австроазиатской — во Вьетнаме и Камбодже. Сино-тибетская семья включает корейский и китайские языки, японский составляет отдельную семью. Такое множество отдельных наречий вело к предсказуемым трудностям, как объяснял китайский чиновник III века, отправленный в Цзяочжи (Северо-Восточный Вьетнам). «Обычаи не одинаковы, — писал он из этого коммерческого центра на полпути между Китаем и Юго-Восточной Азией, — и никто не понимает чужих языков, так что для разговора необходимы несколько переводчиков».[409] Не менее важно, что в этом регионе никогда не было лингва франка — аналога латыни или арабского, общих для ученых единоверцев или купцов Запада.

Изучая географию языков, можно узнать, как мигрировали древние народы. Предки людей, говорящих на австронезийских языках, вышли из Южного Китая и за десять тысяч лет распространились на восток и на юг через Тайвань, Филиппины и острова Юго-Восточной Азии. Первыми австронезийскими поселенцами в материковой Юго-Восточной Азии были, вероятно, островитяне, прибывшие через Филиппины и Борнео во II тысячелетии до нашей эры. Созданная их потомками культура сахюинь (по названию прибрежной деревушки в Центральном Вьетнаме) возникла примерно в 600 году до н. э. и раскинула торговую сеть по островной и материковой Юго-Восточной Азии до самой Индии. Судя по современным археологическим находкам, торговля сахюинь на севере не шла дальше Центрального Вьетнама, за которым начинались земли донгшонской культуры. Она существовала в долине Красной реки в окрестностях Ханоя с VII века до н. э. по I век н. э. Ее создал народ, говорящий на австроазиатском языке и пришедший по суше из Южного Китая. Согласно местной традиции, отражающей смешение с австронезийскими мореплавателями,[410] жители Северного Вьетнама являются потомками морского государя-дракона по имени Лак Лонг Куан и феи Ау Ко, жены китайского завоевателя, которую Лак Лонг Куан похитил, дабы обезопасить себя от нападений с севера. Культура донгшон наиболее знаменита литыми бронзовыми барабанами.[411] Весом до ста килограмм и высотой иногда более метра, они известны далеко на востоке; на родине мускатного ореха, островах Банда, найдено более двухсот штук. То, что люди культуры донгшон были связаны с морем, видно и по широкому распространению барабанов, и по изображенным на них морским сюжетам. Лишь два барабана найдены в Южном Вьетнаме, ни одного — на Борнео, на Филиппинах и в Северо-Восточной Индонезии, что подкрепляет гипотезу о четкой демаркации между народами, говорящими на австроазиатских и австронезийских языках. Трудно сказать, просто ли сахюиньцы не хотели торговать с донгшонцами или активно преградили им путь на восток.[412] Барабаны находят при раскопках погребений в Западной Индонезии и в материковой части Юго-Восточной Азии, но их могли доставить из Северного Вьетнама в Таиландский залив по рекам, а дальше уже на юг и на восток.

Мореплаватели Юго-Восточной Азии, говорящие на австронезийских языках, вышли из Южного Китая. В отличие от них обитатели Северного Китая в море не стремились — их жизнь была тесно связана с реками. Древняя колыбель китайской культуры располагалась в великой излучине Желтой реки (Хуанхэ) в современных провинциях Шаньси, Шэньси и Хэнань, юго-западнее Пекина, в тысячах километров от моря. Наибольшую опасность для Китая представляли кочевники Центральной и Северной Азии, так что правители заботились в первую очередь о безопасности сухопутных границ. Гористые прибрежные области Южного Китая — Чжэцзян, Фуцзянь и Гуандун, — населенные землепашцами и рыбаками юэ, были относительно безопасны, так что китайская экспансия в этом направлении происходила медленно и не столько ради территориальных приобретений, сколько для защиты торговли: отсюда, с юга, в Китай везли экзотические тропические товары.

Связи Китая с морской торговлей осложнялись противоречием между потребностью в безопасности и тягой к новизне. Почти все династические правители стремились оградить страну от нашествий с севера и с запада, для чего затевались такие проекты, как строительство Великой стены. В то же время китайцы ощущали себя Срединным царством. Морская граница на востоке и на юге была и проницаемым барьером, сквозь который могли проникать чуждые идеи, и воротами, через которые иностранцы слали заморские товары в форме дани. Суть торговли-дани состояла в том, что Китай теоретически производил все необходимое и не нуждался в иноземных товарах. Все привезенные товары считались материальным символом того, что отправитель признает верховенство Китая; ответные дары — знаком расположения со стороны императора. В целом «дань» была искусной выдумкой, призванной укрепить у китайского двора чувство собственной значимости;[413] нередко самим китайцам случалось покупать «дарами» мир или, в случае заморских государств, признание. Исторически жители Китая не опасались вражеских нападений со стороны побережья.