«Виргиния» с легкостью потопила два деревянных паровых фрегата и повредила третий на норфолкском рейде, а затем 8 марта 1862 года сошлась в схватке с «Монитором». Несколько часов корабли сражались в ближнем бою, но решительного урона друг другу нанести не могли. Потери были малочисленны: один раненый на «Мониторе», двое убитых и девятнадцать раненых на «Виргинии». (Для сравнения, в 1812 году в пятнадцатиминутном единоборстве деревянных фрегатов «Чесапик» и «Шэннон» погибло 78 человек и ранено было больше 150.) В мае 1862 года конфедератам пришлось уничтожить «Виргинию» при отступлении из Норфолка, а «Монитор» затонул в конце того же года при буксировке в Уилмингтон, Северная Каролина. Несмотря на недолговечность и на бессилие металлических кораблей в схватке друг против друга, было ясно, что погребальный колокол по деревянным боевым кораблям уже звонит.

Особенно наглядно это показала речная война — краеугольный камень стратегии генерала северян Уинфилда Скотта, призванной затянуть петлю на шее конфедератов и названной планом «Анаконда». Скотт считал, что победы над Конфедеративными штатами можно добиться быстрее и с меньшими затратами, «оцепив их (почти) одновременно кордоном вдоль Миссисипи от слияния с Огайо до устья и блокируя военные корабли в прибрежной полосе»,[1685] а также на притоках Миссисипи и Огайо. «Перевозка войск и снаряжения по воде обойдется примерно в пять раз дешевле, чем по суше, и это не считая огромной экономии времени», — добавлял генерал. План Скотта был воплощен частично, однако положенная в его основу идея проявилась в том, что практически все армии северян получили названия в честь рек. Южане предпочитали называть свои армии по штатам и военным округам. Важнейшая из речных кампаний велась за контроль над Миссисипи. В апреле 1862 года адмирал Дэвид Фаррагут, поднявшись по ней, взял Новый Орлеан, Батон-Руж и Натчез, а канонерки тем временем помогли северянам закрепиться на реках Теннесси и Камберленд. Виксбург, Миссисипи, держался благодаря своим шестидесятиметровым утесам до 4 июля 1863 года, но в конце концов был взят, а вслед за ним и форт Хадсон, Луизиана. Сердце Конфедерации было оцеплено.

Технологические нововведения, внедренные во время Войны Севера и Юга и усовершенствованные впоследствии, имели колоссальные последствия для функционирования, состава и стратегии военно-морских сил, а также не связанных с ними, на первый взгляд, вопросов колониальной экспансии. Военно-морские стратеги и в XX веке продолжали оглядываться на главных соперников эпохи паруса и за эталон брать действия и состав британского Королевского военно-морского флота. Война под паром требовала новых теоретических стандартов, тогда как практические знания черпались из морских операций, не отличавшихся долгосрочностью или размахом, не включавших британские ВМС, но имевших неожиданно далеко идущие последствия. Пожалуй, самой настойчиво внедряемой, патриотичной и долговечной из этих доктрин была разработка Альфреда Тайера Махана. Ветеран Войны Севера и Юга, рьяный сторонник американской экспансии, в 1886 году Махан стал сотрудником недавно учрежденного Военно-морского колледжа США и принялся формулировать принципы военно-морской стратегии на историческом материале. Четыре года спустя он издал сборник своих лекций под названием «Историческое влияние морской мощи». Махан доказывал, что хроника военно-морских операций служит источником универсально применимых уроков, которые «можно возвести в ранг общих принципов… несмотря на огромные перемены в области военно-морского вооружения… и внедрение пара как основной движущей силы».[1686]

Рассматривая морские сражения между европейскими державами в период со второй Англо-голландской войны до Войны за независимость, Махан расценивал морскую мощь как способность нанести удар по экономическому благополучию противника и утверждал, что флот необходим для защиты заокеанской торговли и колоний, а также чтобы с помощью блокады подрывать снабжение противника. «Экономику страны подрывает не захват отдельных судов или конвоев, сколько бы их ни было; вражеский флаг с моря можно выдворить или обратить в бегство только благодаря превосходству морской мощи, которая посредством господства над открытыми водами перекроет главные пути снабжения и вывоза от вражеских берегов».[1687] Несмотря на достаточную объективность и нейтральный слог «Исторического влияния морской мощи», Махан преследовал достаточно практические цели — модернизацию военно-морских сил США. В статье, выпущенной в том же году, он яростно критиковал инертность Штатов в создании флота, способного локализовать и извлечь выгоду из «неопределенной политической обстановки в Центральной Америке, на Гаити и многих тихоокеанских островах, особенно Гавайского архипелага».[1688] Первоочередной, по его мнению, задачей для Америки было открытие канала через Панамский перешеек (попытку предпринимал Фердинанд де Лессепс в 1880-х), а главное опасение состояло в том, что европейские державы, уже укрепившиеся на Карибах или вынашивающие подобные планы, построят крепости, «которые сделают их практически неодолимыми», в то время как «у нас в Мексиканском заливе нет даже зачатка военного порта, который мог бы послужить форпостом для операций». Не меньше он опасался, что королевство Гавайи приберут к рукам европейцы или японцы.

Прямой противоположностью взглядам Махана была концепция Молодой школы — теоретического направления, сформировавшегося во Франции и основной упор делавшего на guerre de course, или коммерческой войне. Если Махан пропагандировал силовое превосходство и образцом для подражания выбирал грозный Королевский флот, то Молодую школу принято считать «стратегией слабых».[1689] И хотя в этом эпитете есть доля правды, не стоит приравнивать его к стратегии робких. В изначальной формулировке Молодая школа предвидела глобальную войну[1690] против всех экономических и военных ресурсов страны — включая «превосходство морской мощи», — равно как и нарушение международных законов о нейтральных морских перевозках, контрабанде и гражданских лицах. Вдохновленные отчасти успехом крейсерской деятельности южан во время Войны Севера и Юга и потенциалом торпед и подводных лодок, адепты Молодой школы предпочитали обойтись без схваток между флотилиями крупных кораблей, то есть линейных 1-го ранга.[1691] По их рассуждениям, для прорыва блокад хватило бы большого количества миноносцев, которые поражали бы вражеские корабли и топили торговые суда, а вместо одного броненосца лучше на те же деньги выстроить несколько миноносцев и распределить между мелкими портами. Адепты Молодой школы были в меньшинстве даже во французских военно-морских силах и никогда не ратовали за полный отказ от крупных кораблей. Их они планировали применить против Италии, чей флот уступал французскому размерами и чью внешнюю торговлю подрывать, в силу ее скромности, не представлялось целесообразным, в отличие от британской. Исход трех не самых известных военно-морских конфликтов — Японо-китайской войны 1894–1895 годов, Испано-американской войны 1898 года и Русско-японской войны 1904–1905 годов — вроде бы подтверждал принципы Махана, пропагандировавшего крупные корабли как средство держать врага подальше не только «от наших портов, но и от наших берегов».[1692] Эти конфликты роднило несколько общих особенностей: они были короткими; в них впервые участвовали флотилии современных морских кораблей; победы были безоговорочными, и, самое главное для дальнейшей судьбы Молодой школы, они практически обошлись без крейсерских нападений на торговые суда. Несмотря на малый размах, они оказали гигантское влияние на эволюцию военно-морской стратегии и ход двух великих морских войн XX столетия.