Северо-Восточную Азию связывают с китайцами долгие и сложные отношения, и хотя этот регион не взаимодействовал напрямую с областями западнее и южнее Китая, Срединное царство оказывалось не столько барьером, сколько фильтром для новых идей и институций, идущих из более далеких уголков Евразии. Впервые люди появились на Японских островах примерно тридцать тысяч лет назад; некоторые из них попали на Хоккайдо с Камчатки и Курильских островов, но более обычным был путь через Корейский пролив на острова Кюсю и Хонсю. Континентальное влияние стало особенно заметным с IV века до н. э., когда китайские государства обратили пристальное внимание на Корейский полуостров. В то время северное царство Янь (столица которого располагалась севернее современного Пекина) вторглось в полуостровное государство Кочосон (Старый Чосон), занимавшее территорию между Пхеньяном и Сеулом. Население, спасаясь от захватчиков, бежало через Корейский пролив. Вероятно, эта миграция послужила катализатором для перехода от культуры дземон, жившей охотой и собирательством, к более оседлой и технически развитой культуре яей. Древняя легенда об экспедиции, отправленной циньским императором за даосским эликсиром бессмертия и оставшейся на острове Кюсю, возможно, отражает исход с Корейского полуострова в Японию. К этому времени культура яей уже усвоила множество китайских практик, существовавших в Корее, в том числе металлургию и рисоводство. В отличие от Китая и Кореи, Япония практически перескочила из неолита в железный век, импортировав в III веке до нашей эры технологии обработки бронзы и железа одновременно.[462]

В 180-х годах до н. э. беженец из Янь по имени Виман захватил трон Кочосона и перерезал торговое сообщение между Китаем и мелкими государствами Южной Кореи. Ханьские императоры терпели такое положение до 109 года до н. э., когда они вторглись в Кочосон и разделили полуостров на три округа. Тогда Китаю первый и последний раз удалось установить полное колониальное присутствие в Корее. Три округа со временем превратили в государства Когуре, Пэкче и Силла. Пэкче занимало юго-западную часть Корейского полуострова и действовало как посредник между Китаем и Японией. Силла, на юго-востоке, тоже торговала с Японией. Центральная часть Когуре находилась на реке Ялуцзян, но, несмотря на близость Срединного царства, Когуре лишь в IV веке начало заимствовать китайские формы правления, законы, письменность и буддизм. В V веке Когуре захватило Ляодунский полуостров и Восточную Маньчжурию и заняло главенствующее положение на полуострове; государство Силла было его младшим партнером. Страшась нападения Когуре, Пэкче набирало воинов из японского государства Ямато, возникшего на равнинах Хонсю, возможно, под влиянием Пэкче.

Еще долгое время после начала нашей эры в китайских документах Япония почти не упоминается, однако известно, что японская миссия добралась до китайского округа в Северной Корее в I веке до н. э. и что другая японская миссия прибыла к ханьскому двору в 57 году н. э., а император послал правителю во (так называли японцев) золотую печать с надписью. К III веку китайцы уже имели четкое представление о народе, правительстве и обычаях «гористых островов, лежащих посреди океана к юго-востоку»[463] от Корейского полуострова. Одно из самых причудливых наблюдений заключалось в том, что для безопасности трудных предприятий, например морских плаваний, японцы прибегают к помощи аскетов:

Отправляясь через море в Китай, они выбирают человека, который не причесывает волос, не бьет на себе блох, ходит в грязной одежде, не ест мяса и не вступает в близость с женщинами. Он ведет себя, будто он в трауре, и зовется «хранитель запретов». Если плавание заканчивается благополучно, его награждают рабами и сокровищами, а если кто-нибудь заболеет или случится несчастье — тут же убивают, считая, что он соблюдал запреты недостаточно строго.

Моряки нередко обвиняли в своих несчастьях чужака или человека иной веры, как Фасяня или библейского Иону, но если этот отчет верен, практика брать на борт ритуального козла отпущения, чтобы обеспечить безопасность плавания, — исключительно японское изобретение. Прямые контакты между Китаем и Японией в период Ямато были редки, однако существовало постоянное движение людей, товаров, идей и религиозных учений через Корею, находившуюся под сильным влиянием китайской культуры. Отношения между Ямато и корейскими государствами были более интенсивными. Когда в 300 году послы Силлы нечаянно сожгли японский флот, ее правитель отправил корабелов в Ямато построить новые суда.[464] Столетием позже Когуре отразило вторжение Ямато[465] на полуостров, где японцы, вероятно, хотели остановить расширение Силлы за счет их союзника Пэкче; у самих японцев была торговая колония в Минаме, недалеко от современного Пусана. Китайцы отклонили просьбу японского правителя назначить его главнокомандующим в наступлении на Когуре, и в 512 году Ямато уступило Пэкче контроль над Миманой.

Пятнадцатью годами позже правитель Ямато двинул шестидесятитысячное войско против Силлы, но, несмотря на такую поддержку Пэкче, наступление Когуре на Пэкче продолжалось. К концу века Когуре стало самым грозным из северных соседей Китая; его частые набеги вызвали в 598 году ответный удар со стороны Суй Вэнь-ди. Война на море и на суше закончилась тем, что Когуре формально признало себя вассалом Китая, однако в 612-м Суй Ян-ди предпринял новый поход,[466] в котором участвовали триста кораблей — они прошли от Шаньдунского полуострова до Кореи и атаковали Пхеньян. Эта и две последующие морские экспедиции оказались безуспешными; укрепления, воздвигнутые корейцами против атаки с моря, выстояли. Хотя у них наверняка были корабли, о морских битвах хронисты не сообщают. Четвертого похода Янди совершить не смог: поскольку он строил грандиозные каналы и вел внешние войны, вместо того чтобы заниматься внутренними делами страны, такими как катастрофический разлив Желтой реки, Китай оказался на грани гражданской войны. В 616 году Ян-ди перенес столицу в Янчжоу, где его и убили два года спустя. Однако несмотря на свой печальный конец, династия Суй создала почву, на которой позже расцвело несравненное великолепие династии Тан, озарившее своим блеском всю Азию.

Подробно рассмотреть судостроение в Восточной Азии невозможно из-за скудости археологических находок и письменных свидетельств. Сохранившиеся донгшонские долбленки имеют поперечные переборки и поднятые борта, а также дощатые настилы, закрепленные веревками и соединением «шип в гнездо»,[467] что указывает на сходство с находками в Западной Евразии. Многие донгшонские барабаны[468] украшены изображением военных ладей с лучниками, копейщиками и барабанами. Вероятно, барабанный бой помогал гребцам работать в лад (как на греческих триремах), служил сигналом и подбадривал в бою. В этих сценах барабан стоит на корме, за ним располагается кормчий у бокового руля. Корпус имеет форму полумесяца, хотя стяжек, удерживающих нос и корму, не видно. На некоторых ладьях гребцы, судя по всему, сидят на палубе; это позволяет предположить, что суда представляли собой плоты (возможно, бамбуковые; в таком случае нос и корму загибали при помощи пара, как это делалось в Китае). Другие предполагают, что лодки были долбленые; эта гипотеза подтверждается тем, что на некоторых изображениях, возможно, присутствуют высокие помосты, на которых размещены лучники. Эти изображения сравнивают с бронзовой моделью судна,[469] найденной на острове Флорес в Индонезии, но предположительно изготовленной в Северном Вьетнаме или в Южном Китае примерно в I веке нашей эры. Модель имеет длину 56 сантиметров, высоту 19,5 и ширину 8,5 сантиметра; на верхней палубе установлены три платформы неизвестного назначения. Платформы на носу и на корме выше и поддерживаются четырьмя столбиками, платформа в середине более длинная и держится на восьми столбиках. Под палубой сидят ногами вперед двенадцать гребцов, по шесть с каждого борта.