На самом деле Светлейшая республика Венеция полностью монополизировала византийскую торговлю и заняла господствующее положение на морском пути в Левант, но это не означает, что у венецианцев совсем не было соперников. Хотя Латинская империя полностью вытеснила генуэзских купцов из ранее принадлежавших им торговых кварталов Константинополя и наиболее прибыльной торговли в Эгейском море, Генуя переживала экономический бум. Генуэзские банкиры ссужали деньги государствам крестоносцев, римскому папе, отдельным крестоносцам; их торговля в Западном Средиземноморье постоянно расширялась, и в 1252 году генуэзские и флорентийские банкиры стали чеканить золотые монеты.[915] Если не считать Византийской империи, а также Сицилии и Пиренейского полуострова, унаследовавших эту традицию от своих мусульманских предшественников, то это были первые золотые монеты, отчеканенные в Европе с начала VIII века. Золотые монеты стали не только символом экономического возрождения католической Европы, но и залогом ее будущего процветания.

Одновременная экспансия соперничающих городов неизбежно вела к столкновению интересов, и в 1257 между Генуей и Венецией начались прямые военные действия. Первоначально боевые действия ограничивались морскими сражениями у Акры и Тира, но после заключения Нимфейского договора между Никейской империей и Генуэзской республикой расклад сил заметно изменился. За право беспошлинного прохода в Черное море и другие уступки генуэзцы согласили предоставить Михаилу VIII Палеологу пятьдесят боевых кораблей для военной кампании против Латинской империи. С помощью флота Михаилу Палеологу удалось добиться преимущества, и в тот же год он захватил Константинополь. Несмотря на договор, венецианцы оставались основными перевозчиками в Эгейском море, но в силу этого обстоятельства они были излюбленным объектом для нападений пиратов.[916] Феодор Ласкарис поддерживал пиратов, чтобы затруднить венецианские и латинские перевозки, а после захвата Михаилом Константинополя ситуация еще ухудшилась. Договор между Венецией и Византией затрагивал проблему венецианских пиратов, действовавших против империи, и наоборот, а также злоупотребления византийских таможенных чиновников. На свою беду византийцы, не имея собственного флота, вынуждены были в борьбе с пиратством полагаться на иностранцев — то есть по сути просить лис посторожить курятник. Эта слабость еще больше усиливалась в связи постоянной угрозой нападения со стороны изгнанных франков, чьи козни привели к Войне Сицилийской вечерни — самому долгому и лучше всего задокументированному морскому конфликту того периода, который, однако, практически не затронул Византию.

Норманнское королевство на Сицилии перестало существовать в конце XII века, когда контроль над островом перешел Карлу I Анжуйскому, который рассматривал Сицилию как трамплин для нападения на Константинополь. Византийский император Михаил призвал на помощь Педро III Арагонского, который изгнал французов с Сицилии. (Тем самым Педро заложил основу для испанской средиземноморской империи, включавшей Балеарские острова, Корсику, Сардинию и, на протяжении четырех столетий, Сицилию. Короны Арагона и Сицилии оставались объединенными вплоть до конца Войны за испанское наследство в 1712 году.) Главным архитектором морской победы арагонцев был уроженец Калабрии, адмирал Руджеро ди Лауриа, которого Боккаччо называл «человеком отменной храбрости».[917] За период между 1283 и 1305 годом адмирал выиграл шесть крупных морских сражений, в которых он проявил совершенно уникальные для эпохи средневековых галер стратегические и тактические способности. Подход Лауриа к комплектованию флота коренным образом отличался от подходов его современников: под его командой служили воины, говорившие на разных языках, различных национальностей и вероисповеданий. Все обязанности на корабле были распределены между людьми из разных регионов: гребцы были преимущественно сицилийцы, арбалетчики — каталанцы (в этом искусстве с ними могли соперничать лишь генуэзцы), соединения альмогаваров («пехотинцев, искусно владевших[918] копьями, дротиками, щитами, которые могли совершать длинные переходы, двигаясь днем и ночью» совсем как современный спецназ); легкая и тяжелая конница состояли из арагонцев. Изначально Руджеро планировал укомплектовать свой флот за счет воинской повинности,[919] но по мере того, как размеры флота и продолжительность военных действий возрастали, подданные Королевства Арагон проявляли все меньше желания идти на военную службу. Тогда он решил предложить потенциальным воинам вознаграждение, сопоставимое с жалованьем, которое платят на торговых судах, а также долю в дележе воинских трофеев и списание долгов. Конфликт распространился в Западное Средиземноморье; в 1285 году Филипп III вместе с восемью тысячами рыцарей перешел через Пиренеи, и победа Арагона на море заставила франко-анжуйские силы остановить вторжение. Французы могли получить поддержку только с моря, и когда Лауриа разгромил французский флот в ночной битве у побережья Испании, а затем занял порт Розес, Филипп был вынужден отступить. Но окончательно война закончилась только после смерти Карла, Педро и Филиппа в 1285–1286 годах.

Десятью годами ранее генуэзцы открыли новую эпоху в истории Средиземноморья, Европы и, возможно, всего мира, установив регулярную морскую торговлю между Средиземным и Северным морями. В 1277 году генуэзец Николоццо Спинола совершил первый прямой рейс из Генуи до Фландрии. Вряд ли стоит удивляться тому, что именно генуэзцы первыми начали плавать по этому маршруту: они уже на протяжении целого века активно действовали на атлантическом побережье Северной Африки вплоть до Сале и Сафи, нанимались на работу судостроителями[920] и моряками в Галисийских портах Бискайского залива, были непревзойденными знатоками сухопутной торговли с Северной Европой. Много говорится о встречных западных ветрах и течениях, с которыми сталкиваются корабли, выходящие из Средиземного моря в Атлантику через Гибралтарский пролив, но эти трудности сильно преувеличены. Корабли регулярно проходили через Гибралтар еще до того, как Гадир стал именоваться Кадисом. Хотя в целом в Средиземное море гораздо легче войти, чем выйти из него: восточные ветры преобладают пять месяцев в году — с мая — июля по сентябрь и декабрь, а прибрежные течения направлены в сторону Атлантики.

Вскоре после того, как Фернандо III в 1248 году завоевал Кастилию, Севилью захлестнул поток судов со всего Средиземного моря и из Северной Европы. Согласно «Истории Испании»: «каждый день корабли поднимались от моря [921] вверх по реке Гвадалквивир, в том числе нефы, галеры и многие другие морские суда. Они останавливались под городскими стенами и выгружали всевозможные товары со всех концов света: из Танжера, Сеуты, Туниса, Бужи, Александрии, Генуи, Португалии, Англии, Пизы, Ломбардии, Бордо, Байонны, Сицилии, Гаскони, Каталонии, Арагона и других портов Франции и многих других христианских и мусульманских стран».

Другими словами, средневековые мореходы не считали Гибралтарский пролив препятствием или границей. Главным препятствием для регулярной навигации между Средиземным морем и Северной Европой была недостаточная коммерческая привлекательность такого маршрута, а вовсе не несовершенные суда. Однако рост пиренейской и североевропейской экономик делал этот маршрут привлекательным по сравнению с доставкой грузов из Венеции и Генуи во Францию через альпийские перевалы. В то же время уменьшение объемов торговли с Левантом заставляло купцов искать другие возможности для приложения своей энергии и капитала.