Священник-гид терпеливо ждал.

Затем экскурсия перешла в часовню для тайных молитв. Джак и Лекс на мгновение преклонили колени перед старинной плащаницей, вышитой титаниевыми нитями, загадочно поблескивающими в полумраке. Плащаница закрывала вход в ризницу.

Под сводами зала монотонно звучало:

— …решетки сделаны из вольфрама, ювелирная работа.

Заглянув через щелочку в ризницу, Джак увидел ларец, окруженный тысячью свечей. Богатая инкрустация серебром и золотом ослепляла всякого, кто видел дароносицу впервые.

Двое монахов, тихо бормоча молитвы, охраняли святыню.

— Ларец заперт на три замка. Внутри него хранится драгоценная шкатулка, в которой покоится Истинное Лицо…

Бесценное сокровище появлялось из темницы на свет божий только в священные дни раз в пятьдесят лет. В перерывах между редкими публичными демонстрациями Истинное Лицо изредка показывали в самой ризнице при свете единственной свечи толстосумам, отдававшим за миг благоговения большую часть своего состояния.

— В Священный Год частные показы запрещены.

Но что это?! Высоко над входом в ризницу, едва различимый в сумрачном свете, висел портрет в золотой раме. Выполненный красками на холсте из шкуры камелопарда, он изображал простого и грубоватого, но величественного мужчину.

— Путешественники! Видим копию с копии Его Лица!

По будним дням в ризнице неустанно трудились двое художников, создавая новые копии.

— Покупаем дорого? — бесстрастно спросил Гримм.

Двое монахов из братства Его Истинного Лица продавали такие опосредованные копии в одной из капелл базилики. Пономарь сообщил, что подведет их к лотку на обратном пути.

— Более десяти тысяч лет назад, — вдохновенно сообщил служитель, — когда Император собственной персоной бороздил просторы галактики, на Сабурлобе он вытер вспотевшее лицо полотенцем. Его психическая энергия отпечатала на ткани черты божественного лица. С течением времени полотно изветшало, поэтому художники снимают копии ранней копии.

— Пилигримам показывают копию? — допытывался Гримм.

Лицо пономаря омрачилось, рука легла на рукоятку пистолета.

— Показывают настоящую ткань с Истинным Лицом!

Джак вгляделся в лицо, изображенное на холсте. Он встречался с Императором в огромном тронном зале, пропитанном энергией и озоном, среди славных боевых знамен и икон. Человек, сидящий на троне-протезе, больше походил на усохшую мумию. Но разум владыки излучал такую мощь, что Тайный Инквизитор Драко почувствовал себя ничтожеством. Может ли блоха сравниться с мамонтом?

Вернется ли он когда-нибудь в тронный зал?

Войдет ли туда не простым человеком, а иллюмитатом?

Посмеет ли он добровольно подвергнуться смертельному риску? Впустить в себя демона, надеясь изгнать его и стать просвещенным…

Гримм отклонил предложение купить копию с копии портрета.

— Мы платим за вход в храм, отдаем все ценное, — солгал он.

Экскурсия завершилась. Джак, Гримм и Лекс вышли на площадь. Они прокладывали себе путь между паломниками, монахами и нищими. Вдруг костлявая рука в болезненных темных пятнах схватила Джака за подол.

— Милостыню для бездомного инвалида, — прокрякал старческий голос.

Юродивый толкал перед собой расшатанную тележку на маленьких железных колесиках. На повозке сидела сгорбленная старуха. Ее лицо сморщилось от прожитых лет. Белые как снег волосы сбились в паклю. Но голубые глаза женщины светились разумом и пытливостью, в них не умерла надежда.

Старуха раскачивала кадило с тлеющими благовониями, подвешенное на цепях к раме.

Сооружение весьма напоминало виселицу, однако прекрасно защищало дряхлых бродяжек от участи быть случайно затоптанными.

— Редко на какой из планет уважают стариков, — проворчал скват и выудил из кошелька полшекеля. — Твои ноги отказывают, матушка?

Ноги нищенки, как две темные палки, неестественно лежали на повозке. Едко запахло мочой. Может Гримм еще и слезу прольет?

Скват задумался, решая, отдавать ли монету.

— Кто забирает тебя на ночь, матушка?

Он засомневался: не родственники ли перебили старухе ноги, чтобы она приносила в семью доход?

— Церковники пускают меня в приют, — ответила нищенка. — Монахи помогают мне, добрый сэр.

— Это они ломают твои ноги, матушка? — переспросил Гримм.

Старуха скорчилась, словно у нее внезапно случился спазм кишечника.

— Да, да, они ломают мои ноги, — последовал ответ. — Но не так, как ты думаешь!

Гримм опустился на корточки перед тележкой. Лекс и Джак последовали его примеру.

Нищенку звали Геради. С вызовом она сообщила, что ее возраст превышает одиннадцать лет и за свою жизнь она четырежды стала матерью.

Странно, что кто-то на Сабурлобе считает свой возраст в местной системе. Старуха жила так долго, что сбилась со счету. Она существовала около ста десяти стандартных лет и вторую, большую часть, провела на этой тележке.

На Гримма подобная живучесть произвела впечатление.

— Довольно много для обычного человека, да еще в таких жутких условиях!

Сто лет назад маленькой девочкой Геради пришла на церемонию открытия Истинного Лица со своими родителями. В результате безумия, охватившего толпу, погибли и отец, и мать. Ноги несчастной так и остались парализованными навсегда. Сострадательный священник пожалел девочку и сделал для нее повозку. Десятилетия Геради ждала очередного священного года, но во второй раз наблюдала за открытием Его Лица из безопасного места.

Всеобщее безумие?

О да. Пятьдесят лет назад снова произошло несчастье. Издалека плохо видно то… что нельзя увидеть.

Нельзя увидеть? Что это значит?

Десятки лет Геради слушала и смотрела.

Она узнала, что нерукотворный облик давным-давно исчез. В главный день священного года настоятель храма Оксиденс во главе торжественной процессии выносит ларец на обозрение публики и на короткое время открывает его.

Сотням тысяч паломников предъявляется чистое полотенце, если не считать едва различимых пятен на месте глаз.

— Пилигримы не успевают ничего увидеть. Они дерутся, чтобы пробраться поближе. Каждый раз церемония заканчивается потасовкой.

— А как же копии?

— Самая ранняя изготовлена путем наложения на бесценное полотенце с ликом чувствительного материала. Отпечатавшийся негатив затем разрисовали красками.

— Хм, — произнес Гримм. — Другими словами — сфабриковали.

Рассказ о судьбе Истинного Лица наполнил Джака мистическим ужасом. Какая разница, обманывают паломников или нет.

Даже если они умрут ради единственного взгляда на тряпку, которой когда-то Император утер лицо, их агония не идет ни в какое сравнение с Его бесконечной агонией. Благоговейный трепет пилигримов уйдет в психический океан и останется там навсегда.

Сидя перед тележкой Геради, Джак понял, что ему нужно помолиться.

Хотя бы немного.

Он тихо обронил:

— Увечье из-за преданности Ему облегчает Его боль.

— Я жду, — равнодушно ответила Геради. — Послезавтра умирают и остаются калеками тысячи людей. Так оно и будет. Тогда я умираю спокойно.

Стоило услышать предсказание нищей старухи, которое она повторяла все пятьдесят лет со времен прошлой церемонии. Ее упорство казалось патологическим. Безумие — вот что светилось в ее глазах!

Тщетность людских надежд стерла религиозный порыв Драко, как время стерло Истинное Лицо Императора. Джак покачнулся.

— А Суд? — спросил у нищенки Гримм. — Знаешь, что происходит у Суда? Арбитраторы часто вмешиваются в жизнь священного города?

Похоже, скват решил побольше узнать о сабурлобских делах.

Он сообщил Геради:

— Утром на площади у Суда умирают сотни людей. Все думают, что Лицо открывают раньше, и начинают паниковать.

Дернувшись словно от удара, калека выпрямилась. Она тяжело дышала.

— Геради пропускает столько смертей…

Морщинистое лицо старухи исказилось гримасой боли. Худая рука задрожала. Геради упала на спину.

Лекс пощупал пульс. В его громадной руке хрупкое запястье казалось указкой в руке школьника. Нищенка умерла от сердечного приступа. Сердце у нее оказалось никуда не годным.