На стороне Нейла оставался только его опыт.

Он не мог видеть своего противника, во всяком случае, недостаточно хорошо, чтобы эффективно ему сопротивляться. Поэтому он оставил попытки его разглядеть. Бывший охотник за головами закрыл глаза. И почувствовал ее.

Он уловил сладкий аромат женского тела, указавший ему направление так же четко, как если бы он мог ее видеть.

Моникэ бросилась вперед, готовясь вонзить клинок в печень Нейла. Но неожиданно напоролась на кулак.

Она упала, потрясенная, постанывающая от боли, впервые напуганная. А он уже сидел на ней, прижимая к земле всем своим весом.

Нейл стал разглядывать ее полупрозрачное тело, распластавшееся под ним.

— Ты еще что такое? — прорычал он.

На мгновение Моникэ сверкнула, точно зеркало, и неожиданно на Нейла уставилось точное его отражение.

Обычно это срабатывало. Как правило, подобная выходка на какой-то момент дезориентировала противника, что позволяло Моникэ закончить работу. Нейл с интересом оглядел своего двойника.

— Ну и дела, — сказал он, ломая ей шею.

Секретист Фоелон, раскручивая псайбер-манок, шагал по площади к кружащемуся, точно песчаный смерч над мостовой, шару Пагубы. Стрельба внутри стаи прекратилась. Женщина и коротышка, без сомнения, уже мертвы.

Фоелон неожиданно почувствовал, что его манок странно задергался. Он вдруг перестал обращать внимание на законы физики. Вначале попытавшись вырваться из руки секретиста, манок хлестнул кнутом и обмотался пять раз вокруг горла Фоелона.

Секретист издал сдавленный хрип. Веревка манка натянулась, отрывая его от земли и подвешивая в воздухе.

Пагуба взорвалась, разлетелась в разные стороны, рассеялась по площади и исчезла в небе.

Каменные плиты, точно осенняя палая листва, устилало больше тысячи мертвых и искалеченных птиц. А Пэйшэнс Кыс продолжала стоять, хотя ее одежда и превратилась в лохмотья, а тело покрывали царапины и порезы.

Она убрала опустевшие лазерные пистолеты и отозвала назад свои кайны, а потом уже перевела взгляд на повисшего в воздухе человека.

Кыс отпустила Фоелона и позволила ему упасть. Затем присела возле Ануэрта. Тело капитана тоже покрывали порезы, а глаза его были мутными.

— Надо уходить, — сказала она. Шолто кивнул и поднялся с земли.

Поддерживая друг друга, они подошли к старой ризнице. Здание было освещено, теперь уже не только наружными прожекторами, но и внутренним светом. И свет этот тек вдоль осевых направлений города.

Они дохромали до дверей. На пороге лежала жестоко избитая Плайтон.

— Что случилось? — Кыс старалась перекричать ураганный рев, текущий из ризницы вместе с потоками света.

— Мы с Карой и Тониусом вбежали внутрь, — задыхаясь, ответила Плайтон. — Но какой-то человек расправился с нами. Я упала… но сумела отползти сюда.

— Что там происходит?

— Какой-то ритуал! — прокричала в ответ Плайтон. — Там очень ярко. Он очень силен…

— Мы должны войти! — сказала Кыс.

— Это не является разрешенным! — прокричал Ануэрт.

Шолто уже пытался войти прямо в свет, исходящий из двери, но у него возникло ощущение, будто он пытается пройти сквозь стену.

Кыс приставила руки к сверкающему потоку и почувствовала, как он потрескивает и пульсирует, словно телекинетическое поле.

Пути внутрь не было.

Карл пытался пошевелиться, пробовал подняться. Но завывающий свет прижимал его к поверхности платформы. Он боролся с ним, черпая силы из давней ненависти к Зигмунду Молоху и шока, который он испытал, когда увидел, что этот мерзавец все еще жив.

Тониус сел.

Продолжая перебирать металлические страницы словаря, Молох оглянулся, заметив движение дознавателя. Он прошептал не-слово, будто отправлял Тониусу воздушный поцелуй.

Карл повалился назад, заходясь в крике. Ему казалось, будто из него вырывают все внутренности.

Молох снова вернулся к Энунциации.

Куллин неожиданно вскочил со своего места.

— Диадох! Диадох! — вопил он, пытаясь перекричать неимоверный шум.

— Сядь на место! — прокричал Трайс, также поднимаясь из кресла. — Как ты смеешь нарушать…

— Обернись! Обернись, дурак! — проревел Куллин ему прямо в лицо. — Смотри!

Карл Тониус поднялся на ноги. Внутри его тела, просвечивая сквозь кожу и делая видимыми кости, пульсировал тошнотворно-красный свет. В неземном блеске ризницы он казался каплей крови в ведре молока.

Он поднял правую руку, и плоть облетела с нее сгоревшей бумагой, выставляя напоказ почерневшие кости рук и длинных пальцев, превращающихся в когти.

— Это Слайт, — запинаясь, произнес Куллин. — Именем мрака, это Слайт!

Молох увидел, что приближается ему навстречу. На его лице проступило недоверчивое выражение. Он открыл рот и обрушил на пылающую красную фигуру настолько мощный поток Энунции, что затряслась площадка.

Но Карл спокойно выдержал его, и его собственное мрачное красное свечение лишь усилилось, словно он поглотил силу не-слов. Он двинулся вперед, занося для удара черные когти.

Оставшиеся шифровальщики дрогнули и побежали, но один из них оказался недостаточно быстр. Черные когти Карла вспороли его тело, окропив белую поверхность площадки широкими полосами крови.

Молох попытался произнести еще одно не-слово, но Тониус уже ударил его. Взвыв, Зигмунд отшатнулся назад. Левой половины его лица больше не было. Карл развернулся и стал хлестать когтями по дрожащим страницам словаря, выдирая их. Металлические листы взмывали в воздух, вырывались из суспензорных лучей и падали на пол. Вскоре разодранный словарь вылетел из поддерживающего потока и рухнул на площадку.

Грохот становился все громче. В белом сиянии протянулись инфернальные красные струи. Казалось, будто кровь окрашивает молоко в розовый цвет.

Заливаясь слезами, Жадер Трайс бросился вперед, пытаясь собрать вырванные и помятые страницы словаря. Но они обожгли ему руки. Жадер поднял взгляд.

Карл склонился над ним и мягко возложил черную костлявую руку на затылок Трайса, точно священник, дарующий благословение.

И Жадер Трайс стремительно истлел до сухой, мертвой шелухи, которая рассыпалась в прах и была унесена ветром.

Карл развернулся и направился к чиновникам, сидевшим в зрительских рядах. Кто-то словно прирос к креслу, но большинство пытались спастись, спрыгивая прямо с возвышения.

— Лея! — закричал Куллин. — Прикрой нас!

Лейла Слейд выхватила пистолет и выпустила шесть пуль, но не в самого демона, а в пол перед ним. Там, куда они попали, поднялись столбы зеленого дыма.

Из дыма появились хукторы. Их было шестеро, и каждый из них вдвое крупнее самого рослого человека. Они освободились из заточения в пулях.

Хукторы были демонами-убийцами из воинства Нургла — безмозглыми порождениями варпа, обладавшими огромной физической силой. Каждый из них выглядел как зловонное, склизкое скопление воспаленных глаз, выпирающих из раздутого, испускающего газы чешуйчатого мешка, набитого пульсирующими внутренностями. Хукторы передвигались на трех длинных перепончатых лапах, напоминающих сложенные крылья древних летучих ящеров. Каждая лапа завершалась огромным, крючковатым когтем, исходящим из копыта, твердого и серого, как галька.

Они принялись выводить свои жутковатые трели. Воздух наполнился их отвратительным фекальным смрадом. Опираясь на свои невероятные конечности, они с бездумной яростью набросились на Карла.

Куллин и Слейд подхватили серьезно изувеченного Диадоха.

— Надо уходить, лорд! — заорал Куллин. — Хукторы удержат его достаточно долго, чтобы мы могли спастись!

Диадох промычал что-то невразумительное. Его лицо было залито кровью.

— Не время спорить, — прокричал Куллин. Поддерживая Диадоха под руки, они с Лейлой покинули площадку.

Оставшиеся позади Карл и хукторы пытались разорвать друг друга на части.

Когда Гарлон Нейл, прихрамывая, вошел в великий темплум, то первое, что он увидел, было мое кресло — неподвижное, замершее посреди нефа. Лицом к нему, на расстоянии в десять метров, на коленях стоял темноволосый секретист, из носа и уголков желтых глаз которого текла кровь.