— Совсем не важно, кем я являюсь…

— Это не так, — ответил он. — Даже если ты невиновен, здесь не время и не место доказывать это. Твоя репутация проклята. Тебя не должно быть здесь.

— Я хожу там, где хочу.

— И постоянно по мрачным местам.

— Я не собирался доказывать свою невиновность. Лишь хотел встретиться с тобой.

— Именно поэтому тебя не должно быть здесь вообще, — сказал он.

Эхо выстрелов прокатилось по дому. Кто-то наверху пытался выкурить или убить убийцу-псайкера.

— Ты можешь остановить его. Раздавить, — сказал я.

— Нет.

— У тебя сильнейший на этом острове разум.

— Когда-то так и было.

— Ты не будешь использовать свои пси способности для восстановления порядка?

— Это делают другие. Гугач и Корвел прижимают убийцу. Осталось несколько минут.

— Они недостаточно сильны.

— Вместе они это сделают.

— Так что же, свой разум ты больше не используешь? — спросил я.

— Это было условием моего прощения. Расследование длилось пятнадцать лет, Грегор. Молох создал ужасный беспорядок.

— Но не такой ужасный, как ему хотелось. Ты его остановил.

— Я дал согласие уйти с оперативной работы. Я поклялся не использовать пси способности своего разума. Я просто использую небольшие пси импульсы для управления креслом и поддержания систем жизнеобеспечения. Ничего больше. Даже телепатии.

— Почему? Ты же самый могучий разум в своем поколении.

— В разрушенном теле и с разрушенной репутацией. Мой разум и твое тело — это почти единственное, что осталось в нас нетронутым. Почти.

Я отвел взгляд. Несмотря на то, что мое лицо не выразило даже микроэмоцию, он знал, что задел меня.

— Ты сегодня тонкокожий, — сказал он. — Это была всего лишь шутка, но она тебя задела. Раньше тебя это не волновало. Тебе так стыдно за избранный тобой путь?

Я убрал оружие и подправил маскировку.

— Я пришел встретиться с тобой, — произнес я. — Я знаю, что это было очень давно, но имело кое-какое значение. Как вижу, ты изменился. Нет никакого смысла убеждать тебя.

— Извини.

— Я стерплю это разочарование.

— Мы не сможем вместе работать, — сказал он. — Нас не должны видеть вмести, и мы не должны поддерживать связь.

— Потому что я радикал? Дьяболус?

— Потому что мне дали выбор после Молоха, — ответил он. — Уйти с оперативной работы и воздержаться от псионики. Или, во имя Святого Ордоса, выследить своего старого наставника, еретика Грегора Эйзенхорна.

Я не знал, что сказать. Он выбрал заключение в своем кресле и отрицание своих экстраординарных способностей ради меня.

— Это нечто, — продолжил он, — этот псайкер, что пришел сегодня поохотиться в доме Векум. Я знаю, что он пришел за мной. Я нажил себе врагов. Молох, Куллин, и другие — у них были союзники. Они принадлежат к секретным орденам и тайным братствам. Их семьи хотят видеть меня мертвым. Пока я воздерживаюсь от псионики, они не испытают удовольствие от моего убийства. Они подталкивают меня на то, что бы я использовал её. Так было и раньше. Они заставляют меня использовать пси способности. И когда я это сделаю, то снова превращусь в достойную их цель. И они исполнят свою месть и убьют меня. Играть в их игры ниже моего достоинства. Тот, который здесь — этот Граэль Охр… с ним скоро будет покончено. А теперь уходи, Грегор. Уходи сейчас же, пока они не осмотрели это место. Тебя не должны найти здесь, для твоего блага и моего тоже.

Я кивнул и повернулся к выходу.

— А для тебя слово «Орфей» что-то значит? — спросил он внезапно.

— Нет.

Из динамиков кресла раздался звук, похожий на вздох.

— Тогда прощай, Грегор, — произнес он.

— Я и вправду был рад тебя видеть, Гидеон, — ответил я.

С тихим шумом приводов подвески кресло развернулось к окну, выходящему на море. Рейвенор на меня больше не смотрел.

— Надеюсь, мы больше никогда не увидимся, — сказал он. Тональность его динамиков ничего не выражала.

Накинув фальшивую личину и отрегулировав её на максимальный эффект, я покинул дворец по служебной лестнице, выведшей меня ниже крепостных стен. Еще час ходьбы по открытой всем ветрам черной лестнице, вьющейся по утесу, и я вышел на дорогу, ведущую к гавани. Оттуда я попал на причал возле университариата Шурфан, незаметно спустил на воду лодку и покинул Малифэйс.

Позади воздух сотрясали редкие выстрелы, и я все еще мог чувствовать грозный разум.

Я ненавижу убегать из боя.

Но в данном случае он меня не касался.

Я полагаю, что это повествование будет историей моей жизни, и оно начнется здесь. Вы не узнаете обо мне ничего нового, или узнаете все. Я пока не решила.

Но одно я знаю точно — история моей жизни заключает в себе множество других. Она составлена из них, словно канат, сплетенный из множества нитей, или мозаика, которая появляется из крохотных кусочков цветной смальты. Если угодно, я сама создана из историй. Мне придется пропустить многие из них, в противном случае я рискую не дойти до тех, которые по-настоящему имеют значение. Когда-нибудь, если останусь в живых, я расскажу некоторые из этих пропущенных историй. Но они — в основном, ложь или басни, и, кроме того, не думаю, что мне удастся выжить.

Имя моей семьи — Биквин, это имя я всегда использовала, когда хотела, чтобы меня считали мной. В свое время мне дали понять, что мою принадлежность к этой семье я могу подтвердить, побывав на кладбище в топях, потому что моя семья жила в этой болотистой местности, но мне никогда не приходило в голову проверить это, или навестить могилы моей родни. Я понимаю, что, рассказывая это, наверное, выгляжу доверчивой глупышкой. Но это не так. Кроме того, если в один прекрасный день мне все же придет фантазия прогуляться до местности, которая называется Врата Мытарств, и заглянуть на болота, я уверена, что этот могильный камень будет ждать меня на полузатопленной делянке, покрытый пятнами плесени, хотя, если подумать, должен был уже давно уйти под воду.

Еще мне говорили, что я очень похожа на мать. Но, сколько себя помню, я была сиротой — поэтому не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова.

То, что я осталась сиротой, объясняет все, что произошло потом. В совсем юном возрасте я оказалась на попечении города, и меня отравили в Схолу Орбус в холмистом пригороде Хайгейт, где я и росла до двенадцати лет, а потом, в мой двенадцатый день рождения, перевели в Зону Дня, чьи отгроханные без всякого плана строения вплотную примыкали к зданиям схолы. Это произошло потому, что меня сочли подающим надежды кандидатом. Большинство школяров на городском попечении по достижении двенадцати лет покидали школу и возвращались в город — с юридической точки зрения считалось, что в этом возрасте они уже могут работать. Подающие надежды кандидаты — один-два каждые несколько лет — попадали в Зону Дня. В общем, когда я вспоминаю то время, у меня создается впечатление, что я провела его в одном и том же торчащем на вершине холма, старом, продуваемом всеми сквозняками здании, или на его задворках.

Меня зовут Бета Биквин. Это имя — уменьшительно-ласкательное сокращение от полного имени Элизабета, а не просто экономия букв. Произносится с длинным «-е-», как в слове «берег», а не как в «беру» или в «бесплатный».

Меня нашли на болотах, когда я была совсем маленькой, один сердобольный путешественник обнаружил меня, когда я брела куда глаза глядят, после короткого расследования выяснилось, что моя мать умерла от чахотки. Воздух на болотах просто ужасный, он может причинить большой вред легким.

Если вы незнакомы с нашим городом, позвольте мне рассказать и о нем. Болота, о которых я упоминала, расположены южнее, довольно далеко к югу, за полуразрушенной громадой Врат Мытарств, где раньше туда-сюда сновали рабочие, обслуживавшие верфи. Но это было давно. Сестра Бисмилла рассказывала мне об этом, когда я была совсем юной. К тому времени, когда я жила в той местности, верфи были заброшены, только громадные рокритовые сараи через равные промежутки стояли около тех мест, где раньше на речном берегу находились стапели и наклонные пандусы для подъема грузов, а местность была частично осушена, а частично заболочена, превратившись в туманную серую низину, на которой тут и там торчали полумертвые от влаги деревья и низенькие убогие жилища. К западу от города за Хайгейтом, начинается местность, окруженная горами — все их так и называют: Горы, а к северо-востоку, за огромным, мрачным сооружением У′гольников лежат обширные пустоши, Сандерленд, чьи покрытые серой пылью равнины ведут дальше, к харрату — растрескавшейся вулканической лаве — покрывающей Багряную Пустыню.