— Наша цель, — объяснял Баал Фиренце, — рассеять гидру по бесчисленным человеческим мирам. На подавляющем большинстве. На всех. По нашим ожиданиям, пока созревает, каждая гидра сумеет избежать обнаружения либо будет замечена лишь отребьем, которое никто из властей слушать не будет. Напрасные ожидания, понятно! Однако пусть её заметят, пусть! Nihil obstat, как говорится. Программы искоренения, предпринятые губернаторами планет и обычными инквизиторами, с виду принесут успех, однако на деле только увеличат размах и последующее влияние гидры. Даже люди Маллеуса, не причастные к нашей тайне, своим рвением будут только разносить гидру, а впоследствии не сумеют ни обосновать, ни осознать случившееся.

— Всяким рвением, кроме экстерминатуса, — напомнил Жак.

— Согласен. Если на планете не останется ничего живого, да — нечего будет и контролировать. Но я гарантирую, что подобных случаев экстерминатуса будет немного. Доли процента.

Ключевое слово — «контроль». Гидра будет повиноваться мыслям своих создателей. В конечном итоге споры пропитают всё человечество, на которое гидру и нацеливали изначально. Однажды повелители Ордо Гидра активируют эти психические споры. Споры проклюнутся: крошечные гидры в головах у триллионов людей — и все незримо связаны через посредство варпа.

После чего эти повелители — самопровозглашённые служители Императора — почти в один миг получат контроль над всем людским родом в Галактике.

Жак уже был свидетелем, а Ме’Линди — жертвой того, как с помощью гидры можно насильно влиять на центры удовольствия в мозгу. Равно как и на центры боли.

— В избранных случаях, — откровенничал Фиренце, — всё человеческое население Галактики будет принуждено действовать, как единый могущественный разум. Чья совокупная психическая мощь будет достаточно велика, чтобы уничтожить все чуждые формы жизни и очистить варп от сущностей зла. Если Астрономикан нашего Императора — это маяк, сияющий сквозь варп, то этот новый единый разум будет огнемётом.

Небольшая клика станет управлять разумом всех людей отныне и навсегда. Иметь возможность крутить ими, направлять, наполнять экстазом или подвергать мучениям. Но главное — нацеливать их коллективно туда, куда изберёт клика.

— Это, — сказал в заключение проктор, — станет наследием и величайшим достижением Императора. Тебе несомненно известно, что Он слабеет — точно так же, как и Империум слабеет, медленно и по частицам, но тем не менее — слабеет. Его Величество оставит после себя существо космических масштабов, которым сможет оперировать группа абсолютно преданных делу руководителей.

— И тогда: прощайте, демоны, когда мы одновременно выпустим психический потенциал всех людей. Прощайте, силы варпа.

— Прощайте, злобные генокрады и лукавые эльдар. Прощайте, злобные грабители орки. Прощайте, полчища тиранидов, подобные саранче, и все прочие ксеносы вместе со своей издевательской, нечеловечьей ересью.

— Но, более всего, прощайте, всяческие излишества Хаоса, кои наконец отчистит и укротит мультиразум людской!

Действительно, грандиозное и жуткое видение! А Жак будет распространять гидру дальше и больше. На размышляющего в спальной ячейке инквизитора напали сомнения.

Если попытаться вернуться на Терру, нарушив клятвы, то, Жак сильно подозревал, ему никогда не дадут добраться до родного мира. За ним наверняка будут наблюдать несколько лет, чтобы убедиться в его преданности.

Но, всё-таки, где гарантии, что это действительно Император — зачинатель проекта с гидрой? Проекта настолько секретного, что большинство тайных магистров Ордо Маллеус о нём не ведают ни сном, ни духом! Как мог Бог-Император одобрить подобный план, если раса людей должна достичь той судьбы, о которой Он мечтал? Той судьбы окончательной свободы и свершения? Или гидра в какой-то момент самопроизвольно отомрёт? Или Император… отчаялся в своей мечте?

В таком случае, основы всего прогнили наскозь.

Император, как все предполагали — бессмертный, лишь цепляется за жизнь, благодаря своим несокрушимым и мученическим силе воли и мужеству. Внешне могущественные силы Его Империума растянуты, словно тонкие пряди огромной галактической паутины, ячейки которой по сути не заняты никем. Пряди паутины на удивление крепки, но они могут лопнуть. Когда лопнет слишком много, вся паутина схлопнется в липкую бесформенную массу.

Мог ли объектом атаки управляемого массового мозга человечества оказаться сам Император? Больной паук в центре своей паутины? Чтобы таким образом оставить потомков заговорщиков во главе Империума?

Как узнать наверняка?

Те отвратительные сервиторы, что удерживали троицу — и астропата — сильно напоминали Жаку виденные им изображения легионеров-предателей, грязных отступников — порождение несостоявшихся убийц Императора много веков назад, которые ныне таились в одной страшной, искажённой области Галактики…

Створка отъехала в сторону.

Ме’Линди молча проскользнула в ячейку и закрыла за собой дверь. Очерченный тусклым светом, её силуэт показался настолько угрожающим, что рука Жака невольно сомкнулась на игольнике под подушкой.

— Прошу прощения, инквизитор, — пробормотала убийца. Ближе она не подходила. Вне всяких сомнений, об оружии под подушкой она знала.

— Ты чья-то другая личность? — спросил Жак. — Карнелиан заставил тебя сменить сторону? Сделал тебя своей?

— Нет… Только твоей. И моей собственной. И Императора.

— Зачем же ты пришла?

— Тебе нужно утешение, Жак. Тебе нужно сбросить груз с плеч. Мне нужен экзорцизм другого рода, чтобы освободиться от того, что он сделал со мной. Сидя под колпаком, я грезила о том, как этого добиться. Убить его теперь нельзя, так? Я должна относиться к нему, как к… союзнику?

— Верно. И ты желаешь знать почему. В точности знать.

— Нет, мне не нужно знать почему. Я твой инструмент. Ты — командир смерти, я — её орудие.

Она подобралась ближе и протянула руку, на пальцах которой не было оружия… хотя убить она могла и одними пальцами. Ме’Линди коснулась его и задержала руку.

— Утешение, Жак. Для тебя, для меня. Тебя мучат невыносимые противоречия.

У Жака забилось сердце.

— Тогда нужно избавиться от противоречий. Истинный путь — только путь Императора. Мы должны помолиться.

— Помолиться, чтобы узреть, который истинный путь — истинно истинный? Если позволишь, у меня есть идея получше. Разве я не ношу маску твоей любовницы… вольный торговец? Остальные ничего не узнают. А если и догадаются, что ж, Гримм только крякнет «Ха!», а Виталий сложит поэму одиночеству. А в душе будет рад, что его страсть наконец можно официально назвать безнадежной и больше не надо кидаться без оглядки в бой за меня, где можно нечаянно и умереть.

— Ты стоишь на пике решений, Жак. Но не владеешь… перспективой, чтобы увидеть, в какую сторону спрыгнуть. Я предлагаю другую перспективу, нежели молитва.

Она указала на скиталец, повисший снаружи от «Торментум Малорум».

— Твои новые хозяева не ждут, что ты примешь эту перспективу. Они ждут, что ты заткнёшь пробкой свои внутренние сомнения, в чём бы они ни были. И задушишь их в себе. Они ждут, что тебя поведёт праведность. Но побудь немного со мной неправедным. И обрети свой свет.

Замедленно Ме’Линди принялась снимать свою облегающую чёрную тунику и тем стала более видимой. Вскоре она двигалась по его татуировкам, а он — по её шрамам.

Лёжа рядом с ней, вознесённый на небеса, но ещё живой, Жак думал о том, как прежде отказывал себе в подобном экстазе.

О, нет! Скорее долгие годы он отказывал себе в банальности, как бы не веря в возможность подобного физического выхода за пределы обыденности. Тело убийцы воистину было прекрасно натренировано. Наверное, она умела насытить наслаждением так же легко, как утопить в мучительной боли. И его экстаз вскоре стал её экстазом, электрохимическим горючим, которое вспыхнуло внутри, выжигая всю грязь того прежнего фальшивого исступления, насильно разожжённого человеком-арлекином.