— Над апартаментами губернатора и личными покоями, — кивнул Реликтор. — Сюда.
Гессиан и инквизиторы устремились за космическим десантником. Эпифани тем временем отсоединила «Отца» от двери и побежала, стремясь догнать остальных. Миновав несколько помпезных комнат, варповидица вошла в пыльный клуатр со множеством молелен, отделенных от коридора бархатными занавесями.
Из-за одной вдруг появились чьи-то руки, схватили сервочереп и ее за пластековое пончо и втянули внутрь. Это был Чевак. Он тут же приложил палец к губам. Занавеси немного раздвинулись в стороны, и стал виден поток солдат в тяжелой броне, которые с грохотом маршировали по клуатру. Их блеклые панцири когда-то были зеленого цвета, как у всех кадианских полков, а круги с номером полка, украшавшие наплечники, были замазаны белой краской. Вместо знаков 969-го полка на них изобразили три черепа, собранные в перевернутую пирамиду — символ подчиняющихся Ложному Кастеляну Освобожденных, который подражал рунической эмблеме самого Великого Владыки Распада. Когда солдаты из полка предателей прогрохотали мимо, Чевак и Эпифани увидели их слоновые ноги и раздутые тела, благодаря которым совращенные Хаосом гвардейцы оставались крепкими и выносливыми. Мертвая бледная кожа едва удерживала на месте желеобразную плоть их лиц, а пронизанные инфекциями тела были покрыты мембраной из густой пасты. На нее липли жуки и мухи, которые пытались покормиться гниющим мясом.
Когда бойцы Нургла прошли мимо, Торкуил вышел в клуатр и осмотрелся. Доверяя более совершенным чувствам космического десантника, высший инквизитор и Эпифани вышли следом. Они двинулись дальше по парадным залам, заваленным разбитой и растоптанной мебелью, преодолели еще одну посадочную площадку и лестницу и, наконец, достигли покоев губернатора.
— Господь-Император, — выдавил Клют.
В приемной было великое множество дверей, которые вели в различные апартаменты и личные покои. Высокий потолок огромного зала по большей части занимали декоративные шестеренки и заводные механизмы, управляющие тяжеловесной круглой дверью из цельного адамантия. Она была сдвинута в сторону, и от мраморного пола зала наверх, к гигантской сокровищнице, поднималось множество лестниц. Когда Чевак и его спутники осторожно вошли внутрь, зрелище богатств, лежащих там, буквально загипнотизировало их.
Сокровищница была переполнена, всюду сверкал драгоценный металл, и множество дорогих вещей было навалено до самого потолка. Приемная и окружающие ее помещения были буквально набиты несметными богатствами, которые ревностно хранили здесь годами. Бесценные древности, созданные ксеносами и имперцами, лежали святых реликвиях и рулонах экзотического шелка. Стен и вовсе не было видно под несколькими слоями редких картин и произведений искусства, ранними Фарранбургами, Дизраллилео и запрещенными языческими изображениями. Мраморный пол был усыпан горами монет, выстлан коврами пластековых кредиток и бумажных денег, служивших валютой на тысячах миров. Горы сундуков, сейфов и даже обычных ящиков и корзин, переполненные драгоценными камнями и беспорядочно сваленными ювелирными украшениями, целые крепости, сложенные из слитков редких металлов.
В центре всей этой роскоши стоял пиршественный стол, за которым сидело нечто прямо противоположное царящему здесь изобилию. В креслах вперед-назад покачивались похожие на скелеты аристократы Шпиля в грязных и потрепанных дорогих одеяниях. Они вырывали волоски из почти голых скальпов и выгрызали мозг из старых костей, обломки которых были единственными яствами на столе, уставленном платиновой и фарфоровой посудой. Это были объедки, которые бросала на скатерть ожиревшая туша, сидевшая во главе собрания. Хотя сидящей эту фигуру можно было назвать с натяжкой, так как ее позвоночник больше не мог поддерживать горы жира, повисшего на согнутых от тяжести костях. Она была привязана к трону из железного дерева. Огромное кресло укрепили титановыми прутьями, а вокруг возвели конструкцию, навевающую мысли о театре марионеток: крепкие кожаные ремни, поддерживающие кабели, противовесы. Благодаря ей женщина-монстр могла двигать руками и подносить ко рту кости и куски сочащейся плоти изрезанного тела, которое лежало на платиновом блюде перед ней. Пустые кресла с ее края стола наводили на мысль, что истощавшие аристократы начали утолять голод друг другом.
На несколько секунд Клют безмолвно застыл, пораженный масштабами задачи, которая стояла перед ними. Он взмахнул рукой, охватив жестом огромный зал и его сокровища.
— Как среди всего этого найти одну монету? — прошипел он.
— За мной, — сказал Чевак Клюту. Другим он лишь бросил, — Найдите ее.
Эпифани проскользнула к куче украшенных драгоценностями бальных платьев в углу, а Торкуил снял с пояса массивный визор с набором линз и надел его на голову, чтобы просканировать сокровищницу при помощи ауроуловителей и псиокулярных фильтров. Гессиан, как демоническая гончая, втянул ноздрями спертый воздух зала и начал разгребать показавшуюся ему подозрительной кучу монет.
— Леди Сабина Крульда, — объявил Чевак, забравшись на стул, а с него на стол. Инквизитор пошел по нему, наступая на фарфор и хрусталь, и придворные с мертвыми глазами начали жадно хватать свои объедки и спасать их, прижимая к груди.
— Ваш улей — фактически, весь ваш мир — пал жертвой демонического вторжения. Мы — высокопоставленные служители Святой Инквизиции Его Благого Величества. Если вы будете с нами сотрудничать, мы устраним и уничтожим бич вашей планеты.
Клют прошел вдоль края стола и тоже остановился перед королевой каннибалов.
Леди Крульда очнулась от дремы. Вблизи она выглядела еще громадней, и складки жира свисали с тела и по краям трона. Кожа была белой, но ее пронизывала паутина мелких кровоизлияний и синяков там, где от обжорства человечиной ее собственная плоть распухла и растянулась.
Она была обнажена, ибо никакая одежда не смогла бы налезть на дочь Шпиля, четыре подбородка и чудовищная грудь были испещрены пятнами засохшей крови, кусочками мяса и костей, клочками волос. Тот немногий стыд, что у нее оставался, скрывался под складками аморфной плоти, каскадами жира, спадающими вниз по всему липкому немытому телу. Длинные седеющие волосы, слипшиеся от крови, когда-то были уложены в экстравагантную прическу, а теперь расползались по грязной коже, как потоки лавы по склонам вулкана. Крошечные глаза, казавшиеся кукольными на ее нелепо маленькой голове, бессмысленно моргнули при виде Чевака, а затем звероподобная владычица ухмыльнулась, демонстрируя куски человечины, застрявшие между окровавленных зубов и почерневших десен. Она облизнула покрытые коркой губы в предвкушении свежего мяса.
Чевак посмотрел сверху вниз на Клюта.
— Попытаться стоило. Я надеялся, что нам удастся избежать того, что теперь придется сделать.
— Что придется? — спросил Клют, чувствуя, как дергается губа.
— Обыскать ее, — сказал высший инквизитор. Двое на миг нерешительно застыли, но времени на колебания не было: яростный вой каннибалов и аккомпанемент устаревших автоганов Освобожденных слышались все ближе.
— И где начать? — спросил Клют, приблизившись к гротескной женской туше.
— Где? — переспросил Чевак. Людоедка потянулась к нему слабыми толстыми руками. — Да где угодно, черт возьми, просто надо найти эту монету, она должна быть здесь.
Оба принялись обыскивать складки сала и шарить в лужицах свернувшейся в желе крови, которые находили между ними, а тем временем на башне загремел набат. Вслед ему по всему дворцу завыл нестройный хор сирен.
— Быстрее, — с гримасой на лице поторопил Чевак.
— Что это? — отрывисто спросил Клют, чувствовавший все большее отвращение.
— Линия безопасности прорвана, — ответил Чевак. — Каннибалы идут.
Добравшись до покоев правительницы, Чевак осознал, насколько тяжела ситуация. Он ожидал увидеть тут Освобожденных или по крайней мере их офицеров. Но все до единого гвардейцы-предатели были на укреплениях вокруг дворца, и это говорило о том, что ненасытным ордам по плечу и баррикады, и немалая огневая мощь Освобожденных. Даже командиру армии культистов пришлось взять оружие, чтобы не дать голодным, озверевшим толпам полностью захватить город. Улей Аблютра больше не представлял никакой ценности для культа, превратившись из промышленного центра в горящую развалину, полную дикарей. Теперь Освобожденные, как и все остальные, сражались за собственную, продленную болезнями жизнь.
