— Благодарение пресвятой деве, что вижу тебя, брат командор! — непомерно тонким, высоким голосом выкрикнул он. — Проклятая страна! Лес и лес — ни жилья, ни пищи.

— Рад приветствовать тебя, брат, — приподняв руку, словно указывая путь, сказал фон Балк. Издали еще узнал он рыжую, словно обрубленную снизу, бороду Конрада фон Кейзерлинга, рыцаря из слившегося с братством меченосцев Ордена тевтонов. — Благополучно ли совершил ты свой путь?

— Милостью пресвятой девы…

Сухой, с обветренным безбородым и безбровым лицом, фон Балк на целую голову поднимался над фон Кейзерлингом. Взгляд серых холодных глаз выражал недовольство, как будто командор сердился на то, что появление рыцаря помешало ему спуститься к ручью.

Суровая обстановка шатра, куда фон Балк ввел Кейзерлинга, напомнила прибывшему, что он находится в жилище воина. Прямо против входа валялась на земле шкура медведя; она служила постелью командору. Дубовые чурбаши заменяли в шатре стол и сиденья. В рассеянном свете, проникавшем в шатер, тускло блестело распятие.

Фон Балк указал рыцарю место против себя.

— Откуда твой путь, брат Кейзерлинг? — спросил.

Кейзерлинг, морщась, не скрывая своего недовольства, тщетно старался удобнее расположиться на жестком сиденье.

— Из Риги, — вытянув наконец ноги, отекшие после долгого пребывания в седле, ответил он. — Князь-епископ велел передать тебе, брат командор, благословение свое и сказать, что смущен и опечален медлительностью войска. Епископ ожидает известия о вступлении твоем в Псков, но я вижу тебя еще у стен Изборска.

Ни один мускул не дрогнул на лице фон Балка. Он так прямо и неподвижно возвышался перед Кейзерлингом, что фигура командора напоминала деревянную статую.

— Известно ли князю-епископу, что шведское войско, не ожидая нас, выступило противу русичей и бежало, разбитое новгородским Александром? — погасив еле заметную усмешку, скользнувшую по его губам, сухо произнес командор.

— О да! — тонкий голос Кейзерлинга взвился под верх шатра. — Русичи разбили шведов. Теперь никто не помешает братьям Ордена нести свет апостолической церкви и благословение святейшего отца в землю варваров и еретиков.

— Новгородский Александр напал на шведов там, где они не ждали его, — как бы не слыша восклицания тевтона, произнес фон Балк. — Русичи бились храбро, — продолжал он. — Александр новгородский показал в битве искусство воина. Что помешает ему теперь явиться к Пскову со своими полками? — При этих словах фон Балк так пристально уставился взглядом на тевтона, что рыжая борода того невольно дернулась вверх, будто коснулась огня. — Я страшусь не встречи с новгородцами, — говорил фон Балк, — а того, что в пешем войске нашем — воины-варвары из ливов, води и иных племен. Надежны ли они, а число их велико. Опора войску — копья и мечи братьев-рыцарей, которых довольно для того, чтобы удержать в повиновении и гнать в битву варваров, но мало для победы над войском Александра.

— Истина говорит твоими устами, брат командор, — шевельнулся на своем обрубке фон Кейзерлинг. — На щитах братьев нашего Ордена изображен меч — знак непобедимости и могущества. Жестока будет битва с полками Александра, но, милостью пресвятой девы, эта битва случится не скоро. Мы не встретим Александра и полков его перед стенами Пскова, у псковичей же мало войска. Известно и то, брат командор, что на Пскове и на Новгороде есть друзья нам.

— Александр выступит на помощь псковичам.

— Александра нет в Новгороде! — громко, придав голосу некоторое выражение торжественности, воскликнул Кейзерлинг. — Изгнан он новгородцами.

— Не ослышался ли я, брат Кейзерлинг? — недоверчиво промолвил фон Балк. — Справедлив ли слух, что изгнан Александр из Новгорода?

— Что сказано мною — не слух, брат командор. Александр изгнан. Новгородцы облегчают войску Ордена труды похода…

Речь Кейзерлинга прервало появление слуги.

— С какой вестью, Иоганн? — спросил командор.

— Новгородский боярин Нигоцевич прибыл из Риги к войску, — сказал слуга. — Просит он позволения видеть тебя, благородный рыцарь.

— Зови!

Фон Балк поднялся навстречу. Под Изборском и в Пскове имя Нигоцевича знакомо русичам.

— Хвала пресвятой деве, что вижу тебя, боярин, — когда Борис Олелькович вошел в шатер, приветствовал его фон Балк. — Прибытие твое к войску укрепит союз братьев Ордена с благородными русичами.

— Приветствую и тебя, лыцарь! — с трудом дыша от усталости и неудобства, какое причиняли ему кольчуга и меч, сказал Нигоцевич, коверкая русские и немецкие слова. — Не в гости прибыл я к Изборску, а союзником и другом князя Ярослава Володимировича.

— И заботы братьев нашего Ордена не о себе, боярин, — стараясь говорить мягче, ответил фон Балк. — Не выгод ищут благородные рыцари-меченосцы в походе, желают они восстановить справедливость: вернуть родительское княжение юному князю псковскому Ярославу.

— Спасибо на слове, благородный лыцарь.

— Восстановление справедливости и помощь в несчастий — священный девиз рыцарей Ордена, к духовному братству которого принадлежу я. Всякому, кто сомневается в том, братья Ордена готовы доказать истину силою меча. Орден меченосцев заступил тебя в изгнании, боярин, и твои враги стали врагами Ордена. Черных людей в Пскове и Новгороде Великом усмирит меч, а князем новгородским, как и ты, боярин, Орден не желает иметь Александра суздальского. Мы стремимся к миру и дружбе с Новгородом, а суздальцы издавна сеют вражду. В дружбе с Орденом Новгород найдет защиту от орд нечестивых язычников, которые вторглись на Русь и полонили ее. Дружба наша поможет развитию торговли Великого Новгорода с германскими городами, послужит к умножению богатства и славы новгородской. Меч братьев Ордена в твоих руках, боярин. Мы желаем иметь союз с вольным городом, а не с вотчиной суздальских и иных князей русских.

— Князя Александра нынче нет в Новгороде Великом, — подняв голову, с достоинством произнес боярин. — Бежал Александр от гнева святой Софии, — продолжал он. — Ни с Александром, ни с родителем его Ярославом Всеволодовичем не живал в мире Новгород.

— Благородный рыцарь Конрад фон Кейзерлинг, — Балк показал на рыжебородого рыцаря, находившегося в шатре, — утром нынешним прибыл из Риги и передал весть об изгнании Александра.

Нигоцевич, не обращавший до того внимания на молчаливого рыцаря, сидевшего в стороне, поднял на него глаза и от изумления онемел. Кровь багровыми пятнами подступила к его лицу, в глазах отразилась растерянность, но тут же вспыхнули они гневом.

— Знаю лыцаря, что сидит там, — мотнув головой в сторону Кейзерлинга, с трудом выдыхая слова, молвил Борис Олелькович, обращаясь к командору. — Обидчиков, как он, у нас, в Новгороде, не в горницу зовут, а бросают в поруб да в полынью.

— Что ты сказал, боярин? — Кейзерлинг непонимающими глазами уставился в лицо Нигоцевичу.

— То и сказал, не по пути с тобою, лыцарь!

— Как?! Ты, безумец, смел произнести обидное слово рыцарю пресвятой девы! — вскричал Кейзерлинг. Он вскочил и, опустив руку на рукоять меча, шагнул к боярину. — На псарне с шелудивыми псами место твое, а не в шатре благородного рыцаря.

— Такие-то лыцари, как ты, у меня в вотчинах свиней пасли, — прошипел Нигоцевич.

Фон Балк, не зная причины распри Нигоцевича с Конрадом фон Кейзерлингом, полагал вначале, что спорщики покричат, попетушатся, а потом он примирит их. Но когда Кейзерлинг схватился за меч, фон Балк, чтобы обуздать петухов, сказал громко и решительно:

— Именем пресвятой девы! Ты, рыцарь, и ты, боярин, оставьте вражду! Не знаю, что явилось причиной ссоры вашей, но не место ей между союзниками и друзьями. Чем рыцарь Конрад фон Кейзерлинг обидел тебя, боярин?

— Обрызгал он меня и грозил…

— А ты, брат Кейзерлинг?

— Не встречал боярина, не знаю его…

— А на пути нынче, — перебил Нигоцевич. — В низине, у озерка… Обогнал ты меня.

— Ах, там… — Кейзерлинг засмеялся. — Видел возок, крытый рогожей… Прости, боярин, не узнал.