— Сын мой, — голосом, полным сострадания, обратился к Пробсту святой отец. — Возьми грешника! Брось его в яму, где обитают жабы и гады земные, не давай ему ни воды, ни пищи. И будут муки его до того часа, покуда не отречется он от заблуждений своих.
Глава 28
В походе
Печет солнце. Дню нет конца. Даже в борах не веет прохладой. Но не усталость, не дальний поход томят ратников, а то, что не скроешься нигде от жары; горек во рту неотступный запах прелой хвои, пышных лесных мхов и ярко-зеленых, путающихся в ногах папоротников.
Пелгусий ушел с передним полком. По словам его, от Ладоги до шведского стана осталось пути меньше половины. Александр велел воеводе Семену Борисовичу идти позади войска, с возами; полки же двигались налегке. Железо кольчуг раскалено, будто в горне. Многие пешие воины одеты в тегилеи — тяжелые, стеганные на кудели, с железными прокладками. Сухостоем колышутся над головами ратников копья и рогатины.
Александр, оставив коня, утирая струившийся по лицу пот, шагал пеше; в рядах ратников шли и ближние дружинники. Только воевода Ратмир не расставался с конем. Копье, меч, покрытый медью бехтерец тяжелы для пешего.
На походе Александр приметил среди воинов незнакомого молодца. Не встречал его раньше ни в Новгороде, ни на Ладоге. Ростом молодец под стать Александру, русые колечки бороды спутались, по лицу льет пот, но голубые глаза воина смотрят так задорно и неунывающе из-под кованого шелома, словно молодец спешит не на битву с врагом, а на пир гостем.
Внимание Александра привлекло и оружие воина. На тяжелое, как у рогатины, ратовище, схваченное железными кольцами, посажен широкий лезвием, но тонкий и острый топор. Обух у топора вытянут наподобие клевца и изогнут, как у багра. Александр не встречал прежде похожего топора.
— Из каких волостей, молодец? — спросил он, приблизясь к ратнику. — Вижу, ни жара, ни поход не утомили тебя.
— Со Мшаги я, от Шелони, княже, с погоста тамошнего, — ответил ратник и улыбнулся.
— Чем промышлял на Шелони?
— Крицы варил, а надо, и топор, и косу-горбушу скую.
— Кричный мастер?
— Так зовут на погосте.
— Сам ли ковал топорик? — Александр показал на оружие ратника.
— Сам.
— Почто железа пожалел? — Александр усмехнулся, но в голосе его прозвучал упрек. — По твоей силе лучше ослопину положил бы на плечо, а не топор, коим впору малым ребятам играть.
— Нет, княже, — не смутясь того, что услышал, сказал ратник. — Легок топорик, да хитер. Сам ковал его, а дед Левоник закаливал; хитрее Левоника, побожусь, нет на Мшаге кричника. Брось шелом — рассеку, а на лезвии зазубринки не отыщешь.
— Правду молвил?
— Врать кричнику не положено, Александр Ярославич. Твой гонец держал в руках топор, хвалил.
— Гонец? Кто по имени?
— Ивашко.
— Где он остался?
— Из нашего погоста ушел борами на Шелонский городок.
— Не о тебе ли сказывал мне в Новгороде кузнец Никанор?
— Никанора с Ильиной улицы знаю, княже, — ответил ратник. — Наши крицы берет он в кузню. У него учились мы хитрости силу давать железу.
Александр взял топор из рук ратника, попробовал лезвие…
— Почто клевец на обушке багром? — спросил.
— Не моя хитрость, деда Левоника.
— В чем она?
— В том, что трудно пешему воину стоять противу конного, особливо, когда тот в железе. Конный разит мечом и копьем, пешему биться с ним не по силе. Дед Левоник сказал: куй, Василь, на обушке клевец багорчиком. Встретишь в битве лыцаря в железах, на коне, багорчиком ты его наземь. Броня у лыцаря тяжелая, не поднимется он на ноги.
— Хитро, — возвращая топор ратнику, промолвил Александр. — Вернемся в Новгород да случится путь ко Мшаге, погляжу на домницы и на мастерство ваше. На погосте у тебя, молодец, небось хоромы остались, жена молодая?
— Как у людей, княже.
— Искусен ты, мастер, а почему оставил дом и хитрое ремесло свое, пошел в войско? — спросил Александр.
В глазах у ратника, когда он поднял их на князя, сверкнули веселые искорки.
— Дозволь спросить у тебе, княже, — замедлив шаг, молвил он.
— Спрашивай!
— Почто ты, княже, покинул хоромы златоверхие, почто не корзно, шитое золотом, на тебе, а кольчуга железная? Почто не в горнице на пиру тешишься с болярами, а рядом со мною шагаешь в походе? Поведай о том!
— О, хитер молодец! — засмеялся Александр. — Видно кричника. Пусть станется по-твоему, молвлю. Я — князь русской. Отец мой и дед оберегали Русь от недругов, пристало ли мне сидеть в горнице, когда враг грозит Руси?
— Не пристало, — согласился ратник. — И я, княже, русич, и мне дорога земля, в которой кости дедов моих и прадедов.
— Ладно слово твое, молодец, как велишь звать тебя?
— На Мшаге Васильком звали.
…Перевалили вброд через безымянную лесную речонку. Александр остановил войско: переждать знойный час. Задние еще подтягивались, а передние уже запалили костры. Кто жует вяленую солонину, а кто по каше, пуще, чем по дому, соскучился.
С большим полком идет старый Лугота. Накануне похода явился он на княжий двор, разыскал воеводу Ратмира.
— Войско идет в поход, — сказал Лугота Ратмиру. — Возьми меня с собой, воевода, пригожусь на что-либо.
— Немощен и стар ты, — Ратмир взглянул на Луготу. — Поход дальний, идем биться не на Великий мост.
— И ты не юн летами, витязь, — возразил Лугота. — Не юн, а не страшишься похода.
— Я воин, — сказал Ратмир.
— Молод да силен когда был, и я не гусли держал. Нынче тяжело мне копье, а кто на походе сыграет песню воинам, кто их потешит на гуслях? Не смотри на то, что стар… Стар конь, да не изъездился.
— Быть так, собирайся! — согласился Ратмир. — Но пешо тебе не ходить, будешь с обозными.
В походе Лугота помолодел. Стан его распрямился, шапка заломлена набекрень. Мал или велик отдых воинам — Лугота уже тут с гуслями.
И сейчас перебирает он струны.
Ой, и что ты, детинушка, опечалился,
затуманил тоской очи ясные;
аль не мил тебе, детинушке, белый свет,
аль силы в плечах поубавилось?
Отвечает тут добрый молодец:
— Не страх, не тоска, не обида мне —
кровь горячая всколыхнулася,
на злодея-врага, зверя лютого…
Мне бы в поле с ним скорей встретиться,
в поле встретиться, поквитатися..
Умолк, положил руку на струны. Шепот бежит ветерком: что-то Лугота еще скажет?
Снова рокочут струны. Тихо-тихо, будто не песнь начинают они, а сердце свое положил Лугота на гусли. Но звуки растут, громче они, веселее…
У мосточка у калинова
вырос куст репею;
у того ль у репею
жду лебедушку свою.
Уж она-то — зорька ясная —
и румяна-то и ласкова.
На спине у нее горб кошелем,
на глазу — ячмень с бельмом,
лопотье на ней не мятое,
сто заплат на нем с заплатою.
Плясовыми переборами заливаются гусли. Не стерпело сердце у ладного молодца. Выбежал он в круг, топнул лаптем и пошел… Чашу с медом пенным ставь на темя — не сплеснет.
— Эх, выкомаривает!
— Будто в походе не был.
— Не ноги у него, а гусли!
— Откуда такой?
— Наш, со Меты… Емелей зовут.
— Холоп аль вольный?
— Холопы мы из вотчины болярина Водовика. Как была весть о походе, Емеля охочим вызвался. Душилец, правитель наш — косой злыдень, свет таких, как он, не знал — колодки надел Емеле и в поруб молодца бросил… После княжий воевода Гаврила Олексич прибыл к нам с дружиною, укротил правителя.