За твердями, на опушке бора, стеною щиты воинов. Большебородый фон Вирт первым достиг чела русичей. Страха он не ведал. Кованая броня надежно укрывала рыцаря от стрел и копий. Фон Вирт обнажил меч.

— Так хочет бог! — воскликнул он.

«Есть ли сила, способная противостоять бою железного полка меченосцев? Русичи — трусы», — что иное мог подумать фон Вирт, когда воины, стоявшие в челе русского войска, не приняли боя, не пали, исколотые копьями и иссеченные мечами рыцарей! Русичи в страхе расступились, спасая жизнь.

Но, разорвав чело русичей, меченосцы не повернули коней. Случилось то, чего не предвидели и не могли предвидеть обрадованные легкой победой на Лутсне рыцари духовного братства креста и меча. Кони их замешкались в возах, намеренно или случайно оказавшихся позади чела. За возами преграждала путь засека сваленных древесниц. Меж возами, в сучьях древесищ, словно в тенетах, бились рыцари. Близко от себя фон Вирт увидел фон Палена и фон Мегдена. Вокруг них сбились толпою оруженосцы. Они, покинув коней, рубили мечами сучья древесищ. Дальше, немного в стороне, вздыбился над возами гнедой конь командора фон Эйдкунена. Командор бьется с окружившими его пешими русичами. Тяжелый меч его красен от крови. От гнева на дерзость русов пот выступил на челе большебородого рыцаря. Фон Вирт поспешил на помощь. Эйдкуйену. Он уже близко от командора. Вот-вот русичи или бегут или лягут на поле.

— Так хочет бог!

Но что случилось с командором Эйдкуненом?

Над головой его взметнулся длинный шест багра. Падая, кривым и острым железным зубом своим багор со звоном скользнул по шелому. В следующее мгновение, словно не вынеся обрушившейся на него тяжести, фон Эйдкунен выронил меч, поднял руки, как бы пытаясь удержаться за что-то, и повалился с коня. Что было дальше — фон Вирт не видел. Огибая лежащее на земле древеснице, конь рыцаря оступился на снежном козырьке, нависшем над пропастью обрыва. Купаясь и барахтаясь в студеной снежной лавине, и конь и всадник скатились вниз.

Пешие русские воины приняли бой железного полка. Было так, что, когда, пробившись через тверди, голова рыцарской свиньи приблизилась к челу русичей, суздальцы, стоявшие там, расступились, без боя пропустили передних рыцарей, создав впечатление своей слабости. Рыцари приняли за победу свою то, что было хитростью суздальцев.

Багор свалил с коня командора фон Эйдкунена. Упав, рыцарь завяз в снегу. Хотел было подняться, но надетые на нем латы тяжестью своей придавили к земле. Лежа на животе, в поисках опоры, рыцарь беспомощно бился руками и ногами, напоминая огромного, но уже не страшного паука. К нему подбежал воин в тегилее и шишаке, вооруженный топором. Он тронул ногою рыцаря, плюнул:

— Не топорщись, грибок, полезай в кузовок! — полунасмешливо, полупрезрительно скаля зубы, воскликнул он. — Не лыцарь — чурбаш еловый. Навесил железа на себя — год не перековать столько в кузне. Топором бы сечь, да топора жалко, хватит жадному волку засапожника.

Воин выдернул нож, поднял его, но поразить не успел. Остановил оклик случившегося близко воеводы Кербета.

— Не спеши, паробче, живым возьми лыцаря, — положив руку на плечо воина, сказал воевода. — Первым он бой начал, первый и полон примет. Плен лыцарю горше смерти.

Биться баграми не по душе князю Андрею. Достойно то пеших воинов, а не его, витязя. Он разгорячил коня.

— Стой, Андрей Ярославич! — крикнул Кербет. — Не время тебе биться…

Андрей не слышал голоса воеводы. Конь вынес его вперед. На поле, прямо перед ним, рыцарь. Лицо рыцаря наглухо закрыто железным забралом; темнеют лишь узкие щелки глазниц. Замерло сердце витязя. Молод Андрей, а ему ли занимать удали, прятаться в бою за чужие спины.

Фон Пален, который только что выбился из цепких тенет древесищ, сваленных новгородцами, не уклонился от встречи. Рыцарь храбр и смел. В поединках на турнирах и в битвах не раз копье его пронзало чужую броню, не раз поднималось оно, торжествуя победу.

Сразились. Копье Андрея пробило щит рыцаря, но легкое ратовище, дрогнув в руке, сломалось. Сам Андрей не усидел на коне. Закрыл бы навек глаза витязь, если бы посеребренное зерцало не оберегло грудь.

Но и рыцарю некогда торжествовать победу. Не успел он вовремя ни остановить, ни повернуть коня. Палена окружили разгневанные переяславцы. На их глазах пал с коня Андрей, помнили они и вчерашнее поражение свое на Лутсне, где пролил кровь воевода Домаш.

Кто-то схватил под уздцы коня. Шест багра лег на плечо, повернулся и изогнутым клевцом, словно жгучим, острым серпом, схватил шею.

Напор крестоносцев ослабел. Рыцарь фон Мегден, бившийся неподалеку от Палена, чтобы избежать страшного багра русичей, бросил меч и, спешась, положил щит перед русскими воинами.

Следом за железным полком меченосцев вытянулись на русский берег пешие кнехты и холопьи полки. Позади их, на льду Узмени, точно город, несокрушимая стена заднего рыцарского полка. Во главе заднего полка крестоносцев — магистр Ордена, благородный рыцарь фон дер Борг. Рядом с магистром маршал фон Балк, командоры Конрад фон Кейзерлинг и Людвиг фон Гире. Позади войска крестоносцев, на открытой равнине озера, виднеются кое-где пешие и конные рыцарские сторбжи.

На льду озера, близ Вороньего Камня, скрытый бором от поля сечи, ожидал слова князя засадный полк. В засадном полку старая дружина, а рядом, ближе к берегу, молодая дружина князя.

— Нет смелее суздальцев в пешем бою против конного войска, — сказал Александр. Он был на том же холме, откуда наблюдал за движением крестоносцев по озеру. Похвалив суздальцев, Александр обернулся и позвал Олексича. — Не пора ли, Олексич, тебе плечи размять?

— Пора! — воскликнул воевода. — Вели, княже!

— Возьми молодую дружину…

— Иду на помощь суздальцам, — не дослушав Александра, перебил его Олексич. — Тяжко им биться с железным полком…

— Нет, не с передними лыцарями искать тебе встречи, Олексич, иное велю. Лыцарские сторожи на льду Узмени охраняют латынянам путь к своему берегу. Иди с дружиной на озеро, секи вражеские сторожи, лови конного и пешего — всех, кто пойдет к нам от вражьего берега, кто побежит к себе с поля. Закрой пути и стой крепко. А ты, витязь, — Александр взглянул на Ивашку, стоявшего среди ближних дружинников, позади Олексича, — вели трубить в трубы! Пусть выйдут на поле полки правой и левой руки. Не ведают меченосцы силы нашей, пора им испытать бой с новгородцами. А затрубят трубы, скачи к секирному полку, скажешь Устину — пора!

Солнце поднялось выше и ярко осветило поле. Окрашенный кровью снег заиграл, переливаясь ослепительными радугами.

Точно грозная победная песнь раздались звуки труб. И не затихла песнь, а темный и лохматый бор, казавшийся холодным и безлюдным, вдруг ожил, ощетинился копьями, засверкал железом шеломов и кольчуг. Поднятые щиты скрывали лица воинов.

Крестоносцы, не ожидавшие увидеть справа и слева новгородцев, остановились. Новгородцы тоже не начинали битву.

— Пресвятая дева!

— Так хочет бог! — разнесся над полем крик крестоносцев.

— За Русь!

— За святую Софию!

— За Великий Новгород! — ответили новгородцы боевым кличем. Цепь рыцарей, ограждавшая крылья пешего войска крестоносцев, поредела. Оттесняя от пешцев рыцарей, новгородцы окружали их. Сброшенные с коней железные всадники барахтались на снегу. В пылу сечи их попирали ногами свои и чужие воины.

Выше и выше поднималось солнце. Яркие лучи его распустили снежный наст; он стал притаивать. Бор, окружающий поле битвы, недавно еще, в ночной мгле, казавшийся глухим, непроглядно темным, теперь ожил, повеселел, заискрился звонкой зеленой смолью.

Воевода Тулубьев бился пеше. Разгорячась в битве, вырвался он вперед. Сердце не знает устали, не отмахалась рука, но, кажется, тяжелее стал меч; много вражьей крови пролил он, притомился. А вокруг никого из своих; куда ни глянь — вражьи копья перед очами. Неужто не постоять за себя Силе Тулубьеву? Неужто придется ему лежать рядом с поверженными чужими воинами на окровавленном, истолченном тысячами ног людей и коней, разволгшем на солнце снегу? Стоек в бою Сила, остер его меч; высоко поднимается он. Отпрянут латыняне, но некогда богатырю перевести дух, не потом — кровью обливается он под кольчугой. И когда близкой-близкой казалась гибель, пришли на помощь воеводе Филипп и Власий Соломничи с псковичами. Разметали они рогатинами латинских латников. Сила Тулубьев опустил меч, полой кафтана, выступавшей из-под кольчуги, утер пот.