— Не одни ли мы остались в живых, Ивашко?

Он долго всматривался в затянутую мутной дымью дождя бушующую стихию моря. Казалось, огромная, неукротимая сила, которая таилась в морской глубине, вырвалась наружу. С берега волны казались еще выше. Острые гребни их накатывались на отмель и отступали, брызжа пеной.

— Скорлупки малой не видно на море, — сокрушенно простонал Ивкович.

— Не видно, — согласился Ивашко. — А может быть, их, как и нас, бросило на берег? — высказал он надежду.

В Висби Ивашко сел на ладью Афанасия Ивковича. Боялся тот идти морем без надежной защиты. Спиридонович посмеялся над опасениями Ивковича, но Ивашку к нему отпустил.

— Не жду и не надеюсь на то, Ивашко, что и другим удача, — заикаясь, с безнадежностью в голосе продолжал жалобы Ивкович. — Жаль Василия Спиридоновича, умен и силен был, помяни господи его душу!

— Не рано ли за упокой поминать, Афанасий Ивкович? — вздрогнув при напоминании о гибели Спиридоновича, хмуро пробормотал Ивашко. — Подождем.

— Двух чудес не бывает, — не унимался Ивкович. — На берегу мы, а какая это земля? Небось островишко песчаный…

Как ни убедительно было то, что сказал Ивкович, Ивашко не верил в гибель Спиридоновича. Мог ли представить он, что не увидит гостя на Великом торгу, не услышит голоса его у Ярославовой звонницы? Бросился бы сейчас Ивашко на поиски, да нельзя оставить Ивковича — еле жив тот.

Александр выехал из Переяславля сразу же после буйства ростепели, когда еще не просохли дороги. Поезд тащился медленно, задерживаясь у переправ через реки и топи. На второй неделе увидели Торжок.

В Торжке Александр остановил поезд. Путь преградила не вошедшая в берега после весеннего паводка быстрая Тверда. Впереди, на пути к Новгороду, холмы Валдая. На реках и ручьях перед полой водой разобраны мосты и большей частью вновь не наведены. Александр оставил в Торжке молодую дружину с поездом и княгинею, наказав им не трогаться в путь, пока не просохнут дороги, а сам, чтобы не задерживаться понапрасну, со старой дружиной вышел налегке.

Теперь двигались быстрее. На третий день, с вечерними сумерками, вступили в Новгород. Стук копыт множества коней по бревенчатым мостовым встревожил жителей.

— Войско… Пресвятая владычица! Копий-то, копий!..

— Не князь ли Александр с дружиною?

— Он, Ярославич… И кони русские, и шеломы с еловками… Сам впереди. Посадка его, княжая.

Утром звонили колокола. Над городом кружились стаи испуганных галок; сполошный крик их разносился далеко по Волхову — громкий, неугомонный.

Александр Ярославич побывал у святой Софии. Узнав о недуге владыки — навестил владычный двор. Извещенный ближними попами о приезде князя, владыка сделал было усилие приподняться навстречу, но Александр быстро прошел вперед и опустился на колено.

— Благословен грядый… — начал владыка, простерев руку над головой Александра. — С приездом тебя, княже! В трудах и горестях встречает тебя Великий Новгород! Много страстей людских, много зла вокруг, и нет пастыря, который крепкою десницею защитил бы от бед.

— Ия тревожусь о том, владыка.

— Будет ли твой приезд, княже, освящен миром, сменит ли Новгород ризы печали на ризы радости?

— О том он сам скажет, — стараясь говорить мягче, не повышая голоса, ответил Александр. — Я к людям новгородским зла не имею и шел не на ссоры и не на распрю.

Александр мало изменился за то время, что не был в Новгороде. В пути он загорел, волосы и борода его выцвели и посветлели от солнца. Казалось, вместе с ним покой и тепло вошли в горницу старца, и тот, почувствовав это, оживился.

— Близко войско лыцарское, княже, — сказал владыка, и взгляд его испытующе остановился на лице Александра. — Во Пскове лыцари, в Водской пятине нашей срублен ими город Копорье и другие городки. Зимою ватаги лыцарские были близ Тесова… Не придется ли Новгороду встречать лыцарское войско у своих стен? Нелегко будет биться с ними, княже. Соберем ли достойную рать?..

— Опасность велика, владыка, — подтвердил Александр слова старца. — Вижу ее. Соберу рать. Посошных возьму и охочих. Карелу и ижорян позову. Старая дружина пришла со мной в Новгород, молодая осталась в Торжке с княгиней; как просохнут дороги, княжий поезд выйдет из Торжка. Батюшка, князь Ярослав, обещал Новгороду помощь низовыми полками. Многолюдно войско лыцарей, да на чужой земле оно. Соберется рать, выступим на Псков. Освободим Псковскую землю.

— А Орда, княже? Возьмет ли Русь меч противу язычников?

При напоминании об Орде лицо Александра потемнело. Перед глазами его возникли разрушенные города Суздальщины, заросшие крапивой пепелища погостов и займищ.

Уезжая из Владимира, в беседе с отцом Александр сказал, что под стягом великого князя готов идти против Орды. Ярослав выслушал сына, поморщил губы в улыбке и молвил:

— Слушал я тебя, Олексанко, и вспомнил: таким же, как ты, был и я когда-то. Удалью и силой своей хвалился. А прошли годы, понял: не всякого врага возьмешь удалью. Нынче откроюсь тебе, слушай, что молвлю, и помни: полна Русь гнева и ненависти, велика боль ее. Поднимется она, готовая биться с врагом. Думал я о том, много ночей не спал… Храбро будем биться, но Орда сильнее. Многолюдством своим сомнет и порубит наши полки. Смел ты умом, Олексанко, скажи: какой избрать путь?

— Не ведаю, батюшка, — признался Александр. — Тяжко мне от твоего слова.

— Да, тяжко. А одною ли силой жива Русь? Нет, Олексанко. Жива она и мудростью людей своих.

Ярослав помолчал, подвинулся на лавке ближе к Александру и, как бы желая рассеять тревожное впечатление от того, что говорил раньше, продолжал:

— Когда враг на рубеже — не время бежать от битвы. Но когда враг — сильный и многочисленный — пришел в землю твою и войско твое разбито, сожжены и разрушены города… Время ли гибнуть тем, кто не мирится с позором плена? Не имут мертвые срама, молвил старый князь киевский Святослав Игоревич, но не славна смерть, если не преграждает она дороги врагу. Нынче Орда далеко, в Уграх. И не лезть нам очертя голову на рожон, а силу копить надо, большую силу. Да, Олексанко, силу! А на Руси? Каждый город своей головой думает. В том и корень всех зол. Дед твой, великий князь Всеволод, поднял свой щит выше всех князей русских, его делами сильна и крепка была Суздальская земля. И я верю, Олексанко, что вокруг Суздальской срединной земли сложится Русь, стяг князей суздальских станет стягом Руси, а великое княжение владимирское навсегда останется за родом нашим.

Эта беседа с отцом вспомнилась сейчас Александру в разговоре с архиепископом.

— Не удалью своей пришел я хвалиться перед тобою, государь-владыка, — подняв голову и оторвавшись от размышлений своих, вымолвил Александр. — Удали много на Руси, но горе нам, если употреблена будет она во зло.

— Хвала мудрости твоей, княже, — приподнявшись на изголовье, произнес владыка. Розовые пятна румянца, выступившие на впалых щеках старца, выдавали его волнение. — Слабы мы, но неизреченна милость творца. В страхе перед ордынским войском, ввергшимся ныне на земли королей польского и угорского, готовы западные христиане оказать нам помощь свою. Не обретем ли выгод в союзе с ними? Римский патриарх ищет дружбы нашей…

Александр нахмурил чело. «О чем сказал владыка? — спросил себя. — Почто хитрит старец, говоря о выгодах союза с латинским Западом?»

— Войско латинских меченосцев на нашей земле, государь-владыка, — решив не скрывать своих мыслей, сказал Александр. — И ты, государь, и люди новгородские встревожены нашествием латынян. Римский патриарх благословил крестовый поход свеев; новгородские полки поразили свейскую рать. Ныне римский патриарх благословляет поход ливонских и иных латинских земель лыцарей. Какой помощи ждать Руси от латынян?

— Союз христианских народов против нечестивой Орды благословит бог и святая церковь его, — медленно произнес владыка. — Споры христианского Востока и христианского Запада — не преграда к совместной борьбе против язычников. Не сомневайся, княже, всякое бо сомнение есть шаг к бессилью. Не слухами и не старческими домыслами навеяно то, о чем говорю и что надлежит решить тебе, князю. Гостит в Новгороде папский легат, облеченный доверием, муж мудрый…