— На голову вырос.
— Не зевай, засылай сватов!
Омос сбросил колпак, подпрыгнул на одной ноге.
— Курочка короткопапоротненькая, — прочастил он скороговорку. — Шли три попа, три Прокопья попа, говорили попы про Прокопья попа, про Прокопья попа, про Прокопьевича… Кто боек — переговори!
— Ха-ха-ха!
— Не язык у Омоса — шило. Как про попа-то?
По плешивому капну,
по плешивому хлопну,
выну сто холстов,
на сто концов?..
— Легко загадал, Омос, отгадали.
— Отгадали — скажи!
— Блин… Блин загадал.
— Говори другую!
— Старую бабу
за пуп тянут?
— Дверь… Не замай, Омос, хитрее загадывай!
— Отец не родился,
сын в лес ходит?
…Шум у Великого моста. Идет на луг князь Александр с дворскими и дружиною. Толпа отхлынула от Омоса.
— Князь… Ярославин.
Дружинники очистили на лугу круг для потехи. Александр идет рядом с княгинею. Следом за князем, впереди дружины, воевода Ратмир; за дружиною отроки несут копья для потехи, луки и тулы со стрелами. Александр с княгинею прошли на переднее место. Ратмир поднял руку. Выбежали на круг скороходы, сбросили сподницы. Ноги у них босы. Встали в ряд, ждут.
Рожечники заиграли веселую, дудки с сопелями засвистели. По знаку Ратмира сорвались с мест бегуны, помчались ветром по указанному кругу. Кто придет первым, тот возьмет копье из княжих рук, будет бегуном над бегунами в Великом Новгороде.
Любо молодым витязям с ветром спорить, любы и старым удалые забавы, — посмотреть на молодых, свое время вспомнить.
Точно в медные латы обрядило солнце плечи у бегунов. На бегу ноги не касаются земли, не мнут под собою траву.
Первым прибежал Олексич. Приблизился он к княжему месту. Александр отдал победителю бегунов копье.
— Слава Олексичу! — возгласил он.
— Слава! — понеслось над лугом. Красные девицы рукавами закрываются, смотрят одним глазком. Позади княгини — черный каптур Евпраксеюшки. Недовольна она. Губы сложила сердечком, вздыхает, то и дело поправляет на голове каптур. Наконец не стерпела, покосилась на Ратмира, плюнула в его сторону.
— Старой ты греховодник! Эко удумал… Голых жеребцов пустил на показ людям! — Наклонилась Евпраксеюшка к княгине, шепчет — Прости, осударыня! Шла сюда — думала: как и у людей все будет, а ну-ко такое-то… Срам! Ох, насмотрелась, нагрешила — не отмолишь.
На круг вышли копейщики. В ста локтях впереди — мета, чурбаш тесаный. Бросить за сто локтей и вонзить копье в чурбаш — сила и умельство надобны.
Чурбаш раскололся от богатырских ударов. Но не все копья брошены, никто из копейщиков не взял копья с красным ратовищем. Перо у него тяжело, как топор, ратовище охвачено железными кольцами.
Выступил вперед воевода Ратмир, взял красное ратовище, отставил ногу и, как был, в бехтерце и шеломе, — метнул. Тяжелое копье пролетело далеко за расколотый чурбаш, на пол-локтя в землю впилось.
Играют рожечники, свистят дудки и сопели, вызывают витязей на потеху.
Победителю в копейном бою награда — плат паволочитый, шитый княгинею.
На кругу Василий Спиридонович. Потрогал одно, другое копье — нет ему копья по силе.
— Дозволь, княже, не копье — камешок метнуть, по старинке.
— Твоя воля, Спиридонович!
Выбрал Спиридонович камешок, весом в пуд без малого, встряхнул на ладони, будто орех.
Расставил ноги, метнул. Ветер пробежал по Волхову, посеребрил его чешуей.
— Слава Спиридоновичу! — прокатилось по лугу.
То, что сделал Спиридонович, раззадорило Ивашку. Бывало, брасывал он камешки.
— Дозволь, княже, и мне метнуть камешок, — попросил он.
— Метни, да не опозорься перед Спиридоновичем, — усмехнулся Александр. — Не положено княжему дружиннику быть ниже торгового гостя.
Выбрал Ивашко камешок, равный тому, что бросил Спиридонович. Рожечники играют без устали, свистят дудки и сопели. Метнул Ивашко камень, упал тот рядом с вехой Спиридоновича, но глубже в землю врылся.
— Слава витязю!
Силен и ловок дружинник, знать, и быть ему победителем в копейном бою, носить на рукаве белый княгинин плат. Ждут, сейчас скажет Александр «славу».
Но нет, играют рожечники. Кто еще выйдет?
Пока судили да гадали, на круг выбежал витязь. Узнали — ахнули. Александр Ярославич. Взял он копье, с разбегу взмахнул им. Упало копье дальше вехи Ратмировой.
— Слава!
Рожечники заиграли веселую. Поднял Александр камешок, встряхнул на ладони, бросил…
Под «славу» и крики вольницы опустился Александр на колено перед княгинею, повязала она на рукав победителю паволочитый плат…
После копейной прокричали «славу» стрелецкой потехе. Но как только засвистели стрелы, Ивашко исчез с Буян-луга. Не пускал он стрелы, не видал никто, где он, с кем встретился, чьи глаза его приманили.
И в самом деле, нечаянная встреча заставила Ивашку забыть о потехе. В тот миг, когда бросал камень, Ивашко увидел лицо знакомое. Он, тот старец, что ночевал на займище у Данилы.
И показалось Ивашке, не на Буян-лугу он, а в бору на Шелони. Сорвался где-то ветер, с гулом и визгом промчался по-над верхом. Не вчера ли Ивашко ходил в бор, не вчера ли видел, как Олёнушка держала за крыло снятую стрелой птицу?.. В тот день встретился Ивашке захожий поп, Семенко Глина, приспешник перевета Нигоцевича. Ивашко узнал крашенинную скуфейку, зипун, перехваченный вытертым и побелевшим кожаным поясом; вспомнилось, что рассказывал о попе Данила.
Ивашко стал пробираться в толпе к Глине, но поп исчез. Это изумило Ивашку. Он вытянул шею, высматривая, не мелькнет ли где скуфейка? Нет. Протолкался к Раздвиже, и там не видно. С Раздвижи Ивашко вновь, через луг, к Великому мосту. В Опоках, близ Ярославова дворища, вроде кто-то похожий… Нет, обманули очи. Побежал к Волхову. Навстречу ему молодуха с ведрами на коромысле. Ивашко к ней:
— Не видала ли, часом, попа в скуфейке? — спрашивает.
— Под мостом, молодец, воду черпала, не видала, — сказала она. — А как шла с пустом, на острову, к водяным воротам ровно бы бежал кто-то.
— Рыженькой?
— Не видно издалека… Может, и рыженькой.
Не успела сказать, Ивашко уже на мосту. Посудачила бы молодуха, да полные ведра на коромысле. Велика, знать, нужда до попа у молодого дружинника.
Глава 30
Катерина Славновна
Дни летние как дороги дальние, — медленно тянутся они. Но еще тише плетется день, когда сердце неспокойно. Сто дум передумается, сто забот потревожат. Пора бы опуститься вечеру, а солнце словно забылось: и блеск его ярок, и земля, согретая им, тепла. Нет конца дню! Разве что надвинется туча, закроет синей полою солнце и прольется упругим, обильным ливнем…
Закончилась потеха на Буян-лугу. Гаврила Олексич, проводив князя, отстал от дружины. Прошел он мимо девичьего хоровода на берегу Волхова, мимо Мстиславова дуба, поднялся берегом пересохшего ручья вверх, к качелям…
Не весел Олексич, забавы его не радуют.
А так ли жить доброму молодцу? Олексич строен и высок. Кафтан на нем обшит серебром, наборный пояс стягивает тонкую талию, по плечам — темные кудри кольцами. Пройдет мимо — красные девицы заглядываются. Брови у Олексича соколиные, борода… Разве мягкий, вьющийся пух назовешь бородою? В забавах ли ратных, на ловищах ли в борах — везде ловок и смел Олексич. Жил, не знал кручины, а вот…
Ехал Гаврила Олексич из Городища.
Над городом только что прошел дождь. На Славне, на немощеных улицах, куда, сокращая путь, свернул Олексич, разлились полыньи мутных луж. И только Олексич выбрался к Кожевникам, как под ним оступился конь…
Прянул в сторону, заплясал на скользкой обочине, обдав нечаянно грязью встречную женку.
