— Идти бы и мне с тобою, княже, поглядеть на Узмень, — поморщился Сила Тулубьев, недовольный тем, что велено ему оставаться на Пскове.

— Ия рад видеть тебя с собою, болярин, — сказал Александр, — да войску глаз нужен. Пусть люди на Пскове празднуют масленицу как положено, не рушьте веселья их.

Власий Соломнич — одногодок Филиппу; такой же, как и Филипп, неповоротливый с виду, с длинными руками и заросшим бородою лицом. Глеб — розовощекий, гибкий юноша с русым пушком на подбородке и голубыми глазами — внешне мало чем напоминал брата. Был он чуть ли не на десяток лет моложе Власия. Славились братья как искусные ловцы и охотники; бывали Соломничи и за Чудским озером, и за Узменью на Суболическом берегу; знали они леса, ручьи и овраги на своей и ливонской земле, от озера до Юрьева.

Встретясь с братьями, Александр долго, со тщанием выпытывал у них тайны о лесах, укрытых местах. Он хотел знать каждый овражек, каждый мысок, — все, что могло скрыть от взгляда, быть приметой.

Бором, по бездорожью, Соломничи провели князя и воевод к устью Желчи. Оттуда, левее устья, берег круто изгибался к западу, и, сужаясь, озеро переходило в Узмень.

Александр остановился на берегу. Изрезанный заливчиками и отмелями берег покрыт лесом. Лес подступал к самому озеру; занесенный снегом, он казался диким и непроходимым.

На белом просторе озера виден островок. Он будто поднялся из ледяных недр, чтобы скрасить собою молчаливое однообразие снежной пустыни.

— Вороний Камень, княже, — показывая на островок, сказал Власий Соломнич.

— Ливонцы знают озеро? Если приступят к нему и поищут русский берег — куда ляжет путь их? — спросил Александр.

— Легкий путь на русский берег через Узмень, княже, — ответил Власий.

— Там, где уже она и близко сходятся берега?

— Нет. Где узко — топи на берегу нашем и жилья нет. Лучше путь вблизи от Чудского озера, на виду Вороньего Камня, за теми борами, — Власий показал на лесную гряду, уходящую вдоль берега к западу. — Место высокое, и к Желчи близко оттуда и на Псков недалеко езжая путина.

— Ведомы тебе, Власий, тропы на своем берегу и на вражьем; будет нужда — проведешь ли войско от рубежа за Талабским озером прямыми путями к Юрьеву? — спросил Александр.

Власий помедлил. Он подозвал к себе брата, о чем-то спросил его, затем посмотрел на озеро, как бы ища разгадку на его снежном просторе, и сказал:

— Ведомы пути и мне и Глебу, княже. Велишь, проведем войско.

— Встретится в поле войско латынян — будет битва, — напомнил Александр, желая испытать мужество Соломничей.

— В борах живем, княже, — поняв сомнения Александра, просто ответил Власий. — Двое мы. Где один не знает — другой подскажет. И кабана, и медведя брали. У Глеба слух тонок, а я следы и приметы лесные читаю, как свою ладонь.

— Верю тебе, Власий, — сказал Александр и улыбнулся. — В чьем полку быть вам — укажу. Теперь оглядим места по берегу и Узмень.

…В пути Василий Спиридонович сказал Александру о споре сотника Володши Строиловича с князем Тойво и о стрелецкой потехе у озера.

— Метки стрелы у князя Тойво, — похвалил карела Спиридонович. — За сто локтей три стрелы пустил в перстень на мете. После Тойво вышел новгородец… Трижды натягивал тетиву, стрелил три стрелы: все — стрела в стрелочку, в сердечко перстня.

— Ведаю о стрелецком искусстве князя Тойво, — сказал Александр. — Но кто нашелся искуснее? Правдой ли суд сказан потехе?

— Воевода Кербет судил, княже.

— В чьем полку сказан стрелец? — спросил Александр. — Где он постиг искусство стрелецкое?

— Сказан в моем полку, княже, — ответил Спиридонович. — До похода нынешнего в борах жил на займище, близ Новгорода. Зверя и птицу промышлял.

— Коли так-то искусен в стрелецком бою молодец, как сказывает Спиридонович, взять бы тебе, княже, искусника в отроки на княжий двор, — посоветовал Мука.

— Правду молвил воевода Чука, Александр Ярославич, — поддержал Чуку Спиридонович. — На то я и поведал тебе об отроке.

— Стрелецкие умельцы не обуза в дружине, — сказал Александр. — Но дозволь, Спиридонович, прежде взглянуть, какова борода у умельца, пристало ли ему быть в молодших?

— Не по бороде суди, княже. Юн и безбород отрок.

— Чьего он роду? Вольный житель аль чьей кабалы? Коли с родителем живет, даст ли его мне родитель?

— Вольный. И родителя, сказывает, у него нет.

— Буду на рубеже, позови молодца. Увижу его — спрошу.

Дорога не наезжена. Кони идут шагом, ниже колена оседая в снег. По сторонам дороги молодь березовая и осинник. Солнце обнажило деревья от снега и инея; рябят они над снежной целиной иссиня-лиловыми, путаными перевесищами. Опустив гибкие ветки, березы как бы напоминают, что скоро зацветут темно-желтыми кистями весенних сережек. Среди березняков глаза издали различают осины. Стоят они гордо, выпрямив серебристый стан и упрямо топыря вверх, как сухостой, редкие сучья.

После шумного веселья на масленице в городе тихо. Вечером пусты улицы. Псковичи отдыхают от праздничных игр и гуляний. Ноют ушибы и синяки, болят головы.

Три дня пробыл Александр у озера. Возвратясь в Псков, вечером он позвал к себе ближних воевод. Сила Тулубьев, едва вступив в гридню, начал было сказывать, как жили в Пскове на масленице; Александр остановил его.

— Не Псков и не веселая масленица нынче тревожат, Сила, а поход, — молвил он. — Долго гостим в Пскове. Небось уж псковичи косо посматривают на новгородцев, и поделом: пришли-де конно и людно, назад не идут и вперед не трогаются. Не весело, други, слушать правду горькую! Ныне проведали мы места на Узмени и на озере, знаем путь к Юрьеву по ливонскому берегу…

— Сойдут снега, латинские меченосцы попытают путей к Пскову, — опасливо молвил Иван Колотилович.

— Правду слышим от Колотиловича, — насупился Ерофей Чука. — Сойдут снега, переступят меченосцы рубежи наши.

— Не пора ли начать поход? Не к тому ли твоя речь, Чука? — спросил Александр. — Что думают воеводы?

— Тебе решать, княже, — ответил Чука и так посмотрел на Александра, словно собирался бранить его.

— Пора! — коротко подал голос Олексич.

— Ия, как Олексич, рад походу, — приподнялся Сила Тулубьев. — Но подумать бы, как держать осаду Юрьева?

— Тяжел поход в снегах… Возы отстанут. Стены крепки у Юрьева и рвы…

— Не о битве у города мыслю я, други, — нетерпеливым движением Александр остановил воевод. — О том думать нам: возьмут ли меченосцы битву там, где укажем?

— Переступим рубеж, выбегут меченосцы навстречу… — начал Спиридонович, но его перебил Гаврила Олексич:

— А где велишь ждать их, воевода?

— На путях к Пскову.

— Пойдут ли они к Пскову? Не поищут ли иных путей?

— Где? Не по-сорочьему ли?

— Есть другие пути, Василий Спиридонович, — пристал Сила Тулубьев. — Есть.

— Не слыхал что-то.

— Есть, — повторил Сила. — Прямехонькие, и не к Пскову они ведут, а к Великому Новгороду. Скажи-ка о том, Иван Колотилович!

— Правда ли?

— Да, есть пути, — ответил Колотилович. — Бывало, немецкие гости спускались на ладьях по Омовже к озеру и оттуда не на Псков шли, а вверх по Желчи. Из Желчи, волоками, на Лугу. Из Луги путь к Новгороду не труден.

Слушая речи воевод, Александр вспоминал слова отца, которые слышал от него, будучи во Владимире. «Настал, Олексанко, час взять победу над латинскими крестоносцами, — говорил Ярослав. — На тебя пала доля отсечь жадную руку папистов, преградить им путь на Новгород, на землю нашу». И тогда и теперь Александра не страшила и не страшит встреча с меченосцами, но когда начать поход? Сейчас ли, пока снег плотен и лед на озере крепок, или повременить, ждать весны?

Враг силен, войско его многолюдно, и не играми тешиться собралось оно в Юрьеве. Начнут первыми поход рыцари, труднее будет биться с ними. Лучше самим идти на Юрьев, как советует Олексич. Но к выгодам ли Руси сложится битва с многолюдным войском латынян у городских стен? Устоит город — бесчестие примет тогда русское войско. Не зазвонят колокола ни в Новгороде, ни во Владимире… А рядом Литва, за Невой шведские полки, они угрожают Ладоге. Хватит ли сил отразить новое нашествие?