— За коня, княже, не отдам рубашки.

— Мало? Золота хочешь аль серебра?

— Ни золота, ни серебра не возьму, а пришлась по сердцу — возьми в дар.

— Не откажусь, Никаноре, — Александр улыбнулся и передал кольчужку Олексичу. — Будет случай — отдарю тебя. Еще хочу молвить: хороши твои изделия, да мало их. Возьми, Никаноре, двух или трех молодцов, обучи их ковать железо по-твоему!

Давно миновали полдни, когда Александр вернулся на княжий двор. Не заглянув к себе, он прошел в терем к княгине. Евпраксеюшка, увидев князя, всплеснула руками и обмерла.

— Люди добрые, где же ты побывал, князюшка светлый? Чай, пыли да сажи на Новгороде не осталось, все на себе принес. Оглянись-ко, посмотри на себя!.. Осподи мой ты боже! Неужто нет у нас воевод, некому дело делать? Вели им, а сам князем сиди! В теремах-то светлее станет.

— Худому учишь, мамка, — нахмурился Александр, но все же осмотрел себя, поморщился. — А делаю то, что надо делать. Параша, скажи хоть ты мамке, не ворчала бы, — подошел он к княгине.

— Мамка и на меня ворчит, — промолвила княгиня так, словно и она не одобряет князя.

— Княгинюшка-то… Что она скажет? — не унималась мамка. — Отроду не видано того, чтобы князьям в черном теле жить. Княжее место в тереме да в гридне думной. Князю слово молвить, а дьякам да болярам слово исполнить. К нам, на княжий-то двор, именитые боляре носу не кажут, и дела княжеские никто не вершит. Ты по кузням нынче, а в утре свейский посол прибыл на Новгород. День к концу, а небось, князюшка светлый, не слыхал о свее?

— О свее?..

— С делами-то он не с важными ли?

— Спасибо, мамка, напомнила, впрямь не слышал. Прости, Параша, пора мне…

Александр обнял княгинюшку, чмокнул в щеку. Не успела она опомниться, шаги его уже стучат в переходе.

— Ох! — вздохнула. — Почто ты, мамка, напугала Сашеньку?

В княжей гридне зажгли свечи. Александр в том же уборе, что был в тереме, сидит в переднем углу, на лавках — ближние дружинники. Рядом с князем воевода Ратмир, насупротив — боярин Федор Данилович и Гаврила Олексич.

— Сможет ли Великий Новгород отразить врага, если лыцарское или свейское войско подступит к городу? — сказав о после шведского правителя и о том, что войско шведов стоит у русского рубежа, спросил Александр. Никто не отозвался. — Острог наш крепок, — продолжал он, помолчав. — Но на подходе от Луги и Пскова, кроме городков на Шелони, нет у Новгорода ни острожка, ни монастыря. Монастыри новгородские стерегут пути от Торжка, охраняют Новгород Великий от… Суздальской Руси.

С горькой усмешкой он назвал сильные монастыри в Ильменье, у истоков Волхова и по Волховцу.

— От Пскова и с Ладоги, — продолжал он, — открыт путь к городу. Колмово и Аркажа — два убогих монастырька да Тесовский острожек… Не закроют они пути. Пустим врагов к городу, затворимся в остроге и, может, отсидимся, но людям новгородским великое станется разорение. Много невинной крови прольется и хором сгорит много. Быть ли тому? — Александр повысил голос. — Ждать ли врага в городе, укрываясь за его стенами, или в поле идти, встретить на рубеже?

— Успеем ли выйти в поле? Пока собираем рать — свей будут у Новгорода, — высказал Гаврила Олексич тревожившую его мысль.

— К рубежу далек поход. Путь один — идти на ладьях в Нево, а речная дорога крива, и полки не собраны.

— Не рекой, сушей идти: путь короче вдвое.

Говорили коротко, словно давно было решено не отсиживаться за городскими стенами. Александр не перебивал говоривших. Изредка он взглядывал на Ратмира, который, насупясь, молча слушал говор дружинников.

— Что ты молвишь, Ратмир? — спросил Александр воеводу. — В городе сидеть войску или идти в поле?

— В поле, — коротко ответил Ратмир. Он обвел взглядом притихших дружинников и добавил — Крови меньше. Выступим.

— Тому и быть, — произнес свое решение Александр. — Кто, сидя за стенами города, хочет разбить врага, тот врагу не страшен. Не будем ждать, пока враг придет, ударим первыми. Завтра послушаем, что скажет посол свейский… Болярин Федор, видел ты посла. С чем прибыл он на Новгород?

— Горд он, княже, — ответил Федор Данилович. — Спрашивал я, с какою нуждой прибыл? Не открыл. О том, сказал, поведаю князю.

— Горд и спесив свей, — усмехнулся Александр.

— Да. Будто не он к нам, а мы к нему пришли с поклоном.

— Как его имя?

— Лыцарь свейского войска Олаф Карлсон. Сказывает, что по роду своему близок он королю свейскому.

На другой день в Грановитой палате Александр принимал посла. К тому часу собрались в палату верхние люди новгородские, вотчинные и княжие бояре, старшие дружинники, почетные гости торговые, старосты ремесленных братчин. От множества людей жарко и тесно под расписанными и украшенными резьбой по камню сводами. До полудня Александр пробыл в покоях владыки и ровно в полдень вошел в палату. Следом за ним воевода Ратмир, степенный посадник с золотою гривною на груди, тысяцкий, владычный боярин Якун Лизута. На Александре, поверх сияющего медью и серебром бехтерца, сверкает золотыми позументами корзно малинового бархата с вышитыми по нему кругами, украшенное драгоценною пряжкой на плече. Круглая княжая шапка с малиновым верхом опушена по низу черной куницей. Малиновые же с узором сафьяновые сапоги и золотой пояс на бехтерце довершают убранство. Солнечные лучи, проникая в щели слюдяных окошек, играют на парче, золотых поясах и боярских гривнах.

— Свейский посол ждет твоего повеления, княже, — сказал, поклонившись князю, Гаврила Олексич, когда Александр прошел вперед и опустился на княжее место.

— Пусть войдет посол!

Боярин Федор ввел в палату рыцаря. Длинный — до полу — широкий черный плащ резко выделял шведа среди новгородских бояр и княжих дружинников. Светлые обнаженные волосы прямыми прядями опускались на его плечи. Он громко стучал каблуками, точно шел в пустой горнице, а не перед лицом Великого Новгорода. Чтобы показать достоинство и независимость свою перед «королем варваров», посол высоко держал голову и, лишь остановись около приготовленного ему места, чуть-чуть, еле заметно, склонил ее в полупоклоне.

— Лыцарь Олаф Карлсон, прибыл с посланием правителя земли свейской к тебе, княже, и к Великому Новгороду, — громко произнес Федор Данилович.

Александр с трудом усидел на месте. Его рассердил пренебрежительный кивок рыцаря, хотелось сказать резкое слово, научить, как подобает иноземному послу приветствовать русского князя. Но вместо готовых сорваться с языка резких слов Александр, будто не зная ничего о воинственных намерениях шведов, спросил:

— С какими вестями прибыл ты, лыцарь, к Великому Новгороду?

Дьяк повторил его слова по-иноземному. Рыцарь выпрямился, заговорил громко, отсекая каждое слово:

— Повелитель непобедимого войска христианнейшего короля Биргер Магнуссон, правитель земли шведской, земель Сумиг Ями и островов, велел сказать тебе, князь, и всему Новгороду, что войско христианнейшего короля стоит на вашей земле. Приди, князь, и поклонись! Если ты, князь, ослушаешься призыва дружбы, то светлейший Биргер, именем христианнейшего короля, велел сказать тебе: «Сопротивляйся! Пленю тебя, князь, и пленю землю твою; город разорю!»

В глазах Александра вспыхнули искры. Хотя в палате находилось много людей, но после речи посла, когда дьяк повторил ее, настала тишина. Лица бояр побагровели, то ли от гнева, то ли от изумления перед хвастливой дерзостью.

Гаврила Олексич, стоявший позади Александра, схватился за рукоять меча. Боярин Стефан Твердиславич наклонился к уху Лизуты и что-то шепнул; после взгляды их пристально уставились на князя: что скажет он, как ответит на дерзкое слово? Невозмутимым осталось только лицо боярина Федора, как будто его не трогала и не возмущала угроза.

— Смел ты, лыцарь, что пришел ко мне и Великому Новгороду без поклона, со злым словом. Не привыкли мы на Руси к дерзкой речи. Припомнить бы правителю земли свейской Биргеру: как стоит Русь — не бегали русичи в битвах. Встретим свейское войско по обычаю нашему.