Беседа с папским легатом и в том убедила Александра, что нельзя ждать медлительности от ливонцев. Войско их в любой час может начать поход. Пора остановить их… Выйти с полками и изгнать за рубеж. Пусть римский поп утешает себя тем, что достиг в Новгороде удовлетворения своей «любознательности».

Вызволить Псков из ливонского плена — с этой мыслью Александр возвращался в Новгород. Сегодня, после беседы с папским легатом, Александр хотя и не изменил своего намерения о походе на Псков, но его сильнее, чем прежде, взволновала мысль о городках, срубленных рыцарями в Водской пятине… «Не оттуда ли меченосцы ищут ныне путей к Новгороду?» — спрашивал он себя.

Год назад, вскоре после разгрома новгородцами шведов, командор фон Сакен, с благословения епископа, собрал в Раковоре войско и выступил берегом Варяжского моря. Войско фон Сакена проникло далеко в глубь Водской пятины. Фон Сакен искал путей к Неве, чтобы оттуда, соединясь с остатками разбитого шведского войска, двинуться к Ладоге и, заняв ее, отрезать новгородцам путь к морю.

Войско фон Сакена находилось уже неподалеку от места битвы новгородцев со шведами, когда рано начавшиеся осенние дожди и потучневшие хляби болот преградили путь. Фон Сакен отошел к рыбацкому погосту Копорье. Оценив удобство места, командор решил не только перезимовать тут, но построить город. Гонец, посланный в Ригу, вернулся с благословением епископа. Фон Сакен объявил пленниками жителей всех окрестных погостов и займищ. К весне неподалеку от широкой, но мелководной бухты поднялись стены города. Отсюда открывался новый путь на Восток.

Чем больше думал Александр о проникновении меченосцев в Водскую пятину, тем яснее становился ему вражеский замысел: нарушить торговлю Руси с ганзейскими городами, держать Новгород в постоянном страхе вражеского окружения. Выступит новгородское войско на Псков, а меченосцы начнут поход к Новгороду от Копорья — по Луге, и от Ладоги.

«А не случится ли, что Литва возьмет союз с меченосцами?»— встревожила новая мысль. Опасность этого союза перед Новгородом возникла не сегодня. Зимою еще великий князь Ярослав писал о том в грамоте полоцкому князю Брячиславу. В ответной грамоте Брячислав заверял великого князя, что он друг стольному Владимиру и Новгороду, готов закрепить грамотами и крестным целованием союз и дружбу с ними; а с Литвой он нынче в мире и будет препятствовать союзу ее с меченосцами.

Бесшумно открылась дверь. В горницу вошли Федор Данилович и Олексич. Александр молча указал Даниловичу на скамью у стола, недалеко от княжего места, Олексич сел поодаль.

— Ведомо тебе, болярин, о римском попе, что прибыл в Новгород? — спросил Александр.

Федор Данилович не спеша, как все, что он делал, погладил бороду. Когда-то черная как смоль борода его теперь была словно посыпана снегом.

— Ведомо, княже, — невозмутимо, будто появление папского посланца в Новгороде не должно вызывать ни удивления, ни любопытства, ответил боярин. — О том лишь жалею, не привелось услышать речи паписта, когда был он на княжем дворе и говорил с тобою.

— Ия жалею о том, — поняв упрек, брошенный Федором Даниловичем, сказал Александр. — Знаю твой ум и ценю советы твои, но владыка архиепискуп, открыв мне тайну о римском легате, предварил: с глазу на глаз может папист дать мне доверенности свои.

— На то, что говорил он с тобою, не в обиде я, княже, — промолвил боярин. — С тайными доверенностями пришел легат, пусть он и пребывает в мысли, что тайны его, кроме тебя, никому не ведомы на княжем дворе.

— Папист сказал больше, чем я желал знать, — нахмурясь, продолжал Александр. — Мудр и хитер поп. Язык его сладок, как мед, и остер, как жало змеиное. Убеждал он, что римская церковь и папский престол не скорбят ни о чем так глубоко, как скорбят о бедах наших, что римская церковь и папская курия готовы оказать помощь Новгороду и всей Руси в борьбе с Ордой. В том даны и доверенности курии легату.

— Чего хочет Рим за свою помощь Новгороду? — спросил боярин.

— Немного, — усмехаясь, ответил Александр. — Папский престол ищет унии с церковью нашей. А будет союз наш с папистами, благо тогда открыть Новгороду без боя ворота войску крестоносцев.

— Открыть ворота латинским крестоносцам? — повторил боярин Федор. — Не обещал ли папист тебе, княже, венчание королевским венцом?

— Да.

— Короны ли жалеть римским попам, когда взамен явятся они на Русь со своими полками. То, что они называют союзом и дружбой, нам на Руси рабство и плен.

— Ты что молвишь, Олексич? — Александр окликнул воеводу, который молча слушал беседу.

— То, княже, — встрепенулся Олексич, — не нам помышлять о дружбе с Римом.

— Не помышляю и я о дружбе и не открою ворот меченосцам, — сказал Александр. — Правду молвил болярин Федор: не о благе Руси печалятся в Риме, не помощь Новгороду готовят паписты, а плен.

Сказав это, Александр поднялся, распахнул створу окна. Над затихшим городом нависло сумрачное серое небо. Ни звездочки на нем, ни просвета. Где-то, на торгу должно быть, верещит трещотка решеточного сторожа; ветер набежал, прошумел липами за оградой двора.

— Дозволь, княже, молвить о другом слово, — нарушил молчание Федор Данилович. — Из Тесова весть зело обидна.

— О чем? — не оборачиваясь, спросил Александр. — Не пожаром ли спалило Тесов?

— Нет, уберегли от пожара, — ответил боярин и помолчал, как бы не зная, продолжать ли дальше речь. — От Копорья, от городка, что срубили меченосцы в Водской пятине, войско их поднялось на ладьях по Луге… Грабят погосты, скот берут, полон гонят. Вчера поутру набежали на Тесов. Воеводские ратники и посадские люди оружием бились, отстояли город…

— Тесов воевали меченосцы? — переспросил Александр. Он быстро повернулся и недоверчиво взглянул на Даниловича. — Могло ли так быть, болярин? Далеко Тесов от Копорья; если правду ты молвил, что бились тесовцы с латинами у стен города, то не из Пскова ли прибежали воры?

— Из Копорья, княже, — повторил свои слова Данилович. — Не догадками и не ложью тревожу тебя. Посылал я своих людей в Тесов, видели они воеводу тамошнего и ливонцев, кои пленены тесовцами. Сказывают ливонцы, что были они в Копорье, в полку командора фон Сакена; от Копорья шли на ладьях морем до устья Луги, оттуда, вверх по Луге, к нам. И о том слышно, Александр Ярославич, будто фон Сакен послал гонцов своих к свейскому правителю, который стоит с войском в земле Суми. Сговорятся меченосцы со свеями — в половине лета жди их на Ладогу.

— А мы собрались походом на Псков… Тот ли путь избрали? Что ты скажешь, болярин?

— Не воин я, — ответил Данилович. — Сужу по-своему.

— Как судишь, так и скажи!

— Не бил я врагов мечом, не ходил в походы, Александр Ярославич, а хитростью, бывало, не уступал чужеземцам, — сказав это, Федор Данилович, обжигая пальцы, оправил светильно нагоревшей свечи. — Копорье — злое бельмо на очах Руси. Не оттуда ли тщатся меченосцы закрыть нам путь в ганзейские города, чтобы мы со своими товарами не ходили в Ганзу и Ганзе чтобы не пробиться к нам? Новгороду Великому дорог открытый торговый путь, не менее дорог он Суздальской Руси и всем низовым городам.

Александр слушал не перебивая. После того, что он передумал, речь Федора Даниловича не казалась новостью; то, что сказал Данилович, подтвердило лишь догадку Александра о тайных замыслах меченосцев.

— Непонятно твое слово, болярин, — изумленный тем, что услышал от Даниловича, высказал сомнение Олексич. — Ливонцы далеко от Невы, будет ли туда их поход — неведомо.

— Так ли далеко, воевода? — взглянув на Олексича, усмехнулся Федор Данилович. — Мудро поступим, если предугадаем чужие замыслы. Добра нам от меченосцев не ждать. Темны, как ночь, дела их. В стороне Копорье, но через него лежит наш путь к Пскову.

— Полно, болярин! — пользуясь молчанием Александра, воскликнул Олексич. — Выступим на Копорье, положим труды на поход, а сила меченосцев в Пскове. Там их искать нам. Побьем у Пскова латинских лыцарей, бегут они тогда из Копорья без боя.