— Нет уж, спасибо,— ответил Шишковатый.

  Попугай проглотил последнюю крошку хлеба и выговорил:

   — Берегитесь великанов! Остерегайтесь проклятых великанов!

  — Это его первые слова с тех пор, как мы покинули то место, где его нашли,— сказала Иоланда.— Может быть, это что-то значит?

  — Он не сказал ничего особенного,— возразил Харкорт,— Про великанов мы и сами знаем. И без него остерегаемся.

   — Он просто передразнивает человеческую речь,— сказал Шишковатый.— Сам не понимает, что говорит.

  — И все же, все же...— сказал аббат.— Устами младенца...

  — Ты совсем уже спятил,— огрызнулся Шишковатый и сказал Харкорту.— Давай поднимемся на макушку и оглядимся вокруг.

   Лежа рядом на вершине холма, они принялись осматривать окрестности.

  Река шла сначала на север, потом сворачивала к западу. На севере и западе оба берега ее занимали луга, посреди которых лишь кое-где стояли группы деревьев. На юге и юго-западе вдоль реки тянулись невысокие пологие холмы, покрытые редким лесом. На востоке стоял густой лес, через который они только что прошли, чтобы выйти к реке.

   — Вон там, прямо на север от нас, пасется табунок единорогов,— сказал Шишковатый,— Больше никого не видно.

   — А, теперь вижу,— сказал Харкорт,— Сначала я их не заметил. А вон там, немного восточнее, небольшая стая волков.

   Они лежали неподвижно, только время от времени поворачивая головы. Наконец Харкорт сказал:

   — Все как будто в порядке, беспокоиться нечего.

   Я останусь здесь, а ты бы вернулся вниз и немного отдохнул. Я тебя разбужу около полудня.

   — Чарлз, у тебя, наверное, есть вопросы. По поводу этой ночи. Я пока не хотел бы говорить на эту тему с остальными, но ты имеешь право знать.

   — Никакого права я не имею,— сказал Харкорт.— Мне, конечно, любопытно, но права я не имею. Я только очень рад, что ты смог сделать то, что сделал. Ты удержал их от нападения.

   — Я полагаю, тебе необходимо это знать, и ты имеешь на это право,— сказал Шишковатый.— Мы с тобой одна семья. С твоим дедом мы дружим уже много лет, а с тобой — с тех пор, когда ты только еще учился ходить.

  — Я знаю,— отвечал Харкорт.— Ты показывал мне, как птицы строят гнезда, и мы часами следили за ними, а ты объяснял мне, как они это делают, и мы размышляли о том, что они при этом могут думать. Чувствуют ли они то же самое, что чувствует человек, когда строит себе дом, чтобы защититься от стихий? Ты разыскивал для меня лисьи норы, и мы, спрятавшись, смотрели, как вылезают поиграть лисята и возятся друг с другом не хуже, чем компания деревенских детей, которые шалят и возятся под деревом, пока их матери работают в поле. Ты говорил мне, как называются все деревья и травы, рассказывал, какие из них полезны, а какие опасны.

  — Значит, ты помнишь,— сказал Шишковатый.

   — Я рос без отца,— сказал Харкорт.— Вы с дедом были мне вместо отца.

   — Твой дед знает кое-что из того, что я собираюсь тебе рассказать,— сказал Шишковатый.— Он знает, что я не человек, и все-таки он удостоил меня своего знакомства, дружбы и, я бы сказал, даже любви, будто я человек.

   — Я всегда считал тебя человеком,— сказал Харкорт,— До недавнего времени мне и в голову не приходило в этом сомневаться. Потом в один прекрасный день я все узнал, и мне стало от этого нехорошо. Но хоть я и знаю, я все равно отношусь к тебе как к человеку. Это не изменилось. И никогда не изменится.

  — Я почти человек,— сказал Шишковатый.— Может быть, в конечном счете я все-таки человек, но не совсем такой, как вы. Моя раса предшествовала вашей — на сколько времени, я не знаю. Мы долго живем на свете, во много раз дольше, чем вы. Почему это так, не знаю.

   Я живу так долго, что давно потерял счет годам. Да и не считал никогда — для таких, как я, годы не имеют значения. Когда я говорю, что существа моей расы живут дольше вас, это значит — намного дольше. Может быть, тысячу лет, а иногда, может быть, и еще больше. Есть у нас и еще одна особенность. Мы взрослеем и долгое время остаемся взрослыми, но не стареем. Не становимся старыми и дряхлыми — просто уходим из жизни, когда наступает время. Мне кажется, это не так уж плохо. Не приходится страдать от того, что твое тело превращается в жалкое подобие того, чем оно когда-то было, не испытываешь унижения, видя, как наступает старческое слабоумие. У нас до самого конца прекрасная память. Я много чего помню, хоть и не говорю об этом, потому что это могло бы показаться странным. Это не только мои воспоминания, а общая память нашей расы. Когда мы разговаривали там, на острове, аббат нашел для этого подходящее слово. Помнишь, я говорил, что кое-что помню об этом острове, только это не мои воспоминания? Аббат сказал, что это память предков.

  — Ты хочешь сказать, что хранишь в своей памяти воспоминания своих предков — своего отца и деда?

  — Гораздо более давние,— ответил Шишковатый.— Потому что и мой отец, и мой дед тоже были наделены памятью предков, и как далеко она простирается, я просто представить себе не могу. И кое-что из этих воспоминаний перешло ко мне. В том числе, может быть, и очень древние. Очень важные, те, что нужно знать, чтобы выжить или понять...

   — Значит, те слова, что ты произносил там, на острове,— те, что остановили и удержали от нападения Древних...

   — Я и не подозревал, что их знаю,— сказал Шишковатый.— Они сами пришли мне в голову. Как только я оказался в таком положении, когда они понадобились, они поднялись из каких-то бездонных глубин памяти предков. Они помогли мне понять, помогли выжить.

  — Я таких слов никогда не слышал,— сказал Харкорт.— Ты припомнил только, как они звучат, не понимая смысла?

   — Смысл их я тоже понимал. Мне кажется, я на время перестал быть самим собой и превратился в кого-то из своих предков, кому довелось сражаться с Древними, кто бросал им в лицо те самые слова, что говорил я.

   — Превратился в другого? В своего предка?

  — Толком не знаю. Временами у меня было именно такое чувство. Мне еще предстоит об этом поразмыслить.

   — Иоланда первая сказала мне, с кем мы повстречались. Она назвала их Древними. Она говорила, что они пришли в этот мир, когда он был еще совсем молод.

   — Откуда она может это знать? — спросил Шишковатый.

   — Похоже, она причастна ко многому из того, что происходит здесь, на Брошенных Землях, и нигде больше. Она сказала мне, например, что наш драгоценный коробейник — чародей. Она утверждает, что это его голос тогда присоединился к вашим.

  — Значит, там в самом деле был кто-то еще,— сказал Шишковатый.— Мне показалось, что кто-то нам помогал. Я не слышал никакого голоса, но почувствовал какой-то прилив сил, когда мои уже иссякали.

  — Значит, ты получил от кого-то помощь? Неважно, от кого или от чего — был ли это коробейник...

  — Да, я получил помощь.

  — Немного помочь могла Иоланда. Когда ты обращался к Древним, она распевала какие-то заклинания.

  — Я знал, что она рядом. Я подумал — откуда она может знать эту песнь? Ведь мне почудилось, что я ее узнаю,— она смутно припомнилась мне из далеких-дале-ких времен.

  — Надо как следует за ней присматривать,— сказал Харкорт.— Слишком много она знает.

  — Обо всем этом мы еще поговорим,— сказал Шишковатый.— Я ведь понимаю, что ты не мог не задуматься. Я хотел, чтобы ты это узнал.

  — Есть еще одна вещь,— сказал Харкорт.— Ты знал о буграх. Ты кое-что нам про них рассказал...

  — В давние времена,— ответил Шишковатый,— мы звали их Земляным Отродьем. Лучшего имени они не заслуживали. Они вырастали из почвы, как ядовитые травы, хотя они совсем не травы. Мы старались обходить их подальше. Когда я говорю «мы», это значит — не я, а мои предки, которые жили тысячи лет назад. Отродье всегда могло выкинуть какую-нибудь скверную шутку. Я думаю, это была самая первая Нечисть, какая появилась на свете. Ведь разной Нечисти было много, целая длинная цепь. Древние пришли позже, хотя тоже очень давно. Они не дети Земли — они пришли из Пустоты. Они процветали много тысячелетий, а потом сошли на нет. Сегодня они затаились в ожидании того дня, который, как мы надеемся, не придет никогда,— дня, когда они смогут снова выйти на волю, чтобы опустошить этот мир и уничтожить все в нем живущее. То, что мы видели на острове,— лишь слабый отблеск того, чем они когда-то были. Хоть сейчас они сравнительно беспомощны, они хотели оградить от нашего вторжения свое убежище. Но Древние были не первыми — первым было Земляное Отродье. Его погубили плуг и топор, лишившие его мест, где оно выводилось на свет. Что погубило Древних, я не знаю, а может быть, и никто не знает. Но они тоже сошли на нет.