275 Говорят, что умрет дуга, Говорят, что умрет дуга, Лубяные лебеди-санки, Уж в стальные бьют берега Буруны избяной лоханки. Переплеск, как столб комаров, Запевает в ушах деревни; Знать, пора крылатых китов Родить нашей Саре древней. Песнолиственный дуб облетел, Рифма стала клокочуще бурна… Кровохарканьем Бог заболел, — Оттого и Россия пурпурна. Ощенилась фугасом земля, Динамитом беременны доли… Наши пристани ждут корабля С красным грузом корицы и соли. Океан — избяная лохань Плещет в берег машинно-железный, И заслушалась Мать-глухомань Бунчука торжествующей бездны. 276 Не хочу Коммуны без лежанки, Не хочу Коммуны без лежанки, Без хрустальной песенки углей! В стихотворной тягостной вязанке Думный хворост, буреломник дней. Не свалить и в Красную Газету Слов щепу, опилки запятых, Ненавистен мудрому поэту Подворотный, тявкающий стих. Лучше пунш, чиновничья гитара, Под луной уездная тоска. Самоцвет и пестрядь Светлояра Взбороздила шрифтная река. Не поет малиновкой лучина, И Садко не гуслит в ендове. Не в тюрбанах гости из Берлина Приплывут по пляске и молве. Их дары — магнит и град колбасный, В бутербродной банке Парсифаль, Им навстречу, в ферязи атласной, Выйдет Лебедь — русская печаль. И атлас с васяжскою кольчугой Обручится вновь, сольет уста… За безмерною зырянской вьюгой Купина горящего куста. То моя заветная лежанка, Караванный аравийский шлях, — Неспроста нубийка и славянка Ворожат в олонеиких стихах. 277 Господи! Да будет воля Твоя Господи! Да будет воля Твоя Лесная, фабричная, пулеметная. Руки устали, ловя Призраки, тени болотные. Революция не открыла Врат, Но мы дошли до Порога Несказанного, Видели Пламенной зрелости сад, Отрока — агнпа багряного. На отроке угли ран, Ключи кровяные, свирельные, — Уста народов и стран Припадали к ним в годы смертельные. Вот и заветный Порог, Простой, как у часовни над речкою, А за ним предвечный чертог Серебрится заутренней свечкою. Господи! Мы босы и наги, На руках с неповинною кровью… Шелестят леса из бумаги, «Красная Газетд» мычит по-коровьи: «Мм-у-у!» Чернильны мои удои, Жирна пенка — построчная короста… По-казенному, в чинном покое, Дервенеют кресты погоста. Как и при Осипе патриархе, В набойчатом плату просвирня, И скулит в щенячьей лютой пархе Меднозвоном древняя кумирня. 278 На ущербе красные дни, На ущербе красные дни, Наступают геенские серные, — Блюдите на башнях огни, Стражи — товарищи верные! Слышите лающий гуд, Это стучится в ад Григорий Новых.. У Лючифера в венце изумруд, Как празелень рощ сосновых. Не мой ли Сосен перезвон И радельных песен свирели Затаили Распутинских икон Сладкий морок, резьбу и синели? В наговорной поддевке моей Хлябь пурги и просинь Байкала. За пляской геенских дней Мерещится бор опалый. В воздухе просфора и кагор, (Приобщался Серафим Саровский) И за лаптем дед-Святогор Мурлычет псалом хлыстовский. Ковыляет к деду медведь, Матер от сытной брусники… Где ж индустриальная клеть, Городов железные лики? На ущербе красные дни, К первопутку лапти — обнова, Не тревожит гуд шестерни Рай медвежий и сумрак еловый. Только где-то пчелой звенят Новобрачных миров свирели, И душа — запричастный плат — Вся в резьбе, жемчугах и синели. 279-288. ЛЕНИН I Есть в Ленине Керженский дух, Есть в Ленине Керженский дух, Игуменский окрик в декретах, Как будто истоки разрух Он ищет в Поморских Ответах. Мужицкая ныне земля, И церковь — не наймит казенный. Народный испод шевеля, Несется глагол краснозвонный. Нам красная молвь по уму, — В ней пламя, цветенье сафьяна; То Черной Неволи Басму Попрала стопа Иоанна. Борис — златоордный мурза, Трезвонит Иваном Великим, А Лениным — вихрь и гроза Причислены к Ангельским ликам. Есть в Смольном потемки трущоб И привкус хвои с костяникой, Там нищий колодовый гроб С останками Руси великой. «Куда схоронить мертвеца» — Толкует удалых ватага… Поземкой пылит с Коневца, И плещется взморье-баклага. Спросить бы у тучки, у звезд, У зорь, что румянят ракиты… Зловещ и пустынен погост, Где царские бармы зарыты. Их ворон-судьба стережет В глухих преисподних могилах… О чем же тоскует народ В напевах татарско-унылых? |
