(б) Мой край, мое поморье, Где песни в глубине! Твои лядины, взгорья Дозорены Егорьем На лебеде-коне! Твоя судьба — гагара С Кащеевым яйцом, С лучиною стожары, И повитухи-хмары Склонились над гнездом. Ты посвети лучиной, Синебородый дед! Гнездо шумит осиной, Ямщицкою кручиной С метелицей вослед. За вьюжною кибиткой Гагар нескор полет… Тебе бы сад с калиткой Да опашень в раскидку У лебединых вод. Боярышней собольей Привиделся ты мне, Но в сорок лет до боли Глядеть в глаза сокольи Зазорно в тишине. Приснился ты белицей — По бровь холстинный плат, Но Алконостом-птицей Иль вещею зегзицей Не кануть в струнный лад. Остались только взгорья, Ковыль да синь-туман, Меж тем как редкоборьем Над лебедем Егорьем Орлит аэроплан. (в). УСПОКОЕНИЕ
Падает снег на дорогу — Белый ромашковый цвет. Может, дойду понемногу К окнам, где ласковый свет? Топчут усталые ноги Белый ромашковый цвет. Вижу за окнами прялку, Песенку мама поет, С нитью веселой вповалку Пухлый мурлыкает кот. Мышку-вдову за мочалку Замуж сверчок выдает. Сладко уснуть на лежанке… Кот — непробудный сосед. Пусть забубнит в позаранки Ульем на странника дед, Сед он, как пень на полянке — Белый ромашковый цвет. Только б коснуться покоя, В сумке огниво и трут, Яблоней в розовом зное Щеки мои расцветут, Там, где вплетает левкои В мамины косы уют. Жизнь — океан многозвенный — Путнику плещет вослед. Волгу ли, берег ли Роны — Все принимает поэт… Тихо ложится на склоны Белый ромашковый цвет. 426 ДЕРЕВНЯ Поэма Валентину Михайловичу Белогородскому Будет, будет стократы Изба с матицей пузатой, С лежанкой-единорогом, В углу с урожайным Богом: У Бога по блину глазища, — И под лавкой грешника сыщет, Писан Бог зографом Климом Киноварью да златным дымом. Лавицы — сидеть Святогорам, Кот с потемным дозором, В шелому чтоб роились звезды… Вот они, отчие борозды — Посеешь усатое жито, А вырастет песен сыта! На обраду баба с пузаном — Не укрыть извозным кафтаном, Полгода, а с телку весом. За оконцами тучи с лесом, Всё кондовым да заруделым… Будет, будет русское дело, — Объявится Иван Третий Попрать татарские плети, Ясак с ордынской басмою Сметет мужик бородою! Нам любы Бухары, Алтай, — Не тесно в родимом крае, Шумит Куликово поле Ковыльной залетной долей. По Волге, по ясной Оби, На всяком лазе, сугробе, Рубили мы избы, детинцы, Чтоб ели внуки гостинцы, Чтоб девки гуляли в бусах, Не в чужих косоглазых улусах! Ах девки — калина с малиной, Хороши вы за прялкой с лучиной, Когда вихорь синебородый Заметает пути и броды! Вон Полоцкая Ефросинья, Ярославна — зегзица с Путивля, Евдокию — Донского ладу Узнаю по тихому взгляду! Ах парни — Буслаевы Васьки, Жильцы из разбойной сказки, Всё лететь бы голью на Буяны Добывать золотые кафтаны! Эво, как схож с Коловратом, Кучерявый, плечо с накатом, Видно, у матери груди — Ковши на серебряном блюде! Ах, матери — трудницы наши, В лапотцах, а яблони краше, На каждой, как тихий привет, Почил немерцающий свет! Ах, деды — овинов владыки, Ржаные, ячменные лики, Глядишь и не знаешь — сыр-бор Иль лунный в сединах дозор! Ты Рассея, Рассея матка, Чаровая, заклятая кадка! Что там, кровь или жемчуга, Иль лысого чорта рога? Рогатиной иль каноном Открыть наговорный чан? Мы расстались с Саровским звоном — Утолением плача и ран. Мы новгородскому Никите Оголили трухлявый срам, — Отчего же на белой раките Не поют щеглы по утрам? Мы тонули в крови до пуза, В огонь бросали детей, — Отчего же небесный кузов На лучи и зори скупей? Маята как змея одолела, Голову бы под топор… И Сибирь, и земля Карела Чутко слушают вьюжный хор. А вьюга скрипит заслонкой, Чернит сажей горшки… Знаем, бешеной самогонкой Не насытить волчьей тоски! Ты Рассея, Рассея матка, На мирской смилосердись гам: С жемчугами иль с кровью кадка, Окаянным поведай нам! На деревню привезен трактор — Морж в людское жилье. В волсовете баяли: «Фактор, Что машина… Она тое…» У завалин молчали бабы, Детвору окутала сонь, Как в поле межою рябой Железный двинулся конь. Желты пески расступитесь, Прошуми на последках полынь! Полюбил стальногрудый витязь Полевую плакучую синь! Только видел рыбак Кондратий, Как прибрежьем, не глядя назад, Утопиться в окуньей гати Бежали березки в ряд. За ними с пригорка елки Раздрали ноженьки в кровь… От ковриг надломятся полки, Как взойдет железная новь. Только ласточки по сараям Разбили гнезда в куски. Видно к хлебушку с новым раем Посошку пути не легки! Ой ты каша, да щи с мозгами — Каргопольской ложке родня! Черноземье с сибиряками В пупыре захотело огня! Лучина отплакала смолью, Ендова показала течь, И на гостя с тупою болью Дымоходом воззрилась печь. А гость, как оса в сетчатке, В стекольчатом пузыре… Теперь бы книжку Васятке О Ленине и о царе. И Вася читает книжку, Синеглазый как василек. Пятясь, охая, на сынишку Избяной дивится восток. У прялки сломило шейку, Разбранились с бёрдами льны, В низколобую коробейку Улеглись загадки и сны. Как белица, платок по брови, Туда, где лесная мгла, От полавочных изголовий Неслышно сказка ушла. Домовые, нежити, мавки — Только сор, заскорузлый прах… Глядь, и дед улегся на лавке Со свечечкой в желтых перстах. А гость, как оса в сетчатке, Зенков не смежит на миг… Начитаются всласть Васятки Голубых задумчивых книг. Ты Рассея, Рассея теща, Насолила ты лихо во щи, Намаслила кровушкой кашу — Насытишь утробу нашу! Мы сыты, мать, до печёнок, Душа — степной жеребенок Копытом бьет о грудину, — Дескать, выпусти на долину К резедовым лугам, водопою… Мы не знаем ныне покою, Маята-змея одолела Без сохи, без милого дела, Без сусальной в углу Пирогощей… Ты Рассея — лихая теща! Только будут, будут стократы На Дону вишневые хаты, По Сибири лодки из кедра, Олончане песнями щедры, Только б месяц, рядяся в дымы. На реке бродил по налимы, Да черемуху в белой шали Вечера как девку ласкали! |
