265 Я — посвященный от народа, Я — посвященный от народа, На мне великая Печать, И на чело свое природа Мою прияла благодать. Вот почему на речке ряби В ракитах ветер-Алконост Поет о Мекке и арабе, Прозревших лик Карельских звезд. Все племена в едином слиты: Алжир, оранжевый Бомбей В кисете дедовском зашиты До золотых, воскресных дней. Есть в сивке доброе, слоновье, И в елях финиковый шум, — Как гость в зырянское зимовье, Приходит пестрый Эрзерум. Китай за чайником мурлычет, Чикаго смотрит чугуном… Не Ярославна рано кычет На зоборале городском, — То богоносный дух поэта Над бурной родиной парит, Она в громовый плащ одета, Перековав луну на щит. Левиафан, Молох с Ваалом — Ее враги. Смертелен бой. Но кроток луч над Валаамом, Целуясь с Ладожской волной. А там, где снежную Печору Полою застит небосклон, В окно к тресковому помору Стучится дед — пурговый сон. Пусть кладенечные изломы Врагов, как молния, разят, — Есть на Руси живые дремы — Невозмутимый, светлый сад. Он в вербной слезке, в думе бабьей, В Богоявленьи наяву, И в дудке ветра об арабе, Прозревшем Звездную Москву. 266 Нила Сорского глас: «Земнородные братья, Нила Сорского глас: «Земнородные братья, Не рубите кринов златоствольных, Что цветут, как слезы в древних платьях, В нищей песни, в свечечках юдольных. Низвергайте царства и престолы, Вес неправый, меру и чеканку, Не голите лишь у Иверской подолы, Просфору не чтите за баранку. Причта есть: просфорку-потеряжку Пес глотал, и пламенем сжигался. Зреть красно березку и монашку — Бель и чернь, в них Руси дух сказался. Не к лицу железо Ярославлю, — В нем кровинка Спасова — церквушка: Заслужила ль песью злую травлю На сучке круживчатом пичужка? С Соловков до жгучего Каира Протянулась тропка — Божьи четки, Проторил ее Спаситель мира, Старцев, дев и отроков подметки. Русь течет к Великой Пирамиде, В Вавилон, в сады Семирамиды; Есть в избе, в сверчковой панихиде Стены Плача, Жертвенник Обиды. О познайте, братия и други, Божьих ризниц куколи и митры — Окунутся солнце, радуг дуги В ваши книги, в струны и палитры. Покумится Каргополь с Бомбеем, Пустозерск зардеет виноградно, И над злым похитчиком-Кащеем Ворон-смерть прокаркает злорадно». 267 Меня Распутиным назвали, Меня Распутиным назвали, В стихе расстригой, без вины, За то, что я из хвойной дали Моей бревенчатой страны, Что души печи и телеги В моих колдующих зрачках, И ледовитый плеск Онеги В самосожженческих стихах. Что, васильковая поддевка Меж коленкоровых мимоз, Я пугачевскою веревкой Перевязал искусства воз. Картавит дружба: «святотатец». Приятство: «хам и конокрад». Но мастера небесных матиц Воздвигли вещему Царьград. В тысячестолпную Софию Стекутся зверь и человек. Я Алконостную Россию Запрятал в дедовский сусек. У Алконоста перья — строчки, Пушинки — звездные слова; Умрут Кольцовы-одиночки, Но не лесов и рек молва. Потомок бога Китовраса, Сермяжных Пудов и Вавил, Угнал с Олимпа я Пегаса, И в конокрады угодил. Утихомирился Пегаске, Узнав полеты в хомуте… По Заонежью бродят сказки, Что я женат на Красоте. Что у меня в суставе — утка, А в утке — песня-яйцо… Сплелась с кометой незабудка В бракоискусное кольцо. За Евхаристией шаманов Я отпил крови и огня, И не оберточный Романов, А вечность жалует меня. Увы, для паюсных умишек Невнятен Огненный Талмуд, Что миллионы чарых Гришек За мной в поэзию идут. 268-269 I Мы — ржаные, толоконные, Мы — ржаные, толоконные, Пестрядинные, запечные, Вы — чугунные, бетонные, Электрические, млечные. Мы — огонь, вода и пажити, Озимь, солнца пеклеванные, Вы же тайн не расскажете Про сады благоуханные. Ваши песни — стоны молота, В них созвучья — шлак и олово; Жизни дерево надколото, Не плоды на нем, а головы. У подножья кости бранные, Черепа с кромешным хохотом; Где же крылья ураганные, Поединок с мечным грохотом? На святыни пролетарские Гнезда вить слетелись филины; Орды книжные, татарские, Шестернею не осилены. Кнут и кивер аракчеевский, Как в былом, на троне буквенном. Сон Кольцовский, терем Меевский Утонули в море клюквенном. Баша кровь водой разбавлена Из источника бумажного, И змея не обезглавлена Песней витязя отважного. Мы — ржаные, толоконные, Знаем Слово алатырное, Чтобы крылья громобойные Вас умчали во всемирное. Там изба свирельным шоломом Множит отзвуки павлинные… Не глухим, бездушным оловом Мир связать в снопы овинные. Воск с медыныо яблоновою — Адамант в словостроении, И цвести над Русью новою Будут гречневые гении. Или муза — котельный мастер С махорочной гарью губ… Заплутает железный Гастев, Охотясь на лунный клуб… Приведет его тропка к избушке На куриной, заклятой пяте; Претят бунчуки и пушки Великому сфинксу — красоте. Поэзия, друг, не окурок, Не Марат, разыгранный по наслышке. Караван осетинских бурок Не согреет муз в твоей книжке. Там огонь подменен фальцовкой, И созвучья — фабричным гудком, По проселкам строчек с веревкой Кружится смерть за певцом. Убегай же, Кириллов, в Кириллов, К Кириллу — азбучному святому, Подслушать малиновок переливы, Припасть к неоплаканному, родному. И когда апрельской геранью Расцветут твои глаза и блуза, Под оконцем стукнет к зараныо Песнокудрая девушка-муза. |
