227 О скопчество — венец, золотоглавый град, О скопчество — венец, золотоглавый град, Где ангелы пятой мнут плоти виноград, Где площадь — небеса, созвездия — базар, И Вечность сторожит диковинный товар: Могущество, Любовь и Зеркало веков, В чьи глуби смотрит Бог, как рыбарь на улов! О скопчество — страна, где бурый колчедан Буравит ливней клюв, сквозь хмару и туман, Где дятел-Маята долбит народов ствол И Оспа с Колтуном навастривают кол, Чтобы вонзить его в богоневестный зад Вселенной матери и чаше всех услад! О скопчество — арап на пламенном коне, Гадательный узор о незакатном дне, Когда безудный муж, как отблеск Маргарит, Стокрылых сыновей и ангелов родит! Когда колдунью-Страсть с владыкою-Блудом Мы в воз потерь и бед одрами запряжем, Чтоб время-ломовик об них сломало кнут. Пусть критики меня невеждой назовут. 228
Всё лики в воздухе, да очи, Всё лики в воздухе, да очи, В пустынном оке снова лик…. Многопудовы, неохочи, Мы — за убойным пойлом бык. Объемист чан, мучниста жижа, Зобатый ворон на хребте Буравит клювом войлок рыжий — Пособье скотской красоте. Поганый клюв быку приятен, Он песня, арфы ворожба. И от пометных, смрадных пятен Дымится луг, ручья губа. И к юду, в фартуке кровавом, Не раз подходит смерть-мясник, Но спит душа под сальным сплавом Геенских лакомок балык. Убойный молот тяжко-сладок — Обвал в ущельях мозговых… О, сколько в воздухе загадок, Очей и обликов живых! 229 В зрачках или в воздухе пятна, В зрачках или в воздухе пятна, Лес башен, подобье горы? Жизнь облак людям непонятна, Они для незрячих — пары. Не в силах бельмо телескопа Небесной души подглядеть. Драконовой лапой Европа Сплетает железную сеть: Словлю я в магнитные верши Громовых китов и белуг! Земля же чешуйкой померкшей Виляет за стаей подруг. Кит солнце, тресковые луны И выводку звезд-осетров Плывут в океанах, где шхуны Иных, всемогущих ловцов. Услышат Чикаго с Калугой Предвечный полет гарпуна, И в судоргах, воя белугой, Померкнет на тверди луна. Мережи с лесой осетровой Протянут над бездной ловцы: На потрохи звездного лова Свежатся кометы-песцы. Пожрут огневую вязигу, Пуп солнечный, млечный гусак. Творец в Голубиную книгу Запишет: бысть воды и мрак. И станет предвечность понятна, Как озими мать-борозда. В зрачках у провидца не пятна, А солнечных камбал стада. 230 Полуденный бес, как тюлень, Полуденный бес, как тюлень, На отмели греет оплечья. По тяге в сивушную лень Узнаешь врага человечья. Он в тундре оленем бежит, Суглинком краснеет в овраге, И след от кромешных копыт Болотные тряские ляги. В пролетье, в селедочный лов, В крикливые гагачьи токи, Шаман заклинает бесов, Шепча на окуньи молоки: «Эй, эй! Юксавель, ай-наши!» (Сельдей, как бобровой запруды), Пречистей лебяжьей души Шамановы ярые уды. Лобок — желтоглазая рысь, А в ядрах — по огненной утке, — Лишь с Солнцевой бабой любись, Считая лобзанье за сутки. Чмок — сутки, чмок — пять, пятьдесят — Конец самоедскому маю. На Солнцевой бабе заплат, Как мхов по Печенгскому краю. Шаману покорствует бес В раю из оленьих закуток, И видит лишь чума навес Колдующих, огненных уток. 231 Городские, предбольничные березы Городские, предбольничные березы Захворали корью и гангреной. По ночам золотарей обозы Чередой плетутся неизменной. В пухлых бочках хлюпает Водянка, На Волдырь пеняет Золотуха, А в мертвецкой крючнику цыганка Ворожит кули нежнее пуха: «Приплывет заморская расшива С диковинным, солнечным товаром…» Я в халате. За стеною Хива Золотым раскинулась базаром. К водопою тянутся верблюды, Пьют мой мозг аральских глаз лагуны И делить стада, сокровищ груды К мозжечку съезжаются Гаруны. Бередит зурна: любовь Фатимы Как чурек с кашмирским виноградом… Совершилось. Иже Херувимы Повенчали Вологду с Багдадом. Тишина сшивает тюбетейки, Ковыляет Писк к соседу-Скрипу. И березы песенку Зюлейки Напевают сторожу Архипу. |
