395 Мне революция не мать — Мне революция не мать — Подросток смуглый и вихрастый, Что поговоркою горластой Себя не может рассказать. Вот почему Сезанн и Суслов С индийской вязью теремов Единорогом роют русло Средь брынских гатей и лесов. Навстречу Вологда и Вятка, Детинцы Пскова, Костромы… Гоген Рублеву не загадка, Матисс лишь рясно от каймы Моржовой самоедской прялки. Мы — щуры, нежити, русалки — Глядим из лазов дупел, тьмы В густую пестроту народов И электрических восходов, Как новь румяных корнеплодов Дождемся в маревах зимы. Чу! Голос из железных губ! Уселись чуйка и тулуп С заморским гостем побалакать, И лыковой ноздрею лапоть Чихнул на долгое здоровье. Напудрен нос у Парасковьи, Вавилу молодит Оксфорд. Ах, кто же в старо-русском тверд — В подблюдной песне, Алконосте? Молчат могилы на погосте И тучи ветхие молчат. 396 Деревня — сон бревенчатый, дубленый, Деревня — сон бревенчатый, дубленый, Овинный город, прозелень иконы, Колядный вечер, вьюжный и каленый. Деревня — жатва в косах и в поняве С волынкою о бабьей лютой славе, С болезною кукушкою в дубраве! Деревня — за кибиткой волчья стая — Вот-вот настигнет, сердце разрывая Ощеренной метелицею лая! Свекровь лихая — филин избяной, Чтоб очи выклевать невестке молодой, — Деревня — саван вытканный пургой, Для солнца упокойник костяной. Рученек не разомкнуть, Ноженек не разогнуть — Не белы снежки — мой путь! Деревня — буря, молний наковальня, Где молот — гром, и тучи — китовальня, Где треплют шерсть — осинника опальней; Осинник, жгуч, багров и пестр, Ждет волчьих зим — седых невест, С вороньим табором окрест. Деревня — смертная пурга — Метелит друга и врага, Вонзив в безвестное рога. Деревня — вепрь и сатана… Но ронит коробом луна На нивы комья толокна. И сладко веет толокном В родных полях, в краю родном, Где жаворонок с васильком Справляют свадьбу голубую. В республике, как и в России, Звенят подснежники лесные, Венчая пчелку восковую. Кинет воску на березку, Запряглась луна в повозку — Чтобы утро привезти По румяному пути! 397 Ночь со своднею-луной Ночь со своднею-луной Правят сплетни за стеной, Будто я, поэт великий, Заплетаю в строки лыки, Скрип лаптей, угар корчаги, Чтобы пахло от бумаги Черемисиной, Рязанью; Что дородную Маланью Я лелею пуще муз, — Уж такой лабазный вкус. Красота кипит как сальце, По-барсучьи жить в подвальце, Мягкой устланной норе, По колено в серебре, В бисере по лопатки; Что Распутина [шулятки] Ставлю я горбатой Пресне За ухмылки да за песни. У меня бесенок в служках, Позашиваны в подушках Окаянные рубли! Вот так сусло развели Темень и луна косая Про лесного Миколая! Про сосновый бубенец!.. Но, клянусь, не жеребец Унавозил мой напев, В нем живет пустынный лев С водопадным вещим рыком, — Лебедь я, и шит не лыком, Не корчажным [вспенным] суслом, Медом, золотом загуслым Из ладони смугло-глыбкой! Над моей ольховой зыбкой Эта мреяла ладонь. И фатой, сестрица-сонь, Утирая сладкий ротик, Легкозвонной пчелкой в соте Поселилась в мой язык. За годами гуд и зык Стали пасекой певучей. Самоедихе иль чукче Я любовней поднесу Ковш мой — ярую росу Из подземных ульев браги, Чем поэтам из бумаги С карнаухой жучкой-лирой. Я не серый и не сирый, Не Маланьин и не Дарьин — Особливый тонкий барин, В чьем цилиндре, строгом банте Капюшоном веет Данте, А в глазах, где синь метели, Серебрится Марк Аврелий, В перстне перл — Александрия, В слове же опал — Россия! Он играет, нежный камень, Речкой, облачком, стихами И твоим, дитя, письмом — Голубым лесным цветком; В нем слезинок пригорошня, Расцвела моя Опошня (Есть село на Украине, Все в цветистой жбанной глине). Мой подвалец лесом стал: — Вон в дупле горит опал, Сердце родины иль зыбка С чарою ладонью глыбкой — Смуглой нежен, — плат по щеки. За стеной молчат сороки, Видно лопнула луна, Ночь от зависти черна, Погоняя лист пролетний — Подноготицу и сплетни! |
