83 Тучи, как кони в ночном, Тучи, как кони в ночном, Месяц — грудок пастушонка. Вся поросла ковылем Божья святая сторонка. Только и русла, что шлях — Узкая, млечная стёжка. Любо тебе во лесях, В скрытой избе, у окошка. Светит небесный грудок Нашей пустынной любови. Гоже ли девке платок Супить по самые брови? По сердцу ль парню в кудрях Никнуть плакучей ракитой? Плыть бы на звонких плотах Вниз по Двине ледовитой! Чуять, как сказочник-руль Будит поддонные были… Много б Устёш и Акуль Кудри мои полонили. Только не сбыться тому, — Берег кувшинке несносен… Глянь-ка, заря бахрому Весит на звонницы сосен. Прячется карлица-мгла То за ивняк, то за кочку. Тысяча лет протекла В эту пустынную ночку. 84
Я борозду за бороздою Я борозду за бороздою Тяжелым плугом провожу И с полуночною звездою В овраг молиться ухожу. Я не кладу земных поклонов И не сплетаю рук крестом, — Склонясь над сумрачною елью, Горю невидимым огнем. И чем смертельней лютый пламень, Тем полногласней в вышине Рыдают ангельские трубы О незакатном, райском дне. Но чуть заря, для трудной нови Я покидаю дымный лог, — В руке цветок алее крови — Нездешней радости залог. 85 Ноченька темная, жизнь подневольная… Ноченька темная, жизнь подневольная… В поле безлюдье, бесследье да жуть. Мается душенька… Тропка окольная, Выведи парня на хоженый путь! Прыснул в глаза огонечек малешенек, Темень дохнула далеким дымком. Стар ли огневщик, младым ли младешенек, С жаркою бровью, с лебяжьим плечом, — Что до того? Отогреть бы ретивое, Ворога тезкою, братом назвать… Лютое поле, осочье шумливое Полнятся вестью, что «умерла мать». «Что не ворохнутся старые ноженьки, Старые песни, как травы, мертвы»… Ночь — домовище, не видно дороженьки, Негде склонить сироте головы. 86 Изба-богатырица, Изба-богатырица, Кокошник вырезной, Оконце, как глазница, Подведено сурьмой. Кругом земля-землища Лежит, пьяна дождем, И бора-старичища Подоблачный шелом. Из-под шелома строго Грозится туча-бровь… К заветному порогу Я припадаю вновь. Седых веков наследство, Поклон вам, труд и пот!.. Чу, песню малолетства Родимая поет: Спородила я сынка-богатыря Под потокою на сиверке, На холодном полузимнике, Чтобы дитятко по матери пошло, Не удушливато в летнее тепло, Под морозами не зябкое, На воде-луде не хлябкое! Уж я вырастила сокола-сынка За печным столбом на выводе, Чтоб не выглядел Старик-Журавик, Не ударил бы черемушкой, Не сдружил бы с горькой долюшкой! 87 Месяц — рог олений, Месяц — рог олений, Тучка — лисий хвост. Полон привидений Таежный погост. В заревом окладе Спит Архангел Дня. В Божьем вертограде Не забудь меня. Там святой Никита, Лазарь — нищим брат. Кирик и Улита Страсти утолят. В белом балахонце Скотий врач — Медост… Месяц, как оконце, Брезжит на погост. Темь соткала куколь Елям и бугру. Молвит дед: «не внука ль Выходил в бору?» Я в ответ: «теперя На пушнину пост, И меня, как зверя, Исцелил Медост». 88 Я пришел к тебе, сыр-дремучий бор, Я пришел к тебе, сыр-дремучий бор, Из-за быстрых рек, из-за дальних гор, Чтоб у ног твоих, витязь-схимнище, Подышать лесной древней силищей. Ты прости, отец, сына нищего, Песню-золото расточившего! Не кудрявичем под гуслярный звон В зелен терем твой постучался он. Богатырь душой, певник розмыслом, Раздружился я с древним обликом, Променял парчу на сермяжину, Кудри-вихори на плешь-лысину. Поклонюсь тебе, государь, душой — Укажи тропу в зелен терем свой! Там, двенадцать в ряд, братовья сидят — Самоцветней зорь боевой наряд… Расскажу я им, баснослов-баян, Что в родных степях поредел туман, Что сокрылися гады, филины, Супротивники пересилены, Что крещеный люд на завалинах, Словно вешний цвет на прогалинах… Ах, не в руку сон! Седовласый бор Чуда-терема сторожит затвор: На седых щеках слезовая смоль, Меж бровей-трущоб вещей думы боль. |
