194 Вылез тулуп из чулана Вылез тулуп из чулана С летних просонок горбат: Я у татарского хана Был из наряда в наряд. Полы мои из Бухары Род растягайный ведут, Пазухи — пламя Сахары В русскую стужу несут. Помнит моя подоплека Желтый Кашмир и Тибет, В шкуре овечьей востока Теплится жертвенный свет. Мир вам, Ипат и Ненила, Печь с черномазым горшком! Плеск звездотечного Нила В шорохе слышен моем. Я — лежебок из чулана В избу зазимки принес… Нилу, седым океанам, Устье — запечный Христос. Кто несказанное чает, Веря в тулупную мглу, Тот наяву обретает Индию в красном углу. 195
Печные прибои пьянящи и гулки, Печные прибои пьянящи и гулки, В рассветки, в косматый потемочный час, Как будто из тонкой серебряной тулки В ковши звонкогорлые цедится квас. В полях маята, многорукая жатва, Соленая жажда и оводный пот. Квасных переплесков свежительна дратва, В них раковин влага, кувшинковый мед. И мнится за печью седое поморье, Гусиные дали и просырь мереж. А дед запевает о Храбром Егорье, Склонив над иглой солодовую плешь. Неспора починка, и стёг неуклюжий, Да море незримое нудит иглу: То Индия наша, таинственный ужин, Звенящий потирами в красном углу. Печные прибои баюкают сушу, Смывая обиды и горестей след… «В раю упокой Поликарпову душу», С лучом незабудковым шепчется дед. 196 Под древними избами, в красном углу, Под древними избами, в красном углу, Находят распятье, алтын и иглу — Мужицкие Веды: мы распяты все, На жернове мельник, косарь на косе, И куплены медью из оси земной, Расшиты же звездно Господней иглой. Мы — кречетов стая, жар-птицы, орлы, Нам явственны бури и вздохи метлы, — В метле есть душа — деревянный божок, А в буре Илья — громогласный пророк… У Божьей иглы не измерить ушка, Мелькает лишь нить — огневая река… Есть пламенный лев — он в мужицких кресцах, И рык его чуется в ярых родах, Когда роженичный, заклятый пузырь Мечом рассекает дитя-богатырь… Есть черные дни — перелет воронят, То Бог за шитьем оглянулся назад — И в душу народа вонзилась игла… Нас манят в зенит городов купола, В коврижных поморьях звенящий баркас Сулится отплыть в горностаевый сказ, И нож семьянина, ковригу деля, Как вал ударяет о грудь корабля. Ломоть черносошный, — то парус, то руль, Но зубы, как чайки, у Степ и Акуль, — Слетятся к обломкам и правят пиры… Мы сеем, и жнем до урочной поры, Пока не привел к пестрядным берегам Крылатых баркасов нетленный Адам. 197 Потные, предпахотные думы Потные, предпахотные думы На задворках бродят, гомонят… Ввечеру застольный щаный сад Множит сны — берестяные шумы. Завтра вёдро… Солнышко впряглось В золотую, жертвенную соху. За оконцем гряд парному вздоху Вторит темень — пегоухий лось. Господи, хоть раз бы довелось Видеть лик Твой, а не звездный коготь! Мировое сердце — черный деготь С каплей пота устьями слилось. И глядеться в океан алмазный — Наша радость, крепость и покой. Божью помощь в поле, за сохой Нам вещает муж благообразный. Он приходит с белых полуден, Весь в очах, как луг в медовой кашке… Привкус моря в пахотной рубашке, И в лаптях мозольный пенный звон, Щаный сад весь в гнездах дум грачиных, Древо зла лишь призрачно голо. И как ясно-задремавшее стекло — Жизнь и смерть на папертях овинных. 198 Пушистые горностаевые зимы, Пушистые горностаевые зимы, И осени глубокие, как схима. На палатях трезво уловимы Звезд гармошки и полет серафима. Он повадился телке недужной Приносить на копыто пластырь — Всей хлевушки поводырь и пастырь В ризе непорочно-жемчужной. Телка ж бурая, с добрым носом, И с молочным, младенческим взором. Кружит врачеватель альбатросом Над избой, над лысым косогором. В теле буйство вешних перелесков: Под ногтями птахи гнезда вьют, В алой пене от сердечных плесков Осетры янтарные снуют. И на пупе, как на гребне хаты, Белый аист, словно в свитке пан, На рубахе же оазисы-заплаты, Где опалый финик и шафран. Где араб в шатре чернотканном, Русских звезд познав глубину, Славит думой, говором гортанным Пестрядную, светлую страну. |
