В это время подошел жандарм, отдал честь инспектору и сказал:

– Вот, сэр. Я нашел эту штуку в кармане куртки убитого.

И передал Фошону записную книжечку в кожаном переплете.

– Пригодится, – кивнул Фошон, убирая книжечку в карман.

– И вот это, – продолжал жандарм. – Убитый держал ее в руке.

Он протянул Фошону маленькую зеленую бутылочку из чего-то, похожего на нефрит.

– А, Хоб! Рад вас видеть.

Фошон, как всегда, был одет безупречно и старомодно. Круглое лицо инспектора выражало абсолютную серьезность. Тонкая нижняя губа говорила о сдержанности, полная нижняя – о страстности, а может, о пристрастии к обжорству. Маленькие карие глаза были проницательными и, казалось, светились изнутри.

– Не могли бы вы опознать одного человека? – спросил инспектор.

– А почему я?

– Потому что он иностранец и, похоже, живет на Ибице.

– С чего вы взяли?

– Что он иностранец? У нас есть его паспорт. Он англичанин. А что до Ибицы – у него с собой была соломенная сумка с вышитой надписью «ИБИЦА». А на шее у него был платок – похоже, испанский. И рубашка тоже испанская.

– Между прочим, на Ибицу каждый год приезжает не меньше миллиона туристов.

– Возможно, он постоянный тамошний житель, как и вы.

– Там тысячи жителей, инспектор, и большую часть из них я не имею удовольствия знать. Ладно, если хотите, могу взглянуть.

– Был бы вам очень признателен.

– Что у вас тут, дорожное происшествие? – спросил Хоб, только теперь заметив поспешно устанавливаемое полицейское заграждение. – Послушайте, если это не особенно важно – можно, я не буду на это смотреть? Сегодня вечером мне полагалось готовить чили, а если я правильно понимаю, то, что находится в этой «Скорой», совершенно испортит мне аппетит!

– Я думаю, Хоб, что для частного детектива вы слишком брезгливо относитесь к крови, – заметил Фошон. Инспектор говорил по-английски очень правильно, без малейшего акцента и весьма образно, но все-таки сразу было заметно, что он иностранец.

– Может, вам покажется странным, – ответил Хоб, – однако даже американским частным детективам не слишком-то нравится бродить по колено в крови.

– «По колено в крови»… – задумчиво повторил Фошон. – Красиво сказано! Словно у Шекспира. Ладно, все равно. Идемте, Хоб. Это действительно важно.

Труп перенесли на тротуар и накрыли зеленым брезентом. Рядом стояли двое полицейских с дубинками на поясе. Начинало накрапывать. На брезенте бисером блестели капельки влаги. В воздухе висела вонь солярки и бензина. Сгущался туман, дождь с каждой минутой становился сильнее. Фошон постоял, раскачиваясь на каблуках, потом наклонился и выверенным жестом отвернул брезент.

Труп принадлежал белокурому мужчине лет тридцати пяти – сорока. Белая рубашка без галстука, грудь заляпана грязью и кровью. Желтовато-коричневые брюки, белые кроссовки. На шее – толстая золотая цепочка. Хоб наклонился, чтобы получше рассмотреть ее. На цепочке висела золотая монета с дырочкой. На монете были вычеканены два леопарда, готовящихся к прыжку. Наконец Хоб перевел взгляд на лицо. Оно было разбито, но узнаваемо.

Кабинет Фошона, маленький и тесный, находился в облицованном камнем здании, похожем на банк, занимавшем большую часть квартала между рю д'Анфер и авеню Клебер. В подъезде, между двумя застекленными бронзовыми дверьми, курили несколько полицейских. Большая часть ночных патрулей Парижа дежурила в старом полицейском участке рядом с Палатой Депутатов. Отделение Фошона не занималось обыденными уличными преступлениями – грабежами, мордобоями, семейными разборками. Это дело жандармов. Фошон и его люди охотились за дичью покрупнее. В Сюрте[107] направлялись дела, которые могли иметь международное значение. Многие из них позднее передавались соответствующим департаментам. Простыми дорожными происшествиями Фошон не занимался – тем более дорожными происшествиями в таком захолустном уголке Парижа, как Сен-Габриэль.

Хоб шагал рядом и чуть позади инспектора. Он был на голову выше Фошона – точнее, на полголовы, потому что немного сутулился. Они прошли по широкому центральному коридору, с кабинетами по обеим сторонам. Свет горел только в нескольких. Временами люди, сидевшие за столами в одних рубашках, поднимали головы и кивали инспектору. Фошон не кивал в ответ, а только бурчал что-то неразборчивое. Подошли к лифту, крошечная кабинка которого больше походила на шкаф. Он располагался рядом с роскошной двойной мраморной лестницей. Фошон давно жаловался, что лифт чересчур тесный и медлительный. Но министерство отвечало, что установить другой не представляется возможным, если не убрать две, а то и целых три мраморных колонны, украшающих холл первого этажа. А колонны убрать нельзя, потому что здание объявлено памятником архитектуры национального значения.

Пока они поднимались на четвертый этаж, Фошон молчал. Мурлыкал что-то себе под нос, раскачивался на каблуках, глядя в потолок, точно ожидая, что на нем вдруг проступит физиономия преступника. На четвертом этаже они вышли и свернули налево. Теперь впереди шел Хоб – он бывал тут прежде и знал дорогу. Этаж освещала одна-единственная лампа в конце коридора. Кабинет Фошона был последним налево. Дверь никогда не запиралась. На столе горела лампа под зеленым абажуром. Фошон бросил шляпу на полку рядом с зонтиком, сел за стол и указал Хобу на стул.

– Давно мы с вами не виделись, Хоб, – сказал инспектор. – Как поживает ваше агентство?

На самом деле Фошон знал о делах детективного агентства «Альтернатива» – или об отсутствии таковых – больше, чем любой из работников этого агентства, включая его владельца и главного сыщика Хоба Дракониана. И Хоб знал, что Фошон это знает.

– В агентстве все в порядке, у меня все в порядке, и вообще все чудесно, – ответил Хоб. – Ближе к делу, пожалуйста.

– К какому делу? – осведомился Фошон с самым невинным видом.

– Черт возьми! – сказал Хоб. – Эмиль, бросьте дурачиться. Вы вызвали меня на Сен-Габриэль, а потом притащили сюда. Пожалуйста, объясните, какого черта вам нужно, и отпустите меня домой.

– О, какие мы воинственные! – хмыкнул Фошон. – Что, вам так не терпится вернуться к своей Мариэль?

– Не то, чтобы очень, – признался Хоб. – Сегодня я должен был готовить свое знаменитое чили для толпы издательской публики…

– Так Мариэль вас ждет? Скажите ей, что вас задержали в полиции по важному делу. Это избавит вас от скандала.

– Плохо вы знаете Мариэль, – возразил Хоб, – если думаете, что такой пустяк может служить извинением.

– Мне бы следовало предупредить вас насчет этой дамы.

– Так какого ж черта вы меня не предупредили?

– Не ребячьтесь, – сказал Фошон. – Знаете, Хоб, что мне в вас не нравится? Вы не владеете искусством пустой болтовни. Вы, вообще, читали когда-нибудь романы про сыщиков? Коп и частный сыщик должны сперва побеседовать о всякой всячине. И полисмен вечно гонит пургу, прежде чем доберется до сути дела.

– Мне некогда читать романы про сыщиков, – сказал Хоб. – Я слишком занят сыском.

– А в свободное время?

– Предпочитаю Пруста.

– Кто был тот мужик под брезентом?

– Стенли Бауэр.

Лицо Фошона вытянулось.

– Хоб, ну что это такое! Вам полагалось сказать, что вы видите его первый раз в жизни – но я-то успел заметить, как расширились ваши глаза, когда вы его увидели, – потом вы должны были признаться, что, возможно, встречали его пару раз, и так далее, пока, наконец, вы не раскололись бы, что это – ваш брат, давным-давно пропавший без вести.

– Инспектор Фошон, кончайте валять дурака! А если уж вам так хочется подурачиться, отведите меня в ресторан и угостите хорошим обедом.

– Неужели Мариэль вас не кормит?

– Мы договорились, что расходы будут пополам. А у меня нет денег.

– А как же ваш знаменитый чек из Америки?