– Макс, это чудесно! Когда мне приехать?

– Утром. Я все уладил. Тебя кое-кто проводит. Но на самом деле все не так-то просто.

– Так я и знала, что без проблем не обойдется.

– Ну, чтобы провернуть это дельце с «Дартуа», как ты помнишь, мне нужны деньжата.

– Макс, у тебя же есть деньги!

– Не такие, чтобы откупить долю в «Дартуа». Мне надо парой сотенок поболе.

– То же самое было и вчера, Макс. Не вижу, что могло измениться.

– А то, что у меня появился способ раздобыть деньжат. Помнишь то другое дельце, про какое я тебе толковал? Все на мази. Меня навестил дружок, Хоб Дракониан. Скоро он тебе звякнет.

– Чего это ради?

– Я велел ему разыскать тебя и привезти в Париж.

– Я все еще не улавливаю, куда ты клонишь, Макс.

– Он частный детектив. Я плачу ему за это.

– Но с какой стати?

– Слушай, деточка, мне что, по слогам повторять? Сантос звонил из аэропорта. Он только-только прилетел. У него для меня товар. Пако передаст его тебе.

– Макс, ты живешь в Нью-Йорке, ведущем мировом рынке наркотиков, а собрался тащить товар аж в Париж?

– Да, собрался. Это деловое соглашение. Нью-йоркский рынок уже забит. В Нью-Йорке у меня нет нужных связей, чтобы толкнуть все чохом. А торчать там и продавать осьмушками, как раньше, я не желаю. Здесь же я смогу провернуть дельце с «Дартуа» и сделаю тебя моделью года, что даст мне то, чего я хочу.

– Макс, ты не в своем уме, если думаешь, что я смогу провезти товар. Я же сказала, у меня проблемы с Эмилио.

– Тебе всего лишь надо избегать его.

– И протащить товар через таможню? Пытаешься подставить меня под суд?

– Дорогуша, поверь, все улажено.

– Так чего ж ты не отвез сам?

– Потому что я в Париже, а не в Нью-Йорке.

– Да не стану я этого делать.

– У меня есть способ провернуть все без риска. Как я сказал, тебя будет сопровождать Хоб Дракониан.

– Ага, и что же?

– Я велю Келли сунуть товар ему в багаж. Все пройдет шито-крыто.

– А если нет, что станет с Хобом?

– С ним тоже ничего не будет. Если его поймают, он убедит легавых, что слыхом ни о чем не слыхивал, они его малость помурыжат и отпустят.

– Ты уверен?

– Это более чем вероятно.

– Чертовски хорошее отношение к друзьям.

– Модель года. А я стану совладельцем «Дартуа». Милая, на кон поставлено очень многое.

– Макс, не нравится мне это.

– Аврора, пожалуйста, перестань смотреть на вещи с темной стороны. Все будет путём.

– Ладно, Макс, чего там, это ж твой друг, а не мой. И что же мне делать, ждать его звонка?

– В том-то и дело. Отправляетесь завтра утром. До скорой встречи, деточка.

Внезапно Пако рванул с места в карьер. Преследователи побежали за ним. Теперь они находились за Рокфеллеровским Центром, на Пятидесятой или около того улице, и Пако несся вперед, лавируя между прохожими и попрошайками, а его кеды на толстой подошве мягко шлепали по тускло-серой мостовой.

День выдался самый что ни на есть прекрасный для гонок по центру Манхэттена. Толпы, только что исторгнутые Радио-Сити, лишь мельком успевали взглянуть на эту бегущую троицу – галстуки двух преследователей развеваются у них за спинами, Пако впереди, его бочкообразная грудь вздымается, он ныряет из стороны в сторону, бежит, сворачивает, неуклонно продвигаясь в сторону центра, к неведомой цели.

– Стой, шельмец! – крикнул передний преследователь. – Я хочу с тобой поговорить!

– Нье поньимай аньглейськи! – отозвался Пако, потому что никогда ведь заранее не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Маленькая неправда в подходящий момент может подмазать застопорившиеся шестеренки, обратив самую отчаянную ситуацию в смехотворную. Во всяком случае, так считали в университетском курсе по Сведенборгу. Пако энергично тряхнул волосами. Надо же, какая чушь взбредет иной раз в голову на бегу! И свернул на Пятьдесят третью улицу. Его ноги разгибались, отталкивались, сгибались и снова выпрямлялись, в точности отрабатывая все движения бегущего человека. Оглянувшись, он увидел настигающих преследователей – один большой, другой помельче. Вооружены, тут и гадать нечего. Что за вшивое невезение – ни с того ни с сего подцепить эту парочку. Отправляться на рандеву теперь нельзя. Надо как-то избавиться от погони. Но как?

Тут он оказался у здания с толпой народа перед входом, заметил просвет и метнулся в Музей современного искусства.

Вообще-то Байрон, билетер Музея современного искусства, не хотел пускать Пако, потому что тот по виду смахивал на субъекта, чей интерес к картинам ограничивается их похищением или обезображиванием. С какой это радости типу с широченными плечищами и крохотными птичьими глазками любоваться картинами? А уж одет-то!

Байрону пришло в голову, что надо бы упредить одного из охранников, потому что субъект и вправду выглядел подозрительно. Билетер даже потянулся к кнопке звонка тревоги, но остановился, потому что Пако ему кого-то напомнил. Замешкавшись, Байрон пытался сообразить, кого же именно, и вдруг его осенило: дьявол, да ведь этот парень – вылитый Диего Ривера! А Ривера был великим и очень непонятым!

Посему, хоть Байрон толком и не понимал, что именно этим доказал, но все же воздержался от объявления тревоги, тем более что в этот самый миг к нему подошел высокий темноволосый симпатичный мужчина, купил билет и промолвил:

– Должно быть, работать здесь просто здорово. – И улыбнулся.

Пако же между тем шагал по первому этажу музея, даже не догадываясь о терзаниях Байрона. Как там преследователи? Заметили, что он вошел сюда? Пошли следом? Глаза его метались туда-сюда, будто напуганные черные кролики, съежившиеся в черные горошинки. Мельком выглянул на улицу, в садик скульптур. Смахивает на груду лома, дожидающуюся, когда за ней приедут мусорщики. Снова зашел и по мраморной лестнице поднялся на второй этаж. Немного выждал. Ни слуху ни духу. Настало время выйти и позвонить по телефону.

Позвонить по телефону… Вот как раз этого-то этапа Пако и боялся более всего. У него была телефонофобия. Его отец скончался от ушной инфекции после попытки по телефону упросить лейтенанта налоговой службы малость скостить налог, из-за невезучести и самоубийственного недомыслия. Старику вечно приходили в голову подобные идеи. Болезнь началась в виде какого-то грибка, образовавшего вокруг уха идеальное кольцо. Потому-то он и догадался, что подцепил заразу от телефона, старого, грязнющего телефона в деревне Сан-Матео-де-лос-Монтес в провинции Мателоса на Сан-Исидро, где жила семья Пако.

В своей телефонофобии Пако не признался никому и ни разу. Слишком уж важно ему было заполучить эту работу. Он хотел поехать в Соединенные Штаты, чтобы поработать над собой. Понимал, что в какой-то момент будет вынужден совершить нечто важное, что будет некая жизненно важная цель и придется преодолеть себя. Сама жрица, еще когда он был верным прихожанином церкви Духов Меньших, сказала ему: «Это неизбежно, знаешь ли, день испытания настанет, день, когда тебе придется преодолеть то, что прежде не удавалось».

«А вы можете хоть намекнуть, что именно?» – спросил он.

«Ты же знаешь, это не дозволено».

С той поры он передумал немало дум, но осознание никогда не приходило, то есть не напрямую, хотя, быть может, какими-то обходными путями… кто знает?

Покинув стены музея, Пако пошел по Пятьдесят третьей и увидел телефонную будку. Да, вот так вот быстро. Он нашарил в кармане пять четвертаков, которыми невольно поигрывал с той самой поры, как оставил посольство.

Сделав глубокий вдох, Пако шагнул в телефонную будку. Будучи в этих краях новичком, он не догадывался, что у телефонной будки есть дверь и что ее можно и даже нужно закрыть. Бросил монетку.

Когда она упала, Пако набрал номер, впечатанный в память благодаря постоянной зубрежке с Сантосом, настоявшим, чтобы Пако заучил номер даже задом наперед. Телефон выдал свой традиционный репертуар звуков. Пако еще ни разу не слыхал звуков, издаваемых телефоном, поскольку еще ни разу не говорил по телефону и даже не слушал разговор, и все из-за фобии. Но Пако был настолько дальновиден, что попросил своего друга Рамона – парнишку из родной деревни – записать на кассету звуки, издаваемые телефоном, чтобы в нужный час, в час испытания не оказаться совсем беспомощным.