– Ты знаешь, как пользоваться пистолетом? – Алекс припарковал машину близко к докам и повернулся ко мне.

Я вынул пистолет из кармана и при свете маленького фонарика Алекса осмотрел его. Это был автоматический «браунинг» 45-го калибра. Я плохо помнил, как действует предохранитель. Как я уже говорил, стрельба – не мое хобби и мне удавалось большую часть времени вполне прилично жить, обходясь без нее. Минуту или две Алекс наблюдал за моими неловкими попытками, потом взял у меня «браунинг».

– Вот так, – сказал он, вынимая обойму и вкладывая ее в гнездо барабана. Он показал мне, как снова вставить обойму, зажать патрон и как действует предохранитель. Наконец он вернул мне пистолет.

– «Браунинг» на предохранителе, – пояснил он, – чтобы выстрелить, оттяни курок вниз. Потом подними, прицелься и нажми. Вот и все.

– Поскольку я не собираюсь ни в кого стрелять, – проворчал я, – мне вообще-то и не надо знать всю эту чепуху.

– Хоб, в роли частного детектива ты пустое место. Я плачу тебе две тысячи долларов за то, чтобы ты выглядел опасным. Или хотя бы компетентным. По крайней мере, ты мог бы внимательно меня слушать, когда я показываю, как работает эта штуковина.

– Ладно, – буркнул я, взял пистолет и повторил все манипуляции Алекса. В конце концов, раз уж я занялся детективным бизнесом, то надо быть готовым. Никогда не знаешь, какого рода умения могут тебе пригодиться.

– Готов? – через несколько минут спросил Алекс.

– Не сомневайся, готов, – подтвердил я. Если быть совершенно откровенным, никакого безграничного энтузиазма я не испытывал. Только две тысячи долларов во французской валюте несколько подкрепляли меня. Кроме того, мне всегда нравился Алекс, а теперь был шанс помочь ему удрать.

Мы вышли из машины и пошли к докам. Ярдов через двадцать Алекс нашел место встречи: пристань, принадлежавшую фирме «Морские перевозки. Дюпон и сыновья». Ворота оказались незапертыми, так что мы вошли без труда и направились к главному зданию, обошли его и очутились у моря возле причалов. Мы продолжали свой путь, пока не подошли к длинному пирсу, уходившему в воду. В дальнем его конце горел яркий свет, и Алекс объяснил, что именно там должна произойти смена его личности.

– Хоб, – обратился он ко мне, – мне надо, чтобы ты оставался здесь, в стороне. Только никому не позволяй пройти на пирс.

– А что мне делать, если кто-нибудь попытается?

– Скажи, чтобы убирались к черту, и все.

Мне это не нравилось, но что я мог поделать? Я нашел высокую железную бочку с дизельным топливом и скорчился за ней. Алекс вытащил из кармана маленький револьвер, по-моему, 32-го калибра, проверил затвор, посмотрел на меня и сказал:

– Пожелай мне удачи, старина.

Повернулся и зашагал по пирсу.

Еще до того, как он ушел, я услышал в море тарахтение лодочного мотора, совсем близко к пирсу. И прежде чем Алекс дошел до яркого света, я уже мог различить очертания судна, черное пятно на фоне умеренно серой темноты неба и воды. Сгусток черноты прижался к причалу, не зажигая огней.

Я видел силуэт Алекса, стоявшего далеко в море у конца пирса.

Судно заскрежетало, ткнувшись в пирс. Я вынул «браунинг» и снял с предохранителя, хотя все еще не собирался его использовать. Но оставаться беззаботным было вовсе не разумно.

Двое мужчин перелезли из судна на пирс. Я видел их силуэты, низкорослые мужчины резко контрастировали с высокой фигурой Алекса. Затем у меня за спиной раздался шум.

Я оглянулся, но никого и ничего не увидел. Я снова повернулся к воде. Теперь на пирсе было уже трое мужчин, все ниже Алекса. Они начали спорить. Я не мог разобрать, что они говорили, но голоса звучали все громче, и один из мужчин ругался.

После этого началась драка. Алекс вырвался из рук нападавших, и я услышал звук револьверного выстрела. Один из низкорослых схватился за плечо и сыпал проклятиями. Затем все закрутилось невероятно быстро. Алекс вихрем носился по пирсу, и я слышал выстрелы. У меня создалось впечатление, что стрелял Алекс. Потом раздались автоматные очереди, безобразный звук в тишине ночи. Шляпа Алекса взлетела в воздух, и я увидел, как разлетелась его голова.

Тело Алекса рухнуло на пирс. Низкорослые подняли его и бросили в свое судно. Оно отчалило.

Я стоял с заряженным пистолетом в руке и, как мне казалось, очень долго смотрел в море.

Не могу вспомнить, как я вернулся в Париж. По-видимому, я вел машину Алекса. Только совершенно не помню, как я это делал. Большая часть меня действовала автоматически. Просто я делал то, что должен был делать. Потом мне даже не удалось вспомнить, где я припарковал машину. Несколько часов того утра для меня так и остались белым листом. Затем я обнаружил, что сижу в кафе на Елисейских Полях и пью коньяк. Как только я пытался восстановить, что же произошло, мои мозги тотчас отключались. Если я все же заставлял себя думать об этом, перед глазами возникала картина: темный пирс, светло-серая вода, силуэты людей, вспышки револьверных выстрелов и сверкающая очередь автомата. Алекс падает на спину, голова разлетается…

Не помню, как я попал из бара на Елисейских Полях в офис Фошона. Меня давили усталость и чувство вины, ведь каким-то боком я тоже ответствен за случившееся.

Я рассказал инспектору Фошону все, что видел. Он слушал меня, и выражение его лица не менялось. Не взлетали вверх брови, ни разу, даже чуть, не дернулся рот. Он был плотным человеком, Фошон, и, сгорбившись, сидел там, на своем деревянном стуле с прямой спинкой, и делал пометки в маленьком черном карманном блокноте.

Когда я закончил, он спросил, есть ли у меня что-то еще в дополнение. Я ответил, что ничего нет. Он извинился и пошел к столу в дальней части комнаты. Позвонил и с кем-то недолго поговорил, потом вернулся ко мне.

– Я звонил в жандармерию в Сен-Назере, – пояснил он. – У них нет сведений о происшествиях в Ля Буле прошлой ночью. Они проверят этот район и перезвонят мне. Вы уверены, что ничего не упустили в своем рассказе?

– Нет, так все и было, – подтвердил я. – На вас вроде бы это не произвело впечатления. Наверно, потому, что не очень интересное убийство.

– Пока, – объяснил мне Фошон, – у нас есть только ваши слова о том, что убийство совершено. И все.

– Вы хотите сказать, что не принимаете мои слова в расчет? – Я вытаращил глаза, не способный поверить в такое отношение.

– Не думаю, что вы пытались солгать мне, – возразил Фошон. – Но я заметил, что вы эмоциональный человек и, вероятно, у вас время от времени бывают галлюцинации. Вы тот склонный к фантазиям и имеющий видения тип, который подробно описан Юнгом.[75] И, кроме того, последнее время вы жили под высоким напряжением.

– Психоанализ как раз то, что мне нужно, – произнес я тоном, перегруженным сарказмом и жалостью к себе. – У вас есть еще какие-нибудь мнения насчет меня?

– Только одно. Ради дружбы вы попадаете в нелепое положение.

– Может быть, и попадаю, – согласился я. – А что мне тем временем делать?

– Я бы хотел, чтобы вы в следующие несколько дней оставались в Париже. Если мы найдем доказательства, указывающие на преступление, нам нужно будет еще раз побеседовать с вами.

Я понял, что мне нужно. Нечто американское. Место, где можно напиться в американском стиле. Начать с маргеритас и начос и кончить блевотиной в ванной. Я знал такое место. Такси доставило меня в «Ковбой», техасо-мексиканский ресторан на втором этаже, на площади 18 июня 1940 года, напротив железнодорожного вокзала Монпарнас. «Ковбой» моментально переносит вас в южные штаты. На одной стене – карта Республики Техас, на другой – мексиканское пончо. Пол выложен испанским кафелем, а официантки носят короткие юбки, как у студенческого капитана болельщиков, и ковбойские сапоги.

Я уселся за стойкой бара, но прежде чем успел начать свой генеральный план, меня нашел Романья. Я рассказал ему об Алексе. Как и Фошон, он вроде бы не удивился, не пожалел и не совсем поверил.