– М-да, – произнесла она, поджав губы. – Может, в конце концов, ты не такой уж и приятный человек.

– Дорогая, давай поговорим спокойно!

Губы Мерседес сжались еще больше, а указательный палец напрягся на спусковом крючке. Блэквелл зажмурил глаза. Раздался выстрел…

Через шесть месяцев Блэквелл снова оказался в секретной штаб-квартире, расположенной на севере Нью-Джерси. На лифте он спустился на оперативный уровень. Секретарша провела его к Симмонсу. Тот вышел из своего кабинета и лично проводил его в апартаменты Мастера Охоты.

– Рад тебя видеть, Фрэнк, – сказал Мастер Охоты. – Как плечо, уже зажило?

– С плечом все в порядке, – ответил Блэквелл.

– Думаю, тебе уже рассказали, что Конгресс только что проголосовал за принятие Акта о законном убийстве совместно с Актом об охране окружающей среды. Настал новый день в истории человечества.

– Да, сэр, – сказал Блэквелл. – Я чрезвычайно этому рад.

– Все еще сердишься, да?

– Да, сэр. Это так.

– Я думаю, пора забыть давние обиды. Я хочу, чтобы вы помирились.

Мастер Охоты сделал жест рукой, и из темного угла вышел Поляк.

– Здорово, приятель, – сказал он. – Я хотел навестить тебя в больнице, но мне передали, что ты отказываешься меня видеть.

Лицо Блэквелла напряглось.

– Я и сейчас не желаю тебя видеть. Ты сказал, что прикроешь меня. Но когда мне понадобилась твоя помощь, тебя не оказалось.

– По крайней мере, я могу объяснить тебе причину моего опоздания.

– Не нужно мне твоих объяснений, – сказал Блэквелл. – Ты был моим другом и моим Наводчиком. Я доверял тебе. А тебя не оказалось там в нужный момент.

– Это я приказал, – произнес Мастер Охоты.

Он щелкнул пальцами, и из затемненной части комнаты вышли двое мужчин. Низкого роста, в соломенных шляпах и с тонкими усиками. Валериано и Панфило выглядели сейчас гораздо лучше, чем в лагере контрас неподалеку от Сан-Франциско-де-ла-Пас.

– Прости своего друга, сеньор, – сказал Валериано. – Он опоздал лишь потому, что доставлял нам оружие. Да, он действительно рисковал твоей жизнью. Но если бы мы не получили вовремя оружие, наша революция потерпела бы поражение.

– Что-то я никак не пойму, – сказал Блэквелл. – Я считал, что контрас проиграли.

– Так оно и есть на самом деле, – ответил Панфило. – Только мы никогда не были контрас. Мы с Валериано сразу же после университета стали секретными агентами «Охоты».

– Это правда, – подтвердил Валериано. – Люди из подполья смогли вовремя раздать оружие всем нашим последователям. Восстание началось на следующий день. К нашему правому делу присоединились бойцы как сандинистского фронта, так и контрас. Мы выступали за светлые идеалы, право на законное убийство, а также за умеренное перераспределение имущества среди различных слоев населения. Так что лишь благодаря вашему другу, сеньор, в начале той недели «Охота» получила статус законной организации во всех странах Центральной Америки, которые объединились теперь под нашим руководством.

– К тому же, – добавил Поляк, – я появился как раз вовремя, чтобы спасти твою жизнь!

– Ты не должен был ее убивать! – воскликнул Блэквелл.

Поляк покачал головой:

– Я должен был это сделать, Фрэнк. Она собиралась пристрелить тебя.

– Мерседес не собиралась это делать. Она просто шутила.

– Черт возьми, Фрэнк! Она собиралась сделать именно это. А если она и шутила, то как я мог определить это, находясь от нее в тридцати ярдах?

– Ты мог бы просто ранить ее, а не убивать.

– Ты что, рехнулся? Лежа с простреленной ногой и почти без сознания? Тебе крупно повезло, что я вообще попал в нее, будучи в таком состоянии.

Блэквелл помотал головой.

– Поляк, она ведь любила меня, – дрожащим голосом произнес он.

Поляк обнял Блэквелла за плечи.

– Может, и так, приятель, может, она действительно тебя любила. Но в ней было нечто такое, что заставило бы ее убить тебя несмотря на то, что она тебя любила, в чем, честно говоря, я сильно сомневаюсь.

Блэквелл ссутулился, черты лица заострились, а в потухших глазах появилась безысходность.

– Что ж, – произнес он, – все кончено. Сначала Клэр, а теперь Мерседес. Почему мне всегда так не везет с женщинами? Все время их убивают. Но что самое обидное, мне в жизни больше не к чему стремиться.

– Нет, приятель, есть, – с заговорщицкой улыбкой сказал Поляк.

– О чем ты?

– Ну-ка взгляни на это.

Поляк протянул Блэквеллу листок бумаги. Тот взял его и пробежал глазами. Затем перечитал во второй раз более внимательно.

– Охота? Мы с тобой снова собираемся охотиться? Но ведь я ничего не подписывал.

– Я взял на себя смелость сделать это за тебя, – сказал Поляк. – Разумеется, ты вправе отказаться. Но тогда мне придется искать другого Охотника, чтобы служить ему Наводчиком.

– Не знаю, почему мне разрешили принять участие еще в одной Охоте, – сказал Блэквелл. – В прошлой Охоте я ведь показал себя не с лучшей стороны. В том смысле, что не я убил Жертву, а Мерседес. – Он помолчал, а потом хриплым голосом добавил: – Она сделала это ради меня, Поляк!

– Не начинай все сначала, Фрэнк. Да, в последний раз у тебя дела шли не очень-то удачно. Но в тебе есть потенциал Охотника. Поверь мне, уж я-то в этих делах разбираюсь. Многим первая Охота служит только разминкой, а уж потом они разворачиваются вовсю.

– Ты действительно так считаешь? – хрипло переспросил Блэквелл.

– Еще бы, – усмехнулся Поляк. – Стал бы я иначе рисковать своей репутацией, снова идя к тебе Наводчиком?

– Ладно, Поляк, – сказал Блэквелл, и на этот раз его голос звучал твердо. – Поохотимся вместе, но на этот раз все будет как надо.

После того как они ушли, а Панфило с Валериано отправились на прием, устроенный в их честь, Симмонс повернулся к Мастеру Охоты.

– Я рад, что с Блэквеллом все обошлось, – сказал он. – Вообще-то не стоит принимать такие вещи близко к сердцу, но я волновался за этого парня.

– Зря, – ответил Мастер Охоты. – Я с самого начала знал, что он не подведет. К тому же счастье или несчастье отдельно взятого индивидуума не идет ни в какое сравнение с теми социальными изменениями, которые он вызвал своими действиями. Теперь Охота стала законной, Симмонс, и человечество станет жить по новым законам. Война побеждена! Земля спасена! Наконец-то настал золотой век человечества!

День выдался длинный и трудный. У меня были встречи в самых разных местах Парижа: возле Оперы, потом на той стороне Сены, на улице Ванв, потом снова на этом берегу, в предместье Сент-Оноре, и опять недалеко от Оперы. Результат: ноль.

Было уже около семи, когда я вышел из метро на станции Клюни. В Париже стоял апрель; по бульвару Сен-Мишель нескончаемым потоком неслись дизельные грузовики. Лил холодный, безнадежный дождь. Я устал, ноги болели, настроение – хуже некуда. Язык распух от переговоров по-французски с мрачными секретарями. Хотелось забраться к себе в берлогу, сварить яйцо… Но я обещал Джорджу встретиться с ним и выпить за компанию.

Он ждал меня в убогом маленьком кафе возле Эколь Нормаль. Мы немного поболтали о погоде. Потом он спросил, не нашел ли я работу, и я ответил, что не нашел. Он глубоко задумался.

Я знаю Джорджа со старших классов школы, но между нами мало общего. Джордж – мужчина приземистый, решительный и чрезвычайно практичный. Я же довольно высокого роста и склонен к неожиданным поступкам и сомнительным приключениям. Джордж приехал в Европу, чтобы занять скромный пост сотрудника какой-то государственной конторы. А я ни от кого никаких конкретных предложений не ждал.

И поскольку я готов был взяться за любую работу, мне, разумеется, никакой работы не подворачивалось. Вскоре я понял, что в Париже у меня нет будущего, да и настоящее – продажа местного издания «Гералд Трибьюн» – тоже оставляло желать лучшего. Один раз меня наняли водителем (нелегально, естественно), чтобы перегнать новенький бьюик из Гавра в Париж. Потом я нашел работу контрабасиста в маленьком французском джаз-оркестрике на Монмартре. Но для того чтобы получить это место, нужно было сперва раздобыть разрешение, за которым я и обратился в отдел трудовых ресурсов Министерства труда. Оттуда меня, мягко выражаясь, поперли – ведь если бы эта работа досталась мне, значит, ее лишился бы какой-нибудь вполне заслуженный французский контрабасист.