– Не пришел пока.

Фошон хмыкнул с насмешливым сочувствием.

– Так что, Мариэль содержит вас обоих?

– Ну! Это против ее принципов. Содержать молодого мужчину? Никогда в жизни! Мариэль покупает еду на одного и делает вид, что я питаюсь на свои.

– А вы что делаете?

– Жду, пока она уснет. А потом подъедаю, что осталось. Пролежавшую три дня баранину или телятину в застывшем сале. Всегда приятно. А на десерт – лежалый сыр с зеленой плесенью.

– Дорогой мой, примите мои искренние соболезнования. Способность женщины унижать мужчину сравнима лишь со способностью мужчины мириться с унижением.

– Это кто сказал, Ларошфуко?

– Да нет, на самом деле, мой батюшка. Он, бывало, рассказывал замечательные истории об арабских танцовщицах, которые приходили к ним в лагерь под Сиди-Бель-Аббесом…

– Я бы с удовольствием их послушал, – сказал Хоб. – Особенно за стаканчиком белого вина в «Пье дю Кошон».

– Так вы говорите, Стенли Бауэр?

– Да. Это имя всплыло у меня в памяти, как только я его увидел. Жаль, что больше я ничего не помню.

– А где вы с ним встречались?

– Из головы вылетело! – сказал Хоб, постучав себя по лбу. – Говорят, от голода человек делается забывчивым.

– Хоб! – произнес Фошон. Его голос из шутливого внезапно сделался угрожающим. – Не надо со мной играть!

– Это что, фраза из одного из ваших детективных романов? – поинтересовался Хоб. – А почему бы мне с вами и не поиграть? Я хочу жрать, и мне вовсе не улыбается возвращаться на бульвар Монпарнас и готовить чили. С чего это вы, французы, взяли, что чили – деликатес?

– Мы всегда путаем экзотическое с желанным, – ответил Фошон. – Это наш особый дар.

– О Господи! – Хоб уронил голову на руки.

– Как вам плохо! – сказал Фошон. – Ладно, не буду вас больше мучить. Идемте. Быть может, тарелка паштета освежит вашу память.

– Добавьте к этому утиное филе, – сказал Хоб, – и я расскажу вам, что произошло с судьей Крейтером.

– Comment?[108] – спросил Фошон, который вдруг ни с того ни с сего решил перейти на французский.

В «Пье дю Кошон» они не пошли. Фошон выбрал пивную «Липп» – ему вдруг захотелось choucroute garni.[109] «Липп», собственно, только называлась пивной, а на самом деле это был знаменитый старый ресторан на бульваре Сен-Жермен, напротив «Де Маго». Настоящий дворец: старинные потемневшие зеркала, янтарный свет ламп, хрустальные люстры, официанты в смокингах и шикарная публика – правда, ее в последнее время становилось все труднее отличить от публики, которая только пытается быть шикарной. Ну и, конечно, неизбежные немецкие туристы, неизбежные английские туристы и прочие туристы, которые в свою очередь начинали становиться неизбежными – особенно японцы. Хоб тоже заказал choucroute. Ему принесли огромную тарелку вкусной и сытной свинины с гарниром, хорошо сдобренной пряностями. Это, пожалуй, было лучшее, что подавали в «Липп». Когда и как французы успели возлюбить квашеную капусту и немецкие сосиски, оставалось загадкой. О таких вещах ни в одном путеводителе не говорится.

Фошон заказал белое бордо. Хоб возблагодарил Бога за то, что он создал Францию, где даже полицейские допросы ведутся за стаканчиком вина.

– Ну, так что там насчет этого Стенли Бауэра? – осведомился Фошон.

– Кого-кого? – переспросил Хоб.

– Человека, которого вы опознали.

– Опознал? Я? Слушайте, Эмиль, а вдруг я вообще все это сочинил? Специально, чтобы попасть в «Липп»?

– Хоб, это не смешно.

– Ну, я думал, вам хочется, чтобы я разговаривал более уклончиво, и почаще отвлекался на посторонние темы, как те частные сыщики в романах. А кроме циркачей, кто-нибудь еще хоть что-то видел?

– Свидетелей нет. Конечно, мы допросили народ в кафе «Аржан», где этот Стенли Бауэр сидел перед тем, как его убили. Поговорили с владельцем, который их обслуживал.

– Их?

– Перед самым убийством Бауэр разговаривал с каким-то типом.

– С каким типом? Как он выглядел?

– Он сидел в тени. Владелец его не разглядел. Просто мужчина. Он ушел. Вскоре после него Бауэр тоже вышел. Тут-то и появились машины.

– А про того, другого, ничего больше не известно? Цвет волос? Рост?

– Он сидел. И был в шляпе. Владелец даже шляпу описать не смог.

– Замечательно! – сказал Хоб. – И ради этого я пропустил вечеринку?

– А когда должны прийти гости? – поинтересовался Фошон.

– Простите?

– Ну, гости Мариэль, для которых вы собирились готовить чили.

– Да вот, наверно, как раз сейчас, – ответил Хоб, умело обматывая душистую, пропитанную вином капусту вокруг розового куска свинины перед тем, как отправить ее в рот, заесть куском хрустящего батона и запить глоточком вина.

– Либо вы мне все расскажете, – заявил Фошон, – либо я вызову жандарма, и он под конвоем отведет вас домой. Вы еще успеете приготовить свое чили.

– Вы не сделаете этого, инспектор! Ведь правда же, не сделаете?

– Жестокость французской полиции просто не укладывается в сознании англосаксов, – сказал Фошон с самодовольной улыбочкой. Он положил салфетку на стол и начал подниматься.

Хоб схватил его за руку. Фошон немедленно опустился на место.

– Шутить вы любите, инспектор, а сами шуток не понимаете!

– Ну, так рассказывайте про Бауэра.

– Англичанин. Лет сорока. Мой шапочный знакомый. Мы встречались на Ибице пару лет тому назад. У него там были приятели. Он у кого-то гостил… Погодите, дайте вспомнить. Ну да, у Элиота Тернера, актера.

– Вы знаете Тернера? – перебил Фошон.

– Да. А что?

– Я недавно смотрел ретроспективу фильмов с его участием в киноцентре на Монпарнасе. Что, он действительно такой сволочной, как его герои?

– Нет, гораздо хуже.

– Говорят, он жуткий бабник.

– Брешут. Отпетый педераст.

– Что, в самом деле? В фильмах он вечно увивается за чьей-нибудь женой.

– В жизни он вечно увивается за чьим-нибудь сыном.

– Так Стенли Бауэр был его приятелем?

– Наверно. Как я уже говорил, Бауэр жил на вилле Тернера в Сан-Хосе. В гостях. Я нечасто видел их вместе, но, полагаю, они либо были приятелями, либо же Бауэр шантажировал Тернера.

– Вы не знали, чем этот Бауэр зарабатывал себе на жизнь?

– Да он вроде бы ничем особо не занимался. Наверно, проживал семейное состояние. По крайней мере, сам Бауэр на это намекал.

– Намекал?

– Ну, если можно так выразиться. Бауэр частенько выставлял народу выпивку в «Эль Кабалло Негро» и хвастался своими семейными связями и тем, что его дед был близким другом Эдуарда Седьмого. Или еще какого-то Эдуарда, не помню. Но это он рассказывал американцам. Когда в кабачке присутствовал кто-то из Англии, Бауэр больше помалкивал. Не знаю, то ли он просто пускал пыль в глаза, то ли это был их хваленый английский юмор, такой тонкий, что того гляди порвется.

– Вы знали, что Стенли Бауэр торговал наркотиками?

Хоб покачал головой.

– Тогда хоть понятно, с чего вы им так заинтересовались! Вы уверены, что эта информация верная?

– На трупе нашли бутылочку с наркотиком, который он распространял. Наркотик новый. Недавно был обнаружен в Нью-Йорке. Вы знаете, что такое «сома»?

– В первый раз слышу.

– И не вы один. Однако скоро он начнет расползаться. Мне хотелось бы заняться им прежде, чем это случится. Вы виделись с Бауэром после того, как он был на Ибице?

– Нет.

– Даже во время ваших поездок в Лондон?

– Да говорю же вам, нет! Он мне не нравился. Один из этих высокомерных типчиков, которые имеют обыкновение заливисто ржать во всю глотку. Настоящий герой Вудхауса.[110] У нас с ним не было ничего общего.

– Но другие, несомненно, считали его славным малым?

– О вкусах не спорят. Особенно с некоторыми.

– Вот, к примеру, что думает о нем Найджел Уитон?