Мгновение – и я оказался в лапах чудовища. То еще впечатление, скажу я вам, особенно если ты не можешь не то что пошевелиться, а даже заорать с перепугу! Впрочем, я преувеличиваю: Кьярра была нежна со мной, насколько вообще может быть нежным дракон с человеком. У нас все-таки слишком разные весовые категории.

«Ты будешь смотреть или нет?» – грозно спросила она, уставившись в упор. Она держала меня в горстях, и деваться было некуда. Да и не хотелось – хоть отогрелся наконец!

«Подчиняюсь грубой силе», – отозвался я и посмотрел ей в глаза…

Удобная все-таки штука – обмен воспоминаниями. Конечно, к ней надо привыкнуть – я все еще подозревал, что человек без примеси драконьей крови может не пережить подобного. Но какие открываются возможности! Не нужно подыскивать слова, опасаться быть неверно понятым… Нет, можно и в этом случае исхитриться перевернуть увиденное с ног на голову, но для этого, по-моему, нужно очень постараться.

На этот раз вышло намного лучше, чем в предыдущий. Во всяком случае, мне удавалось улавливать эмоции Кьярры, и я задался вопросом: раньше она не передавала мне этого нарочно (может, не хотела, чтобы я ощутил ее тоску по матери) или дело в чем-то ином?

Впрочем, поразмыслить об этом я мог позже, а пока Кьярра вернула меня в теплый, особенно по сравнению с Багралором, столичный вечер.

Эта часть воспоминаний напоминала колдовские картинки – модную забаву последних лет. На самом деле никакого колдовства в них нет: просто хитроумный прибор с мощным фонарем, картинки на стекле – и вот, пожалуйста, по стене или натянутой простыне гуляют дамы с кавалерами, летят драконы, бегут дикие лошади…

Однажды я видел даже роман в картинках. Поговаривали, это недешевое удовольствие оплатил своей любовнице некий весьма высокопоставленный господин: дама баловалась сочинительством, но, увы, известность обходила ее стороной. Напечатать ее опусы было проще простого, только плати, однако публика не соглашалась читать их даже за деньги, настолько они были многословны и скучны. А заказные рецензии – это совсем не то, чего жаждала душа писательницы… Впрочем, оказалось, что в виде живых картинок с подписями – те изображали самые яркие моменты повествования – ее истории выглядят намного лучше! А уж когда кто-то догадался сопровождать показ музицированием, дело и вовсе пошло на лад. В салоне у самой дамы играл маленький оркестр, в местах попроще ограничивались клавироном, а то и вовсе кто-нибудь бренчал на трех струнах. Услуги рисовальщика стоили недешево, но, судя по всему, они с сочинительницей нашли друг друга и стяжали скромную славу…

К чему это я?

Ах да, к тому, что воспоминания Кьярры напоминали эти самые колдовские картинки: одна сцена сменяла другую не плавно, как это бывает в жизни, а рывками.

Вот она возвращается с охоты, усталая, но довольная. Прислушивается – меня еще нет, но я обещал быть к заходу солнца, а до него еще далеко. Переодевается в неудобную одежду, потому что обещала быть наготове на случай визита той же Бет. Больше заняться нечем, и Кьярра выходит в сад.

Драконария на исходе дня пахнет так, что голова идет кругом, но в ее аромате мерещится не только запах металла, но и запах крови. Кьярре кажется, что это не к добру – еще вчера она ничего подобного не ощущала. Значит, что-то неладно. И дело не в цветах, это ведь просто растение, даже не ядовитое, и от него нельзя ждать подвоха. Самое ужасное, что может случиться, если нанюхаешься драконарии, – голова разболится. Это я сказал Кьярре, закрыв на ночь окно. А она у себя открыла, и ничего ей не сделалось. Наверно, потому что они с этим растением почти что родственники, зовутся похоже, а вот я…

Тут картинка сменилась, видимо, Кьярра смутилась, когда поняла, что раскрывает свои рассуждения обо мне.

Кьярра сидит у окна. Долго сидит и принюхивается – не иду ли я. Но меня все нет и нет, и солнце, чтоб ему провалиться, еще слишком высоко. Оно даже не цепляется за крыши домов, а значит, ждать придется долго.

Заняться нечем. Искать знакомые буквы в книгах скучно. Даже если они складываются в слова, некому объяснить, что эти слова означают. Писать, как люди, Кьярра не умеет. Попробовала – разлила чернила и долго оттирала пятно на столе. Не вышло. Прикрыла стопкой бумаги – может, я не замечу или решу, что чернильницу перевернул предыдущий жилец. Ругать не стану, Кьярра знает, но все равно обидно – человеческое тело такое неуклюжее…

Попробовать порисовать угольком, как я однажды сказал? Но на чем? На светлой обивке стены нельзя – за это точно попадет. Разве что на полу, а потом стереть? Или отправиться в пещеру – там-то можно пачкать стены сколько угодно…

Но чу! Кто-то идет!..

Кьярра замирает на месте, выронив уголек. Это чужие. Одного гостя она узнает – Бет, женщина из поезда. Второго – нет, но, кажется, Бет не хочет с ним идти.

– Я не понимаю, при чем здесь я? – говорит она. Слишком громко говорит.

Кьярра уже знает, что благородные дамы не повышают голос, а кричат только базарные торговки, простолюдинки.

Бет не кричит, но от нее пахнет страхом.

– Повторяю, я не знаю никакой Катталены, – продолжает она. – Ту девушку звали Кьярра. Понятно вам? Кьярра!..

Слов второго человека Кьярра не слышит – он как раз заботится об этом, – но по тону чувствуется, что он пытается в чем-то убедить Бет. Да, верно: он велит ей первой войти в дом и позвать Кьярру. Кьярра знает ее и не станет нападать, а даже если попробует, второй человек будет начеку и защитит Бет.

Кьярра недоумевает, но чувствует, как в хребет вонзаются ледяные иглы, – так она ощущает опасность. Можно уйти сию же секунду, но она хочет узнать, что нужно незнакомцу. И еще думает о том, что я скоро вернусь – и попаду в ловушку, а она даже не может меня предупредить. Умела бы – написала записку… Нет! Ее заметят, а если спрятать, я не успею найти вовремя…

Признаюсь, на этом моменте я растрогался. Одновременно мне сделалось смешно, и, кажется, Кьярра рассердилась.

– Да говорю же вам, я даже предположить не могла! – снова слышен голос Бет. – Но если вы так настаиваете, я войду, конечно…

Открывается входная дверь – Кьярра не заперла ее, вернувшись из сада, – слышны шаги.

– Кажется, никого нет дома! – снова очень громко говорит Бет, а мужчина (теперь хотя бы это ясно) что-то бубнит в ответ. – Похоже, слуг здесь не держат… Хорошо, хорошо, я позову… Кьярра! Кьярра, ты здесь, дитя мое?

А она вдруг вспоминает мои слова. Ищет на полу уголек, но хлопает себя испачканной рукой по лбу – на полу я могу и не заметить послания, а на стене его увидит кто угодно!

На столе – неприбранные остатки завтрака. Я торопился, а Кьярре беспорядок безразличен. Хлеб, кусочек сыра… все не то! Солонка… Соль похожа на песок, а Кьярра когда-то выводила на нем палочкой буквы.

Соль высыпана на стол, Кьярра разравнивает ее ладонью и пальцем выводит стрелочку: «Я улетела». И пытается нарисовать рядом дракона, но ничего не выходит, получается какая-то закорючка!

Чужие шаги уже совсем рядом – шелестит подол Бет, уверенно топает мужчина. Кьярра по-прежнему не может учуять, что он собой представляет, а значит, это чародей. Только они могут спрятаться, закрыться от других, притвориться обычными людьми. Этот перестарался – от любого человека хоть чем-то да тянет. Простеньким амулетом на удачу, соседским или собственным сглазом – «чтоб тебе провалиться!», «типун тебе на язык» – такое летит во все стороны, люди даже не задумываются, что говорят…

Нужно спешить. Кьярра торопливо дорисовывает на рассыпанной соли мотылька-дракона и загогулину-гору и шагает прочь – на Багралор. Там никто не достанет, я ей так сказал.

Только она не уходит совсем. Остается на тайной дороге, так, чтобы видеть происходящее в гостиной.

А там ничего не происходит. Бет – изящная, прямая, как всегда, сидит на стуле. Кьярра немного завидует ее манерам, но подражать не пытается: пробовала, видела в зеркале, как это выглядит в ее исполнении, и перестала. Очень уж смешно. Я бы точно засмеялся, пускай и про себя, а это обидно.