Мэйлисса 

Закрытая площадь, предназначенная для боевой практики, была забита учениками с разных курсов. Тех, кто постарше, совсем мало, они кучковались на верхних трибунах и поглядывали на остальных свысока, отличаясь особенной тёмной формой с нашивками из сверкающего эсма и особенно мрачными взглядами. Они уже прошли военные действия, кто‑то из их друзей не вернулся домой.

Вторые и третьи курсы растянулись посередине плотной стеной, словно студенты уже приготовились идти в бой – выправка солдатская, взгляды понимающие, острые, но слегка наивные – вряд ли они сознаю́т, что их ждёт. Среднего звена учащихся тоже немного, все они в сером и голубом, как и положено.

Первокурсники столпились внизу амфитеатра хаотичной массой, больше всех отличаясь растерянностью и разноцветными нарядами: шумели, качались, кто‑то даже успел подраться и случайно выпустить в магический купол огненный шар.

Золотые искры посыпались на голову, когда в центр, из тёмного прохода посередине круглой площади, заглушая шум взмахом руки, вдруг спокойно вышел ректор, и тишина накрыла пространство, словно пуховым одеялом.

Я спряталась за Эри и, дрожа всем телом, представила, что передо мной стоит не тот, кого люблю всем сердцем, а чужой холодный человек – просто прохожий, просто… никто.

Мне придётся это принять. Он не мой теперь. Я не его. Мы далеки друг от друга и никогда не сблизимся.

Но сердце не слушалось – колотило в грудь, заставляя сжимать кулаки и стискивать зубы. Я выстою. Упаду позже, но сейчас выдержу.

– Как вы все уже знаете, некоторые правила в академии изменились, – начал ли‑тэ, скользя цепким взглядом по рядам. Будто искал кого‑то.

Я немного присела и опустила плечи. Ни взглядами, ни прикосновениями сталкиваться с ним не хочу. Это больно.

К ли‑тэ со стороны учительской братии вышла, виляя бёдрами, розовощёкая Ронна. Шикарное лимонно‑золотистое платье переливалось от выверенных движений, а небольшое меховое болеро покрывало узкие плечи, пряча от сезонного холода. Пусть мы и защищены под куполом от осадков и ветра, здесь всё равно не жарко, как в Алунте. Я никогда там не была, но читала, что курортный город Криты славится тёплым побережьем и там отдыхает даже королевская семья. Наши южные земли – пустыни, выжженные лотта, где золотой песок ближе к полюсам стремительно темнеет, поглощая цвета, превращая грунт в чёрный бисер. Мёртвая зона, дикая и не обузданная ни человеком, ни магом.

Куратор окинула ректора ласковым взглядом и встала возле его плеча, как верная жена.

– Мэй, – видя, что я совсем согнулась, Эри вцепилась в мою ладонь и немного повернулась ко мне, – держись за меня. Не смей сдаваться. Ты сильнее этого дерьма. Он ещё пожалеет, что предал.

Я замотала головой. Вряд ли он вообще обо мне вспоминает. Постаралась выпрямиться и бросила вперёд яростный взгляд. Зря. Тут же наткнулась на зелёный, пронзительно сияющий взор, способный расплавить быстрее дневного светила. Ректор смотрел на меня всего лишь миг, но за это время я успела воспламениться и рассыпаться пеплом. Лучше бы он никогда не подходил ко мне, я бы так не заболела, не мечтала бы о том, что недостижимо.

– Что, Мэйлисочка, истекаешь ядом, глядя на чужое счастье?

Я обернулась на скрипучий голос, сдерживая пронзившую спину молнию трепета. Алисия нескромно вытерла уголок губ тонкими костлявыми пальцами и показала на трибуну.

– Думала, что он всерьёз с тобой? Бедная. Мне тебя искренне жаль. – Но на лице девушки была искренняя радость вместо сочувствия, а худая рука ведьмочки вдруг протянулась ко мне, кулак раскрылся, и на ладони девушки оказалась карамелька, завёрнутая в пищевую фольгу. – На, съешь леденец. Другой сладости ведь не получишь.

– Алисия, да замолчи ты, – огрызнулась на соседку Эри, притянула меня к себе и оттолкнула руку ведьмы. Конфета соскользнула и упала на каменный пол с громким стуком.

– Ты хоть отдала ему свою драгоценную невинность или пожадничала? – усмехнулась ли‑тэ Кранс.

– Тебя забыла спросить! – не выдержала я и поздно поняла, что сказала это слишком громко.

– Я вам не мешаю, ис‑тэ Согу? – Ректор метнул в нашу сторону гневный взгляд.

Жар прилил к щекам. Хотелось убежать, спрятаться, потому что все, даже последние ряды, что шушукались и не обращали внимания на речь учителя, тоже обернулись и уставились на меня.

– Ис‑тэ? – повторил Нариэн. Он словно желал унизить меня при всех, растоптать.

И я решилась. Сейчас или никогда. Должна же у меня быть хоть какая‑то гордость.

– Ли‑тэ Лавин, мы знаем, что война близко. Мы готовимся изо всех сил, стараемся, учимся, но… – я оглянулась на притихших студентов, – отпустят ли нас хотя бы на два дня домой? Увидеть родных, попрощаться с ними, обнять… Не все ведь вернутся живыми, когда начнутся бои…

Толпа студентов восприняла моё обращение активно. Зашумела. Заклокотала согласием, а ректор дёрнул уголками губ вниз и ещё больше вытянулся по струнке. Его тёмно‑медовые с переливом огня волосы были стянуты в тугой хвост и немного завивались на висках. Он словно стал другим, выше ростом и шире в плечах. Что за странные метаморфозы?

Нариэн взволнованно провёл ладонью по виску, убирая непослушные прядки за ухо. Я заметила крупные капли пота на его коже и странное сияние в глубине малахитовых глаз. Что с ним?

Дёрнулась назад, но Эри не позволила.

– Мэй, не двигайся. Стой тихо и больше ни слова. Поняла?

Я коротко кивнула и уронила голову на грудь, чтобы позволить ректору ответить. Но не полыхать под его взглядом у меня не получалось. По рукам пошли волны странного тепла, не магия, что‑то другое, словно он не смотрел, а касался кончиками пальцев. Эссаха слабо отозвалась, нить, что связывала меня с оборотнем, вдруг сильно дёрнулась, причинив томную боль, и в плечо будто плеснули пламенем. Я зашипела и почти рухнула на подругу, сильно сжала её маленькие ладошки. Но всё быстро прошло, отпустило, как по велению чьей‑то руки, получилось выровняться и снова поднять голову.

Нариэн смотрел на меня в упор, стиснув губы до блёклой линии, но быстро, словно боясь разоблачения, перевёл взгляд на Эри и сипло проговорил:

– Через неделю закроем полугодие, отметим приход холодного периода балом на льду, а затем… – Он тяжело выдохнул, крупные руки сжались, а капли пота на крыльях носа и лбу выделились сильнее. Засверкали, будто в кожу мужчины вживили камушки рианца. На тренировочной площади всегда прохладно, даже пар идёт изо рта, но ли‑тэ явно жарко.

Это заметила и Ронна, она подобралась к ли‑тэ и что‑то тихо сказала ему на ухо. Нариэн лишь отмахнулся, не глянул, не улыбнулся ей. Ничего. Словно она для него пустое место.

– Ли‑тэ Финерин подсказывает, что сначала нужно сдать промежуточные оценки по теории и магической практике, а потом уже готовиться к танцам. – Он вымученно улыбнулся, и жилка на его скулах судорожно задёргалась. Ректор, быстро отвернувшись, прикрыл ладонью щёку. И по обескураженному выражению лица куратора стало ясно, что ничего подобного она не говорила.

– После бала мы всех отпустим домой на неделю! Порталы уже настроены, вас доставят на место и вернут назад по истечении срока. А сейчас прошу меня извинить. – Нариэн быстро сошёл с трибуны, покачнулся, будто сейчас рухнет и не встанет, и поспешил к выходу.

Ожившие радостные студенты сместились со своих мест, столпились в проходе, собравшись живой рекой.

Я ловила взглядом сутулую спину ректора и не верила своим глазам. Неужели он нарочно не оправдывался, признал свою вину без вины? Но голограмма… Можно ведь и подделать, если уметь создавать иллюзии. Но зачем это Ронне? И почему Нариэн не сказал мне, что он не предавал? Там было что‑то другое? Не знаю, что именно, но чувствую – они говорили о другом у моей постели и не целовались. Всё это ложь.

На выходе с площади, в той точке, где выход чернел провалом, Нариэн обернулся и посмотрел прямо на меня. Так, как смотрел раньше. Жадно. Долго. Будто, протянув руку и огладив щёку, обнял.