Отступил, разогревая пылающей спиной камни до углей, вскинул голову и, разбежавшись, врезался со своей дури в противоположную стену, надеясь, что разобью череп и никогда больше не испытаю той боли, что вырвала из меня всё живое и человечное. Забуду одним махом о любви, что выжрала из меня силы. Заберу любовь с собой, так и не признавшись Мэй… Она не заслужила.

Перед глазами помутнело на миг, но пыль быстро осела. Стена от толчка захрустела и обвалилась, открыв узкий, залитый влагой и слизью проход. Я поплёлся вперёд, не видя и не понимая, что делаю. Шёл долго, пока не стало холодно до костей. Внутренний огонь плавно погас, но в сердцевине магии неприятно крутилась оборотная искра. Я теперь знаю, что чувствует моя девочка, когда её волчица просится на волю. И не могу не любить её. Ненавижу за предательство, но всё равно люблю.

Я шёл дальше, напоминая со стороны нэвиля, пока не упёрся в расширяющийся грот, внизу которого в стене нашлась высокая металлическая дверь из двух частей.

Кто‑то бился внутри, с рыком и грохотом, сотрясая стены. Я на миг потерял ощущение реальности, бросился к замку, прочитал ключ, чтобы выпустить пленника, но открыть не получилось – магических сил не хватило.

Что‑то мощное молотило с той стороны двери. Пыль и песок сыпались на голову, а по коридору шло гулкое эхо.

Я цапнул грудь, где всегда висел кулон. Его подарила мне Дейра, когда я заступил на пост ректора, и только сейчас понял, зачем она это сделала. Моя звериная сущность всегда была рядом, за стеной, билась в истерике, пытаясь выбраться, а я жил дальше, не ведая о том, кто есть на самом деле.

Но ключа на груди не было… Он растворился в ночной тишине вместе с Мэй.

Я не удержался на ногах. Холод сковал мышцы, эссаха вздрогнула в последний раз и взорвалась…

В тишине что‑то шуршало. В темноте что‑то мерцало.

Я попытался перевернуться, но над головой загрохотало, в затылок упёрлись склизкие каменные своды. Выплюнул ругательство, но из горла вырвался рык и пламя, отчего стена напротив мигом высохла и потрескалась.

Это шокировало. На секунду лишило движения и речи.

С трудом повернув затёкшую шею, увидел за спиной кожистые крылья с золотыми перепонками. И спина была не моя, не человеческая. Драконья.

Я дёрнулся от удивления и снова угодил головой в камень, раскрошил его неловким движением, в глазах потемнело. Кое‑как справившись с паникой, что нарастала под рёбрами, снова осмотрелся. Тот же лаз в подземелье академии, каменный проход и выломанная с мясом дверь, разорванная на мелкие щепки.

Я и не я, потому что представить себя рептилией, которых в нашем мире никто не встречал много сотен лет, довольно трудно, застрял в проёме.

Почему не волк или медведь, не тигр или лев, не коала или козёл, в конце концов? Почему я дракон? Они же не встречаются на Энтаре!

Но стало легче. Я смог дышать полной грудью, чувствуя мощь жилистого тела, которое сейчас ужасно неудобно вывернулось из‑за тесноты проёма. Моё крупное чешуйчатое пузо едва не разорвало металлические откосы, прилично выгнув их дугой. По телу перекатывалась неведомая мне магия. Не синяя кританская, и не золотистая, как у иманцев, а белая с перламутровыми вкраплениями. Эта магия подсвечивала каждый полукруглый сегмент на моём теле, скапливалась ослепительным сиянием вдоль хребта и рассеивалась лёгким блеском на крыльях. Пришлось сложить их над головой, потому что расправить не получалось – слишком мало места.

И что теперь делать?

Я вспомнил, чему учил оборотней, когда они срывались в перевороты во время полного мауриса, а он как раз выходит в пик. Помогала детская считалочка: «Тише, мыши, кот на крыше, а котята ещё выше. Кот пошёл за молоком, а котята кувырком. Кот пришёл без молока, а котята – ха‑ха‑ха».

Прочитал раз десять про себя, поскольку говорить огромной пастью было как‑то неудобно, получался только рык. На одиннадцатый раз понял, что мне поможет разве что кувалда по голове – я слишком долго не был един со своей звериной сущностью, поэтому маленькими движениями, с выдохами, чтобы уменьшить объём живота, прополз назад в амбар. Дверь от моих поползновений разрушилась совсем, но здесь, внутри помещения, было довольно высоко и широко – получилось расправить крылья, выгнуть спину до хруста косточек и проверить, в порядке ли лапы. Одна немного кровила, но регенерация работала – ткани вокруг царапины пощипывало, и рубец медленно затягивался.

Это невероятное чувство – быть свободным. Быть собой. Мне словно всю жизнь чего‑то не хватало. Я лёг на бок, чтобы вытянуть вверх крыло и рассмотреть его получше – оно явственно отдавало тепло и свет. То есть я даже ночью не смогу над городом полетать – пристрелят инквизиторы. Тьма, до чего же проще быть волком – бегай себе по лесу, притворяйся хищником, никому не мозоль глаза. Проверил второе крыло – целое, такое же огромное и сверкающее. Мэй бы понравилось, она бы улыбалась.

Она могла быть моей парой… Будь это я, память о ночи пришла бы ко мне вместе со звериной сущностью, но в голове оказалось пусто, потому что в тёмном подземелье не было ничего, кроме тьмы и холода. Дикое заточение и дикое разочарование.

Я перевернулся и, снова встав на упругие лапы, прыгнул на стену. Получилось ухватиться длинными когтями за выступающие камни и переползти к единственному круглому окну под потолком. Небо озарялось сиянием ночного светила, на землю падали крупные, как хлопья, снежинки. И где‑то вдалеке бежала темноволосая девушка…

Я дёрнулся. Это же Мэй! Куда она на ночь глядя?! Опасно ведь в городе одной!

Меня вдруг сжало со всех сторон невидимой магией, будто завернуло в жёсткие объятия. Я внезапно вспомнил, как расправил крылья впервые, мне тогда было больше двадцати, как, озверев и не осознавая, что творю, столкнул маму с балкона. Вот что прятала от меня Дейра!

От воспоминаний, что влетали в голову одно за другим, меня повело и я рухнул вниз, чудом вывернувшись на лапы. Срыгивал пламя, корчился от влетающих в голову прострелов и не мог подняться и помочь Мэй. Меня долго крутило и выворачивало, пока я не распластался на грязном полу в облике человека.

Я ещё некоторое время лежал и не мог прийти в себя. Обессиленный, измождённый, но наполненный решимостью. Я должен помочь Мэй, несмотря на её ошибку, несмотря на то, что вряд ли смогу простить. Я не святой. Всю жизнь думал, что Дейра столкнула мать в пропасть, в памяти отпечаталось, что они спорили, и папина помощница, на которой он позже женился, пихнула маму в плечо, а теперь знаю правду. Это я виноват.

Мэйлисса 

Из лаборатории Эри ушла давно, в воздухе витал только нежный персиковый флёр её шампуня. Я оставила на столе спрятанный в мешочке волос ректора и ключ на порванном ремешке, который украла во время горького и последнего для меня поцелуя. Больше не позволю издеваться над собой. Это пытка, которой нет конца.

Надеялась, что подруга найдёт всё это. Не знаю зачем, ведь проверка, кто же моя пара, уже ничего не изменит.

«Иди вон…» – сказал ректор, словно я собачонка, которую можно погладить по шёрстке, когда выгодно, но пнуть ногой, когда нет настроения.

За ошибки всегда приходится платить, за неосознанные промашки платишь, пожалуй, ещё дороже.

Но я не жалею… Благодаря истинной паре я смогла увидеть настоящее лицо ли‑тэ, который всё время использовал меня ради великой цели, увидела, насколько чёрство его сердце. Ему больно? Кто ж спорит? А мне, Шэйс, приятно!

Теперь и не нужно его прощение, я сама себя не простила и не прощу, но от Нариэна ждала хотя бы понимания и не получила даже капли.

Я не могла вернуться в комнату, боялась, что буду реветь всю ночь и мешать девочкам спать. Слёзы давили изнутри, распирая грудь и терзая распухшие глаза. Да и эссаха после выхода на небо ночного светила переполнялась чересчур быстро, откуда только резервы брались? Я не успевала сливать переизбыток в кулон, а когда бежала из покоев ректора, где‑то посеяла украшение. Наверное, зацепилось за его пальцы. Но когда обнаружила пропажу, было уже поздно, ушла далеко за пределы академии. А возвращаться к ли‑тэ унизительно. Ни за что.