Я выпрямился, проводив взглядом линию укреплённой оси, и вдруг ощутил на себе чужой, осторожный взгляд. Он не был враждебным, не пытался пробиться сквозь кожу, но я почувствовал его почти физически — как лёгкий порыв ветра в спину.

Медленно обернулся к дому, и — точно, не показалось. В одном из окон, будто нечаянно, мелькнули пряди её волос. Светлые, мягкие на вид, они исчезли так же быстро, как появились. Но достаточно было и этого мимолётного движения, чтобы мысли вновь сбились с ритма.

Моя рабыня? Забавно. Уже после первого же разговора это слово казалось неуместным, даже нелепым. Если уж говорить честно, то я скорее чувствовал себя её вассалом — Александра владела не положением, не имуществом, а чем-то другим. Неуловимым. Её голосом, осанкой, странной, почти невесомой уверенностью, с которой она вошла в мою жизнь, словно имела на это полное право.

Да, эта девушка умела производить впечатление. И, похоже, собиралась остаться в моих мыслях надолго.

Александра

Комната, в которую меня проводил Орлин, оказалась удивительно просторной — особенно для рабыни, которой, по идее, полагалась лишь клетушка где-нибудь под лестницей. Я прошла внутрь, на ходу осматриваясь, и невольно замедлила шаг. Помещение, хоть и пустовато, выглядело ухоженным и… каким-то спокойным.

У окна стояла аккуратно заправленная кровать — не роскошная, но чистая, с выглаженным бельём. Неужели здесь действительно кто-то собирался принимать гостей? Или Орлин по старой привычке всегда держит комнату в порядке, на всякий случай?

У противоположной стены стоял старенький, но крепкий столик с крошечным зеркалом. Оно чуть покосилось и потускнело от времени, но всё ещё позволяло рассмотреть отражение. Рядом — один-единственный стул. Мне и этого было более чем достаточно. После сегодняшнего дня я бы и на полу смогла уснуть без особых жалоб.

Пол — тёмный, когда-то, возможно, даже восковой, но теперь потускневший и потёртый. Я заметила следы от давно убранной мебели: то ли от массивного шкафа, то ли от комода. Впрочем, какая разница? Даже если бы они остались, толку от них немного. У меня ведь нет ничего, кроме моего потрепанного костюма и свободной головы на плечах.

Я медленно опустилась на край кровати и выдохнула. Странное чувство — словно я попала в чужую жизнь. Временное убежище, которое не знаешь, как долго продлится.

После того как я провела пару минут в раздумьях, я решила, что стоит немного исследовать это место. Здесь было гораздо чище и опрятнее, чем в центральном холле, который, как мне показалось, был специально оставлен в запущенном состоянии, будто хозяин поместья пытался оттолкнуть всех визитеров. Это не могло меня не озадачить. Внезапно в мою голову пришла мысль: что, если я могу помочь? Исправить что-то в этом месте?

С этой идеей я уверенно направилась к двери, спустилась на первый этаж и по памяти нашла кухню. Орлин, как и следовало ожидать, был там. Я подошла к нему и, не теряя времени, сразу же вывалила на мужчину свою просьбу:

— Мне нужно тазик с теплой водой, несколько тряпок, веник и совок, — сказала я, не объясняя сразу, зачем. Орлин посмотрел на меня с явным недоумением, и я с улыбкой добавила: — Планирую отплатить за вкусный обед.

Орлин, хоть и смотрел на меня с подозрением, без особых возражений принес всё, что я просила: таз с тёплой водой, старенькие, но ещё пригодные тряпки, веник и совок. Однако, когда я потянулась, чтобы взять хоть часть этого нехитрого инвентаря, он нахмурился и коротко бросил:

— Не утруждайтесь, госпожа.

И, будто это само собой разумеется, последовал за мной с полной хозяйственной экипировкой. Я молча пожала плечами — спорить не имело смысла. Пусть будет по его.

Мы прошли обратно в холл, где царила усталая, пыльная тишина. Я направилась в дальний угол, опустилась на колени, и, пока Орлин наблюдал с растущим интересом, вцепилась пальцами в край старого ковра. Пошевелила. Поддался. С глухим треском я потянула вверх и начала отрывать его от пола, освобождая давно забытые мраморные плиты.

— Что вы делаете⁈ — наконец не выдержал старый слуга, чуть не уронив совок.

Я лишь усмехнулась:

— Избавляюсь от иллюзий. Когда-то этот ковер, возможно, выглядел роскошно, но сейчас это просто потрёпанные ошмётки. Не стоит цепляться за то, что давно потеряло своё достоинство.

Он стоял молча, пока я аккуратно отделяла куски: более-менее сохранившиеся складывала в сторону — может, ещё пригодятся, а истлевшие, выцветшие, в пятнах и с прожженными краями — отправляла в кучу у двери, что, как он сам говорил ранее, вела во двор. Думаю, найдётся способ и от этого избавиться.

Когда большая часть пола в углу оказалась освобождённой, я взялась за веник и начала методично подметать мраморные плиты, открывая потихоньку остатки былого величия этого помещения. И чем больше очищала, тем отчётливее ощущала желание — нет, необходимость — вернуть этому дому хоть немного уюта и достоинства.

Как только я закончила с полом в дальнем углу, не останавливаясь, взялась за стены. Пыль и паутина облепили всё, что можно было облепить — особенно вверху, где моя рука даже с натяжкой доставала только до нижнего карниза. Я поднялась на цыпочки, потянулась — и тут поняла, что мне элементарно не хватает роста. Только вздохнуть собралась, как вдруг заметила, что Орлин куда-то исчез. Но долго гадать не пришлось — уже через минуту старик вернулся, волоча за собой древнюю, повидавшую многое лестницу-стремянку, перекладины которой скрипели с характерной обидой старого дерева.

— Позвольте, я сам, — с невозмутимым видом сказал мужчина, хватаясь за одну из перекладин, будто собирался самостоятельно полезть наверх.

Я еле сдержала смешок и покачала головой:

— Орлин, нет. Боюсь, она может вас не выдержать. А я, если что, хотя бы успею схватиться за что-нибудь. Например, за то резное украшение в оконной раме, — указала я на вычурный деревянный элемент, выцветший, но всё ещё крепко державшийся на месте.

Мой помощник фыркнул, но отступил, махнув рукой, мол, делайте, как знаете. А я, поднявшись на шаткую лестницу, начала осторожно сметать вековую пыль с верхней части стены. Щекотка паутины на лице, пыль в носу — не самое приятное занятие, но зато результат был на лицо. С каждым взмахом тряпки становилось светлее — как будто не только в комнате, но и внутри меня.

Мы работали практически до самого заката. Время будто растворилось в шелесте веников, стуке щёток и мягком скрипе старых половиц коридора, по которому мы сновали туда-сюда, вынося мусор. А когда я, вытерев лоб рукавом, в который уже изрядно впиталась пыль, наконец огляделась — не узнала холл. Мы очистили огромный участок, и передо мной открылась та самая скрытая под мусором и ковровыми лохмотьями красота: сероватый каменный пол с вкраплениями изумрудного оттенка. Эти " звезды" будто оживали каждый раз, когда солнечные лучи, пробиваясь сквозь огромное арочное окно, касались их — и тогда камень вспыхивал холодным, почти магическим сиянием.

Я по-настоящему залюбовалась этим зрелищем — а внутри уже начала складываться картина, как именно можно восстановить эту былую роскошь.

— Довольно на сегодня, — сказал вдруг Орлин, выныривая из-за лестницы с охапкой тряпок и щёток. — Все эти штуки я унесу, — добавил он строго, перехватывая у меня тазик и мимоходом забирая веник.

— Но я могла бы ещё…

— Нет, — перебил он неожиданно жёстко. — Продолжим завтра. А сейчас вам стоит отдохнуть.

— Может, с ужином помочь?

— Нет. С этим я как-нибудь сам. А вы ступайте. Это приказ, — с этими словами старик даже пальцем мне погрозил — с видом почти грозным, но в глазах читалась усталая доброта.

Что ж, спорить я не стала. И в самом деле — день выдался неожиданно насыщенным.

Я вернулась в свою комнату, закрыла за собой дверь и на секунду прислонилась к ней спиной. Внутри всё ещё было ощущение движения — будто я продолжала мести пыль, хотя руки уже бездействовали. Пройдясь по комнате, я оглядела потертые стены, потом вернулась обратно, потом снова сделала пару шагов. Потопталась возле кровати, заглянула в зеркало, села на стул… и тут же встала. Не сиделось.