Но внутри уже рос холод, скребущий по ребрам. И я знала — что бы ни происходило, это не просто тревога. Это предупреждение.

Ощущение сдавливало всё сильнее, будто внутри меня напряглась тонкая жила, и кто-то со всей силы начал тянуть за неё. Она гудела в груди, отдавала болью в виски, скручивала дыхание. Я пыталась сосредоточиться, но игла в пальцах дрожала, а перед глазами расплывались очертания ткани. Внутри становилось всё хуже — так, что я больше не могла сидеть и просто делать вид, что всё хорошо.

— Продолжайте без меня, — выдавила, быстро поднявшись. — Я... на минутку.

Мастерицы переглянулись, но я уже выходила из комнаты, почти бегом минуя порог. Платье путалось в ногах, но я не остановилась. Коридор промелькнул перед глазами, как в лихорадке, и я распахнула входную дверь, выскочив на улицу.

Воздух резанул по лёгким, но легче не стало. Я схватилась за грудь, ощущая, как бешено колотится моё сердце. Дышать было тяжело, каждая попытка вдохнуть давалась с усилием. Руки тряслись, и я сжала их в кулаки, будто могла таким образом остановить дрожь.

— Крис… Кристиан… — одни и те же слова вертелись в голове, заглушая всё остальное.

Я выбежала за калитку, всматриваясь в дорогу. Пусто. Ни повозки, ни знакомой фигуры. Лишь жара, пыль и далёкое пение птиц. Сердце то замирало, то билось так, будто хотело выскочить наружу. Я сделала несколько шагов вперёд и… остановилась. Потом вернулась. Снова пошла. Ходила по тропинке, словно загнанный зверёк, не зная, куда себя деть. В груди пульсировала тревога, вырастая в нечто большее, чем просто беспокойство.

Не выдержав, я свернула к дровнику.

Он, как всегда, сидел на месте — наш драконёнок. Но в этот раз, завидев меня, малыш резко поднялся, тревожно хрюкнул и бросился ко мне, рыча, будто тоже почувствовал неладное. Маленькое, горячее тельце ткнулось мне в бедро, а потом снова — он словно пытался подтолкнуть, что-то сказать, предупредить.

— Я знаю, солнышко… знаю, — прошептала, гладя его по голове и чувствуя, как в глазах печёт. — Но что делать? Я даже не знаю, где находится это ущелье… Да и вряд ли дойду туда пешком.

Мой молчаливый собеседник фыркнул, прижавшись ко мне всем телом, а я опустилась рядом на колени, вцепившись в его тёплую шею. Мы оба чувствовали — что-то пошло не так. И сидеть, просто ждать… было невыносимо.

Я ещё немного посидела рядом с драконом, прижавшись лбом к его лобастой голове, но не могла больше просто ждать. Что-то внутри требовало действия. Словно весь воздух вокруг пропитался тревогой, и она тянула меня за руку, выталкивая обратно к дороге.

— Оставайся здесь, малыш, — прошептала я, отстраняясь. — Я должна идти.

Он фыркнул, вцепившись когтями в землю, но послушно остался на месте, напряжённо наблюдая за каждым моим шагом, пока я снова не вышла за калитку и не ступила на пыльную дорогу.

«Буду просто идти вперёд, — мелькнула мысль. — Может быть, встречу его. Может быть…»

Я не знала, куда именно направляться, но внутреннее чувство — не страх, нет, — уверенность в том, что сердце ведёт верно, заставило шагать быстрее. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Я бежала, как могла, не обращая внимания на колючки по обочинам, на ветер и пыль, впивающиеся в кожу.

Вдали показалась телега, запряжённая уставшей, плетущейся лошадью. Сердце больно кольнуло: «Он?..» Я сорвалась на бег, почти летела к повозке, захлёбываясь надеждой… и остановилась в шаге от неё, разглядев мужика в поношенной рубахе с корзинами, полными корнеплодов.

Крестьянин испуганно уставился на меня, пока я хватала ртом воздух, вцепившись в его телегу.

— Ущелье… где? В какую сторону? Скажи, прошу!

Он сморгнул, ещё сильнее нахмурился, будто раздумывал, стоит ли вообще говорить. Но всё же не выдержал моего взгляда и кивнул куда-то вперёд, по петляющей дороге, скрывавшейся за небольшим подъёмом.

— Спасибо… — выдохнула я и тут же бросилась вперёд, не оглядываясь, не давая себе ни секунды на передышку.

Камни хрустели под подошвами, дыхание сбивалось, лёгкие горели, но я бежала. И где-то там, за очередным поворотом, наконец услышала шум. Раздражённое фырканье, топот, голос, громко уговаривающий…

— Да что ж ты как не в себе, стой уже! — донёсся знакомый голос.

Я выбежала из-за поворота и увидела его — Тиберий, стоящий у повозки, держащий удила, а рядом с ним лошадь, брыкающаяся, будто учуяла смерть. Лицо мужчины было бледным, глаза — взволнованными, а по виску стекала струйка пота.

Он обернулся на шум моих шагов и застыл.

— Госпожа?.. — прошептал, не веря своим глазам.

А я уже падала перед ним на колени, хватая воздух рваным дыханием, с единственным вопросом в голове: где он?

Когда я услышала слова Тиберия, сердце словно перестало биться. Мир вокруг меня застыл, как застывают капли воды в мороз. И только одна фраза продолжала звучать в ушах, будто отзвуком собственного удара по мне:

— Его Светлость… он не вернулся.

Я не сразу поняла её смысл. Казалось, меня облили ледяной водой: горло сжалось, дыхание стало коротким и резким, как при панике, а в груди стремительно поднималась волна — не страха даже, а чего-то древнего, сильного, как инстинкт: он в беде. И он там один.

Я медленно подняла глаза на возницу. Он стоял, ссутулившись, пряча руки в рукавах, взгляд метался, не знал, куда смотреть. А потом пробормотал с такой горечью и стыдом:

— Я ждал… долго. Но потом… послышался такой рык… звериный, неестественный. И я… испугался. Простите.

Я едва кивнула, чувствуя, как губы предательски дрожат, а в груди будто кто-то поставил раскалённый котёл.

— Покажете мне это место? — выдохнула. Мужчина тут же поднял на меня ошеломлённый взгляд. Молча качнул головой, будто не верил своим ушам. — Прошу, — мой голос дрогнул, но в нём не было ни мольбы, ни слёз — только решимость. И, наверное, что-то ещё, потому что его взгляд неожиданно стал серьёзным. И Тиберий кивнул.

Я забралась на телегу почти вслепую, дрожащими руками ухватившись за край. Пока возница занимал своё место, я пыталась собраться и удержаться на плаву в этом хаосе эмоций: паника, тревога, злость на себя, беспомощность… и любовь.

Лошадь нервно фыркала и отказывалась идти, мотала головой, будто знала, куда мы направляемся. А я вцепилась в край сиденья, словно это могла быть последняя опора между мной и бездной.

Когда повозка остановилась у странного мшистого камня, в груди уже стоял сплошной ком.

— Дальше я не ездил, — тихо сказал Тиберий. — Там очень опасно. Но господин пошёл туда. — Мой провожатый указал на узкую тропу между кустами, еле различимую среди теней. — Вы бы не шли, барышня. Вдруг… он всё же выйдет.

Я повернулась к нему, увидев в глазах у мужчины — страх.

— Он бы пошёл за мной, — выдохнула. — Значит, и я пойду.

Спрыгнула с телеги — ноги подогнулись на секунду, но я устояла, резко втянув воздух, и без колебаний шагнула в сторону заросшей тропы. В это момент в груди билось одно: Держись, Кристиан. Я иду.

Ущелье поднималось передо мной серыми скалами и густой тенью, казалось, даже воздух здесь был плотнее и чужим. Я приблизилась к его входу, стараясь не шуметь, заглянула внутрь и замерла, прислушалась. Пусто. Ни звука, ни движения. Только странный запах — сырой, терпкий, будто от старой травы, пыли и... чего-то ещё.

Стараясь дышать как можно тише, я сделала шаг вперёд. Земля под ногами мягко хрустнула. Только тут я опустила глаза вниз и увидела тапочки. Простые, домашние, уже запылившиеся, с порванной у одного края тесёмкой. Именно в них я и выбежала из дома, даже не взглянув на собственные ноги.

— Прекрасно, — прошептала себе под нос и чуть тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли. Сейчас не время думать о обуви. Сейчас не время думать ни о чём, кроме него.

Собравшись, я продолжила путь, заставляя себя ступать осторожно и бесшумно. Камни, пыль, корни — всё старалось сбить меня с ритма, но я упорно двигалась вперёд вглубь ущелья. Каждый поворот, каждый изгиб тропы казались одинаковыми и пугающе безликими. Но я чувствовала: он где-то здесь.