И вот дверь наконец открылась, и в комнату вошёл Градский. Его тяжёлый взгляд сразу упал на меня. Мужчина нахмурился, брови сошлись на переносице, и воздух вокруг нас будто сгустился.

— Я ожидал Кристиана… — холодно произнёс он прямо с порога.

Я кивнула, заранее принимая его негодование. Тем временем маркиз открыл дверь своего кабинета и пригласил меня войти. Там он сразу же занял широкое кресло у окна, указав на небольшой стул перед собой.

— У меня договор с вашим хозяином, — продолжил он с презрительной усмешкой. — И я предпочитаю обсуждать вопросы долга с ним, а не с его рабыней…

Я ошарашено уставилась на мужчину, не веря своим ушам. Что? Откуда?.. Да, Кристиан занимал у маркиза деньги, но он не упоминал, что Градскому известно обо мне. Стараясь не показывать своего смятения, я глубоко вдохнула и попыталась говорить спокойно:

— Я вас прекрасно понимаю, но сложились такие обстоятельства, и Его Светлость не может лично присутствовать при встрече. Однако я уполномочена вернуть вам долг.

Теперь пришла очередь моего собеседника удивлённо вскинуть брови.

— Вернуть? Всю сумму? — в его глазах блеснул хищный интерес.

— Да, — осторожно ответила я.

Мужчина медленно поднялся из кресла. Его движения стали жёсткими, и в голосе прорезалась сталь:

— Откуда они у вас? Вы их украли? — рявкнул он.

Я невольно вжалась в стул, чувствуя, как холод пробегает по коже.

— Нет, что вы… — попыталась объясниться, но Градский уже не скрывал злости.

— Я знаю, что Кристиан ранен, — он шагнул ближе, ударив ладонью по столу, отчего чернильница опасно качнулась. — И он не мог найти оставшуюся сумму. Где вы взяли деньги? Почему вообще влазите туда, где вам не место?

Я открыла рот, чтобы ответить, но слов не нашлось — этот мужчина говорил всё громче и резче, не давая мне вставить ни звука.

— Вечно эти женщины… Думаете, делаете добро? — его голос сорвался почти на рык. — Забрали бы деньги себе — и спокойно жили безбедно до конца своих дней. Но нет! Вы должны сунуться туда, куда вас никто не звал!

Градский шумно выдохнул, будто пытаясь взять себя в руки. Плечи его чуть опустились, а голос стал холоднее, но спокойнее:

— Покажите деньги.

Я дрожащими руками развязала мешочек, высыпала всё содержимое на стол. Серебро и медь глухо загремели о полированное дерево, разлетаясь маленькими кучками. Маркиз придвинул к себе монеты, пересчитал медленно и придирчиво, словно выискивая подвох. А после наконец, кивнул.

— Хм. Всё верно. Вы свободны.

Я подняла глаза, чувствуя, как внутри холодеет. Он явно рассчитывал, что я покорно уйду. Но я и не думала так просто сдаваться.

— Мне нужна расписка о том, что долг погашен. И документ, который подписал Его Светлость, вы обязаны его вернуть. — Голос мой дрогнул лишь чуть-чуть, но я не отводила взгляда.

Лицо Градского мгновенно перекосилось, а на скулах заиграли желваки.

— Что? — процедил он сквозь зубы. — Да кто вы такая, чтобы требовать от меня бумаги?

— Та, кто принес вам деньги, — резко ответила, чувствуя, как злость переплетается со страхом. — И я не уйду отсюда без доказательства, что долг уплачен полностью и в срок.

В глазах моего визави мелькнуло настоящее нутро — жадность, злоба, раздражение. Он вскочил, опрокинув стул, и шагнул ко мне.

— Соплячка! Думаешь, мне есть дело до тебя и твоего хозяина? Твой герцог — неудачник, как и его отец! Его род обречён на забвение, а ты… ты всего лишь рабыня, которая решила играть в хозяйку! — каждое слово он выплёвывал, как яд.

Я подхватилась, сердце билось где-то в горле.

— Не смейте говорить так о нём! — выкрикнула, сама поражаясь собственной смелости. — Кристиан дал больше, чем вы когда-либо сможете!

Градский замер прямо передо мной, так близко, что я чувствовала жар его дыхания. Глаза мужчины метали искры, а пальцы дёрнулись, словно он готов был разорвать меня на месте. Я инстинктивно сжалась, прижимая руки к груди и не зная, хватит ли у меня сил оттолкнуть его.

И вдруг — тихий, но грозный голос разрезал накалённый воздух, словно нож.

— Олаф… тебе не кажется, что драться с женщиной — низко?

Я замерла, не веря своим ушам. Голос был до боли знаком. Медленно, будто боясь, что это окажется сном, я обернулась… У двери, опираясь на косяк, стоял герцог Виери. Бледный, осунувшийся, но живой, с тем самым ледяным блеском в глазах, который я помнила.

— Кристиан… — прошептала, вцепившись в край стола, чтобы не упасть.

Он шагнул внутрь, и взгляд его был прикован только к маркизу.

— Ну так что, Градский? — продолжил тихо, но с такой сталью в голосе, что у меня пробежали мурашки. — Готов объяснить мне, почему ты решил угрожать моей женщине?

Кристиан Виери

Я стоял — только на упрямстве, только на злой, привычной силе воли, хотя тело ныло от слабости, и каждая мышца будто вопила, требуя покоя. Но сдаваться я не собирался. Не перед ним. Не перед тем, кого ещё недавно называл другом.

Олаф, словно почуяв моё измождённое состояние, с каким-то болезненным наслаждением продолжал изливать всё, что годами копил в себе. Его слова били не кулаком, а куда больнее — памятью, предательством, откровениями, от которых хотелось закрыть глаза и перестать слушать.

— Думаешь, твоя рабыня случайно попала под ярлык «неправильного товара»? — презрительно скривился он. — Это я подкупил Гектора, чтобы он подал протест и попытался вернуть её обратно. Хотел посмотреть, как ты выкрутишься. Хотел, чтобы ты понял: даже твоя игрушка — не в твоей власти.

Я сжал зубы, и только привычка к самоконтролю не позволила мне качнуться.

— А жандарм… этот твой Кфанийский, — Олаф зло усмехнулся. — Ты ведь так надеялся на него? Но и туда я протянул свою руку. Я давил, я требовал, чтобы дело закрыли так, как мне нужно. Только этот упрямый пес оказался слишком честен. Сломать его мне увы не удалось… хотя я и пытался.

Каждое слово падало тяжёлым камнем, и я чувствовал, как мои плечи опускаются всё ниже.

— Ах, да... Маркиза Луарийская… — Олаф прищурился, словно наслаждаясь каждым признанием. — Ты же думал, она станет твоей спасительницей? Ха! Я нашёл тех банкиров, у которых хранились её деньги, и устроил проверку счетов. Хотел, чтобы она не могла протянуть тебе руку помощи. Чтобы ты понял, каково это — когда от тебя отворачиваются даже самые близкие союзники.

Градский шагнул ближе, и в его глазах горело то самое безумие, что раньше я считал лишь амбициями.

— Это всё я, Кристиан. Я душил тебя тихо, изнутри. Мелочами. Подковырками. Чтобы ты чувствовал, что твоя сила — ничто. Что твоя дружба — иллюзия. Что всё, что у тебя было, можно у тебя забрать.

Я молчал. В груди будто застыл камень. А сердце отказывалось верить.

Неужели всё это — правда? Неужели Олаф ненавидел меня настолько? Ведь я… я же считал его товарищем. Близким. Мы бок о бок учились, ходили в походы, делили кровь и грязь. Я доверял ему, как себе. А он всё это время точил нож, чтобы воткнуть его мне в спину.

Я смотрел на предателя — и впервые в жизни не видел перед собой врага. Видел пустоту. Человека, который продал всё — и честь, и дружбу, и собственное сердце — ради того, чтобы доказать самому себе: он выше. Я стоял, глядя на Олафа, и чувствовал, как во мне снова загорается тот ледяной огонь, который некогда помогал принимать решения на поле боя. Тело всё ещё дрожало от слабости, но слова шли уверенно, и в голосе звучала та самая твердость, которой он боялся всегда.

— Хорошо. Считай ты победил. А дальше что? Чем всё это должно по-твоему закончиться? Я молча уйду? — шагнул вперёд, глядя в растерянные глаза маркиза. — Ты надеялся, что я промолчу? — медленно произнёс я, не сводя с него взгляда. — Что я проглочу все твои мерзкие игры и закрою глаза? Нет, Олаф. Это не тот случай.

Я выпрямился, насколько позволяли силы, и шагнул вперёд, нависая над ним.