Ужин проходил в тишине — тягучей, вязкой, будто густой сироп, который тянется за ложкой и никак не хочет отлипнуть. Я ел молча, старательно жуя каждый кусок, как будто в этом была вся суть моего вечера. На вкус — всё было замечательно. Орлин, как обычно, проявил чудеса кулинарного мастерства, особенно со специями, но… казалось, даже аромат перца не способен перебить эту странную пустоту.

Я бросал короткие взгляды на Александру, не слишком навязчиво, чтобы не выдать себя. Всё тот же потертый костюм. Ни следа изумрудного платья. Ни одного. Даже те пушистые тапочки — и те остались без внимания. Разумеется, я ничего не сказал. Лишь кивнул самому себе и вернулся к еде, словно это объясняло всё.

Наверное, стоило что-то сказать. Хоть слово. Поблагодарить Орлина за ужин или… хотя бы показать, что мне не всё равно. Но вместо этого я доел молча, будто оттачивая мастерство невидимого исчезновения, и, не поднимая глаз, встал из-за стола.

Ни «спасибо», ни «приятного вечера», ни даже обычного «до свидания».

Просто развернулся и ушёл, ощущая за спиной взгляды — удивлённые или, может, разочарованные. Кто знает. Может, я опять всё испортил. А может… мне это только кажется.

Я прошёл по коридору, чувствуя, как напряжение в груди не уходит, а только крепчает.

Я добрался до спальни, прикрыл за собой дверь и в ту же секунду тяжело выдохнул, как будто сбросил с плеч неужившийся груз. Не раздеваясь, рухнул на кровать, закинув одну руку за голову и уставившись в потолок, где тонкая трещинка в штукатурке подозрительно напоминала карту какого-то несуществующего королевства.

— Ну и дурак же ты, Виери, — пробормотал себе под нос, хотя даже голос свой слушать не хотелось.

Почему я сбежал? Почему не остался, не сказал хотя бы пару нормальных слов? Я же человек, а не статуя в холле. А вёл себя как… как подросток, который впервые в жизни пригласил девушку на бал, а потом сбежал, увидев, что она пришла в сапогах.

Снова мысленно вернулся к ужину. Александра… выглядела усталой. Работали ведь целый день, пахали как проклятые. Возможно, не надела платье просто потому, что побоялась испачкать. Или решила приберечь до лучшего случая. Или… не поняла. Не поняла, что это не «обязанность», не «приказ». Просто… подарок. Просто попытка сказать: «Ты не вещь, не слуга, не временная гостья». А я даже не удосужился всё объяснить. Сунул пакеты, как будто покупал нечто банальное в лавке: «держи, и будь здорова».

Особенно тот злополучный пакет с бельём… Чёрт. Да любой на её месте мог бы не так понять.

Я резко сел на кровати, будто меня ударило молнией — и тут же снова откинулся на подушки, сдержав порыв подскочить и идти к ней. Поздно. Слышал, как скрипнула её дверь. Вернулась к себе. Наверняка тоже не в восторге от этой тишины. Не буду её тревожить. Не сейчас.

Но завтра…

Завтра я всё объясню. Спокойно. Без бегства. Без этой детской робости, как будто я впервые кому-то что-то подарил. Хотя, если быть честным… возможно, так оно и есть.

Вот только вышло всё не так, как я рассчитывал. Ночь выдалась тёмной, плотной, словно чернила, и я наконец-то начал проваливаться в сон, когда кто-то настойчиво постучал в дверь. Стук был сдержанный, но уверенный — прибывший по мою душу явно не планировал уйти ни с чем. Я приподнялся, всё ещё сражаясь с остатками сна, и услышал голос Орлина:

— Господин… простите, но вы должны спуститься. У нас… гость. И, боюсь, не с добрыми вестями.

Сон слетел с меня моментально. Я вскочил, наспех оделся, даже толком не застегнув рубашку. На первом этаже было прохладно, как и бывает летними ночами, когда в старом доме гуляют сквозняки. В холле царила полутьма, лишь одинокая свеча на столике отбрасывала зыбкое, дрожащие пятно света. В его неровном сиянии я увидел мужичка — встрёпанного, измученного, будто он проделал путь бегом.

Одет он был в выцветшую, потёртую рубаху, и хоть моя одежда была из более дорогой ткани, выглядел я сейчас ненамного лучше. Мужик вжал в ладони мятую кепку, в которой, похоже, провёл целый день, а может, и не один. Завидев меня, он судорожно кивнул, будто боялся, что я прогоню его обратно в ночь.

— Милорд… простите, — заговорил он срывающимся голосом. — У нас беда… ржанники. Они вернулись.

Я сжал пальцы в кулак, сохраняя внешнее спокойствие.

— Один из наших… Валин… он вёз овощи в город на продажу. Вернее, пытался. Его нашли… телега разбита, лошадь мертва, а сам он — еле жив. Говорит, они вылезли из ущелья, словно тень. Он едва успел добежать до деревни…

Челюсть непроизвольно сжалась. Ржанники. Существа из Чернополосского ущелья, которых многие уже начали считать байкой, страшилкой для детей. Видимо, зря.

— Вы уверены, что это именно они? — нахмурился я, стараясь сдержать скепсис. — Может, волки? — Хотя… и с волками нужно расправляться, если те начинают лезть в поселения.

— Нет, милорд… не волки… — крестьянин нервно сглотнул, уставившись куда-то мне за плечо. — Валин, он сам видел. Собственными глазами. Говорит — черные, будто сажа, высокие… И тени от них — не такие, как у людей… И зубы у них… словно обломки кос.

Мужичок мял в руках свою кепку, будто надеясь стереть с нее остатки страха. Несколько секунд молчал, а потом, наконец-таки решившись, заговорил дальше, уже как-то сдержаннее и виновато:

— Милорд… мы, конечно… мы не платим налоги. И давно. Нас ведь еще тогда, пятнадцать лет назад, освободили… когда вся эта нечисть из ущелья прорвалась. Все тогда горело, рушилось… Герцог Виери — ваш отец, — мой гость торопливо перекрестился, — он же спас всех. Со своими… рыцарями. И не стал требовать ничего после. Мол, молитесь да живите. Вот мы и жили.

Работяга снова сглотнул и, не поднимая взгляда, добавил:

— А вы… ну, вы ведь… молодой. Не приезжали. И мы подумали, что всё, что и не вспомнит никто. Вот так и привыкли.

Мой собеседник замолчал, а затем достал из-за пояса потертый кожаный кошель, тугой, звенящий. Протянул мне двумя руками, с поклоном:

— Но если вы… если бы вы могли заступиться. Прогнать их, пока не поздно… Мы… мы собрали, что смогли. Хоть так… отблагодарить.

Я молча смотрел на кошель. Звенели в нём не только монеты — звенело раскаяние, страх, стыд и, быть может, тонкая нить надежды.

— Дайте мне время на сборы, — коротко сказал, не принимая кошель, и, развернувшись, направился в сторону оружейной.

Я уже давненько туда не заходил. Пожалуй, слишком давно. Словно боялся остаться один на один с тем, что там хранилось… с прошлым, от которого я так упорно отворачивался. С тем, кем я был. С тем, кем, возможно, должен был оставаться.

Скрип двери встретил меня пыльным затишьем. Полумрак, запах масла и металла — всё было на своих местах. Только я изменился.

Я быстро снял с себя домашнюю одежду, переоделся в походный камзол, плотный и удобный, укреплённый кожей в нужных местах. Под ним — доспех, не тяжёлый, но вполне способный выдержать удар клинка или когтя. На плечи лег тёплый плащ — ночи даже летом в здешних краях могли быть злыми.

Рука привычно потянулась к мечу. Сталь была наточена — Орлин, как всегда, всё содержал в порядке, даже если я этим не пользовался. Затем — к поясу, где один за другим закрепил ножи. А ещё ниже — сумка с зельями: зелёный пузырёк для регенерации, фиолетовый для ускорения, синий — для снятия магических блоков. Всё-таки с ржанниками без магии не справиться, особенно если это не одиночка, а целый выводок.

Проблема была в другом: я давно не практиковался. Да, магия — это не сталь, она не ржавеет. Но любое ремесло, будь то бой или заклинание, требует не только памяти, но и тренировки. Руки помнят, но воля… воля могла дрогнуть.

Я глубоко вдохнул, ощутил на языке горечь то ли страха, то ли предвкушения, и наконец повернулся к выходу. Пора.

— Только без фанатизма, Орлин, — бросил я, застёгивая последний ремешок на доспехе. — Холл уже блестит, так что пусть Александра займётся чем-нибудь не таким пыльным. И сам не усердствуй особо. К ужину меня ждите, но без паники, если вдруг не появлюсь. Значит, просто задержался.