Тем временем вокруг нас начало собираться всё больше людей. Они переговаривались между собой, бросая на девушек оценивающие взгляды, перешёптывались, что-то обсуждали, будто приценивались. Сердце неприятно сжалось от этого осознания, но паниковать было рано. Хотя бы потому, что я ещё никак не могла поверить, что всё это происходит на самом деле.

Я повернулась к ближайшей девушке — невысокой, с длинными тёмными волосами и огромными глазами, в которых плескался страх. Попыталась заговорить, надеясь, что этот шаг наконец прояснит ситуацию и поможет мне определиться с дальнейшими действиями. Но стоило мне открыть рот, как она резко отвернулась, будто не хотела привлекать ко мне внимания, а заодно и к себе. В груди неприятно кольнуло, но я не собиралась так просто сдаваться.

Тот самый длинный злой дрыщ, который притащил меня сюда, вдруг вскарабкался на трибуну и начал что-то вещать. Голос у него был резкий, с неприятными металлическими нотками, и он вещал громко, явно привыкнув, что его слушают без возражений. Я напряжённо вслушивалась, и по отдельности слова мне были вполне понятны, но стоило попытаться сложить их в связное предложение, как смысл тут же ускользал, оставляя меня в полном недоумении.

Продавец рабов хлопнул в ладоши, и вокруг нас тут же раздалось злобное шипение. Я резко обернулась и тут же пожалела об этом. Те самые змеежабы — или как их там называли — выстроились в полукруг и теперь подгоняли нас к постаменту, лениво поводя раздвоенными языками и нетерпеливо переступая лапами. Уж не знаю, чем они собирались меня ткнуть, но проверять на себе совершенно не хотелось.

Нас вытолкнули вперёд, заставляя подняться на подмостки, и, едва я оказалась там, мне всучили в руки какой-то помятый клочок бумаги. Я ошарашенно уставилась на него — какие-то каракули, но… если прищуриться, то это вполне могли быть цифры. Что это, номерок? Чтоб никто не перепутал свою новую рабыню?

В животе неприятно заныло, а по спине пробежали мурашки. Всё это было похоже на дурной сон, но почему-то я никак не могла проснуться.

Торговец с какой-то мерзкой, наигранной улыбкой выталкивал на середину девушек одну за другой, и я, хоть и понимала смысл его слов урывками, всё же догадывалась, что именно он говорит. «Красота», «молчаливость», «скромность» — его голос тягуче расхваливал каждую, словно товар на базаре. Одна из девушек так и вовсе «почти ничего не ест, хватит одного ломтя хлеба», и это, судя по одобрительным кивкам некоторых зрителей, было едва ли не главным её достоинством.

Я с нарастающим ужасом наблюдала за всем этим, чувствуя, как внутри разливается ледяное осознание — это не сон. Это реальность. Жуткая, неправильная, но всё же реальность, в которой я каким-то чудовищным образом оказалась.

И тут Гектор (кажется так называли этого продавца живого товара) шагнул в мою сторону. Его узкие, цепкие глаза быстро оценили меня, но вместо того чтобы схватить мою руку, он вдруг повернулся к дрожащей рядом брюнетке. Девушка, невысокая и худощавая, сжалась, будто надеялась стать невидимой, но это не помогло — торговец протянул к ней свои корявые, загрубевшие руки, намереваясь схватить и вытолкнуть на середину.

Она всхлипнула, сжавшись ещё сильнее, и что-то во мне в этот момент взорвалось. Может, это была ярость, может, отчаянный протест против всей этой абсурдности, но в следующий миг я уже резко шагнула вперёд и с силой оттолкнула торгаша.

Нужно ли говорить, что моё поведение знатно так разозлило Гектора?

Толпа мгновенно замерла, словно я только что сотворила нечто непоправимое, что-то настолько выходящее за рамки дозволенного, что даже самые безразличные зеваки вдруг начали таращиться на меня с плохо скрываемым ужасом. Торговец зло рыкнул, сузив глаза и подходя ближе, но, к моему удивлению, бить меня не спешил. Видимо, портить «товар» не входило в его планы. Вместо удара он вдруг усмехнулся, и эта ухмылка мне совсем не понравилась.

— Смелая, — протянул он, явно смакуя слово. — Что ж, у меня есть для тебя одно… интересное предложение.

Мурашки побежали по спине. Всё во мне протестовало против этих слов, но спросить, что именно он имел в виду, я не успела. Гектор уже развернулся обратно к клиентам, сменив злобу на привычную маслянистую улыбку, и продолжил торги, словно ничего не произошло.

Тем временем та самая брюнетка, ради которой я устроила этот мини-бунт, сама шагнула вперёд. Опустив голову, она послушно замерла на середине, и торговец снова начал расхваливать «благочестия» своей «драгоценной находки», уверяя покупателей, что лучшей кандидатуры им просто не найти.

Время шло, девушки исчезали одна за другой, отправляясь со своими новыми владельцами, а вместе с ними постепенно редела и толпа. Кто-то потирал руки, довольный удачной покупкой, кто-то, наоборот, ворчал, не найдя себе подходящего «товара», но в целом рынок постепенно затихал.

Я же стояла на месте, наблюдая за этим всем с нарастающим чувством обречённости. И когда осознала, что осталась одна-единственная, тут-то и началось самое «интересное». Гектор, как ни в чём не бывало, подошёл ко мне, недвусмысленно указав на центр подмостков. Я закатила глаза, но выбора у меня особо не было.

— Итак, — протянул торговец, оглядывая оставшихся зевак, — дама с… характером. Но ведь это даже интереснее, не так ли? Всего за… — он назвал цену.

Я не знала расценок этого мира, но даже мне было очевидно, что сумма смехотворная. В сравнении с тем, за сколько уходили остальные, мою цену можно было назвать разве что символической. Но даже за такие копейки никто не спешил меня покупать.

Торгаш усмехнулся, снова назвал сумму, уже ниже. Потом ещё. И так цена падала, пока в какой-то момент я не стала стоить… десять медяков. Десять! Это дешевле половины той самой несчастной рыбины, которую унес с собой мой потенциальный покупатель! Но даже за столь унизительную цену никто не торопился брать норовливую рабыню.

Я тяжело выдохнула. Возможно, мне стоило порадоваться, что среди покупателей не нашлось извращенца, любящего ломать непокорных жертв… Но, с другой стороны, долго ли этот приторговывающий людьми мерзавец будет ждать, прежде чем избавится от залежавшегося «товара» иным способом?

Последние зеваки начали расходиться, разочарованно переговариваясь — зрелища не получилось, товар не ушёл с молотка, а значит, ничего интересного тут уже не предвиделось. Гектор проводил их взглядом, что-то буркнул себе под нос и развернулся к своим змеежабам, которые по-прежнему жужжали возле трибуны, зловеще покачиваясь на лапах.

Уж не знаю, что этот торгаш собирался делать дальше, но судя по всему, я начала ему откровенно мешать. И, если честно, начинала подозревать, что в его голове уже оформился какой-то очень нехороший план. Я сглотнула, стиснув кулаки. Да уж, дожила! Уже готова была предпочесть даже какого-нибудь неприятного извращенца, лишь бы не оставаться здесь!

И именно в этот момент из толпы раздался хриплый, надтреснутый голос:

— Говорите, рабыня всего за десять медяков?

Я резко обернулась и уставилась на говорившего с такой надеждой, словно он был моим единственным спасением. Старичок, опираясь на посох, разглядывал меня с прищуром, словно прикидывая — а стоит ли оно вообще своих денег?

Я отчаянно улыбнулась покупателю, вкладывая в эту улыбку всю свою надежду, отчаяние и мольбу о спасении. Седовласый мужчина чуть склонил голову набок, словно оценивая, а потом, к моему облегчению, всё же шагнул вперёд. Гектор, заметив хоть какой-то интерес к «испорченному товару», моментально воспрянул духом и решил не упускать свой шанс.

— Десять медяков? — фыркнул он, нацепив на лицо самодовольную ухмылку. — Да вы, уважаемый, видно, не расслышали. За такую… э-э-э… живую девушку цена будет не меньше пятидесяти!

— Так вы ж только что десять сказали, — прищурился старичок, постукивая пальцами по посоху.

— Слушай, дед, ты вообще торговался когда-нибудь? — Гектор картинно всплеснул руками. — Это же аукцион! Я дал стартовую цену, а дальше уже идёт борьба за лучший товар!