Я, не раздумывая, шагнул вперёд, перекрывая путь хищнице. Всё вокруг будто замедлилось. Я видел, как ржанник заносит когти для второго удара. Успел подставить клинок — тот звонко встретил лапу — и вонзил оружие в её бок, глубоко, с силой. Тварь дёрнулась, захрипела… но, умирая, всё же полоснула меня по руке. Когти прошли глубоко, словно горячие иглы. Я рванулся назад, тряхнул кистью, пытаясь не обращать внимания на пульсирующую боль. Рука заливалась кровью.

Бой завершился быстро. Две оставшиеся кошки, поняв, что силы на исходе, отступили, злобно шипя и пятясь к скалам. Мы их не преследовали — победа была слишком дорогой.

Я знал, что времени мало. Под когтями этих тварей — яд. Нечистый, сжирающий плоть изнутри. Я наугад достал флакон из сумки, надеясь, что ещё осталось. В нём плескались едва заметные остатки исцеляющего зелья. На двоих — не хватит.

Моя рана… потерпит. Я уже чувствовал, как начинает жечь под кожей, но выстоять было можно. А вот Аврон — нет. Он корчился на земле, бледный, с дрожащими пальцами. Я склонился над кузнецом, разорвал рубаху на груди и без колебаний вылил последние капли лекарства на рванную рану. Пузыри, пена, шипение — зелье начало работать, хоть и слабо. Надеюсь, его хватит.

— Держись, — бросил я и кивнул Эйрику. Мы одновременно подхватили кузнеца под руки. Он был тяжёлым, но не настолько, чтобы мы не смогли унести его обратно.

Кровь капала с моего локтя, но я не обращал внимания. Главное — дойти. Потом будет боль. Потом будет всё остальное. Сейчас — дорога.

Мы выбрались из Чертополосского ущелья, побитые, измотанные, с затуманенными взглядами, но живые. Каждый шаг давался с трудом, но никто не жаловался. Мы понимали — это только начало. С ржанниками ещё не покончено. Я насчитал как минимум дюжину этих тварей в логове, и, будь они все на месте, вряд ли кто-то из нас выбрался бы отсюда живым. Мы уничтожили четверых. Двое, раненые, ушли, затаились в тенях. Они отлежатся — и снова выйдут на охоту. Но теперь хотя бы ясно одно: ближайшие дни — может, неделя — поселению ничего не угрожает. Им нужно время на восстановление. Нам тоже.

Дорогу мы нашли не сразу. И только когда под ногами снова заскрипел гравий, и среди деревьев показалась старая тропа, я выдохнул с облегчением. Там, где начиналась широкая просека, нас дожидался староста, не сменивший даже седла на своей старенькой, костлявой кобылке. В руках — вожжи, на лице — тревога. Увидев нас, он подался вперёд и едва не спрыгнул с лошади.

— Живы… — только и выдохнул мужичок.

— Почти, — хрипло ответил я.

Мы погрузили без сознательного Аврона на телегу, сели сами — я, Эйрик, ещё пара мужиков, потерявших больше запала, чем крови. Кости ныли, рука горела. Я осторожно снял куртку и осмотрел рану. Рваная полоска от когтя начинала темнеть, кожа вокруг пошла пятнами. Плохо. Очень плохо.

— Нужно промыть… хоть чем-то… — пробормотал я, уже не к кому конкретно. Слышал себя будто сквозь туман. Всё внутри плыло, каждый толчок колёс отдавался в черепе глухим ударом. Пространство закрутилось, солнце вдруг стало слишком ярким, звуки — будто доносились из глубокой бочки.

— Эй… ты как?

Мне показалось, что кто-то трясёт меня за плечи. Или за ворот. Или просто я качался сам. Я не знал, что происходит, не понимал голосов вокруг. Мир начал медленно тонуть в мягкой, вязкой тьме.

Я не сопротивлялся. Пусть. Потом — разберёмся.

Александра

Я подхватилась чуть ли не с первыми лучами солнца. Быстро оделась, собрала волосы и поспешила вниз — хотелось помочь Орлину с завтраком, почувствовать, что я здесь не просто гостья, а хоть чем-то полезна.

Но стоило мне ступить на первый этаж, как тут же столкнулась с суетящимся туда-сюда стариком. Он будто сам не знал, куда податься: то заглядывал в кухню, то проверял кладовую, то выглядывал во двор. Шаги нервные, движения резкие, и на лице — тревога, которую он явно пытался скрыть.

— Орлин? — окликнула я тихо.

Мужчина вздрогнул, обернулся ко мне, и я сразу поняла — что-то случилось.

— Ах, Александра… — выдохнул он и растерянно провёл рукой по седым волосам. — Господин ушёл ещё до рассвета. Сказал, что вернётся к ужину, велел не переживать.

Он попытался улыбнуться, но вышло как-то блекло. Я почувствовала, как внутри разливается беспокойство, густое, липкое. Казалось бы — он предупредил, пообещал вернуться. Но почему тогда внутри всё сжимается в тревожный ком? Почему ощущение, будто что-то не так, не оставляет ни на секунду?

Мы позавтракали почти в тишине. Бобы, хоть и сдобренные специями, шли как-то тяжело, ложка за ложкой — без особого аппетита. Мой напарник больше ковырялся в тарелке, чем ел, а я и вовсе только машинально жевала, словно пытаясь отвлечься от тревожных мыслей.

Когда посуда была убрана, я, стараясь придать голосу бодрости, предложила:

— А давайте лестницу почистим и перила приведём в порядок? А то скрипят — будто жалуются на свою судьбу.

Но старик только покачал головой, поправляя подбитую жилетку.

— Господин перед уходом велел не усердствовать. Сказал: «Ничего кардинального без меня». Так что пока живём — как есть.

Я пожала плечами. Ну и ладно.

— Тогда может, займёмся крыльцом? Хоть немного приберёмся перед домом. Подметём, кусты подрежем… Пыльно там, как в старом сарае, а зелень вообще вовсю полезла на дорожки.

Орлин хмыкнул, но взгляд его стал мягче.

— Это не внутри, так что, думаю, у Его Светлость не будет в претензий. Дворик, конечно, давно просил к себе внимания.

И вот мы уже вышли на улицу, каждый с инструментом в руках. Хоть что-то полезное — и хоть немного отвлечься.

Мы с Орлином потрудились на славу. Подрезали разросшиеся кусты, аккуратно убрали побуревшие листья, которые за зиму и весну успели устлать землю плотным, унылым ковром. Подмели дорожки, оттащили в сторону гнилые ветки, стряхнули пыль с обветренной скамейки. Возле входа в особняк снова стало видно аккуратную каменную кладку, а зелень перестала лезть под ноги, будто специально стараясь спрятать дом от чужих глаз. Было приятно видеть, как маленькими усилиями мы возвращаем особняку живой облик.

Трудились почти до вечера, позволив себе лишь короткий перерыв на обед. В тот момент, казалось, что работа хотя бы на время вымывает из головы тревогу. Но когда стрелки часов приблизились к ужину, а герцог так и не появился, в душе начали подниматься холодные волны беспокойства. С каждой минутой становилось всё сложнее сидеть на месте.

— Выйдем ещё раз в сад? — предложила я, вытирая руки о фартук. — Может, уже на подходе.

Орлин кивнул, и мы вышли во двор, оглядывая дорогу перед домом, будто взглядом можно было притянуть Кристиана обратно. Вместо этого из-за поворота донеслись негромкие голоса, и вскоре на тропинке появились трое мужчин. Я сразу узнала одного из них — худощавый, смуглый, с прищуренными глазами — тот самый работорговец, с которым мы уже сталкивались. Меня будто прошило током.

— Нам нужен Кристиан Виери. Он здесь? — проговорил усач в тёмной куртке, обращаясь скорее к Орлину, чем ко мне. Он говорил спокойно, почти вежливо, но за словами чувствовалась угроза.

Старик, не теряя ни секунды, вышел чуть вперёд, закрывая меня собой. Его спина была прямая, взгляд — холодный.

— Его Светлость сейчас в отъезде. Что ему передать?

Незваные гости переглянулись, и работорговец хмыкнул, бросив на меня знакомую ухмылку. Затем кивнул в мою сторону, и усач со странным выражением лица проговорил:

— Передайте ему, что мы забираем незаконно приобретённую рабыню. А герцог обязан будет явиться в префектуру Вилантии для выяснения обстоятельств.

Мир будто пошатнулся. Я замерла, глядя на них в неверии, а затем — на Орлина. Но он не отступал ни на шаг, несмотря на свой возраст и хрупкость. Он стоял, словно стена.

— Девушка никуда не пойдёт, — внезапно раздался голос, от которого у меня подкосились ноги.