Скинул мятую рубашку, надел свежую, поверх — жилет и простой плащ. Выходя в холл, услышал знакомые голоса: Орлин что-то спокойно обсуждал с крестьянами, которые успели заглянуть в особняк ни свет ни заря. Они замолчали, завидев меня.

— Ваша Светлость, — один из новоприбывших уважительно склонил голову.

Я кивнул и уже практически прошёл мимо, когда вдруг остановился, поворачиваясь к собеседнику Орлина:

— У вас есть лошадь?

— Телега, милорд, — ответил другой, почесав затылок. — С кобылой. Не быстрая, но тащит исправно.

Я кивнул. Ни капли сомнений.

— Сгодится. Запрягите. Поеду с вами.

Орлин приподнял бровь, но не сказал ни слова. Он понимал — сейчас не до гордости и не до приличий. Время — мой главный враг, и если до Рауди я быстрее доберусь на телеге, пусть будет телега. Плевать, как это выглядит со стороны.

Главное — начать.

Дорога петляла среди полей, пересохших от летнего зноя. Колёса телеги жалобно поскрипывали, подпрыгивая на каждом ухабе, а я вцепился в край деревянного борта, чтобы не слететь с узкой лавки. Орлин сидел рядом, молчаливый и хмурый, а крестьянин сосредоточенно правил, то и дело поглядывая на нас украдкой — не привык возить аристократов в своей телеге, да ещё и тех, что, по слухам, уже успели навлечь на себя интерес жандармов.

Когда мы подъехали к небольшому поселению у самого въезда на земли Рауди, несколько женщин у колодца обернулись и замерли с ведрами в руках. Один парень, опершись на вилы, провожал нас взглядом, в котором читалась не то настороженность, не то откровенное любопытство. Я встретился с ним взглядом, но он тут же опустил глаза.

Мы были чужаками. И всем здесь это было прекрасно видно.

Сколько времени прошло с моего последнего визита сюда? Два года? Меньше? Но с тех пор многое изменилось. Тогда барон Рауди, в своих добродушных приливах великодушия (или его все же совесть немного мучила?), снизошёл до того, чтобы подвезти меня на собственной, пусть и слегка потрёпанной, но всё же гербовой карете. Мы беседовали о виноградниках, о налогах, о неблагодарности слуг. Теперь я ехал к нему как крестьянин. В открытой телеге, по тряской дороге, с кровью на повязке под рубашкой и гневом, закипающим под рёбрами.

Когда поселение осталось позади, за перелеском показались первые строения поместья Рауди. Дом выглядел почти так же, как я его помнил — камень, оштукатуренные башенки, облезлые балюстрады, и всё это с каким-то нарочитым оттенком занятости — словно барон хотел казаться богаче, чем был на самом деле. У ворот уже мелькали фигуры — нас заметили.

Я выпрямился. В сложившейся ситуации мне было далеко до герцогского достоинства, но я всё ещё был Виери. И приехал сюда не просить.

Телега затормозила у ворот с натужным скрипом, и пыль, поднятая дорогой, медленно оседала на высохшую траву. Один из стражников — плотный, с заросшей щетиной и в выцветшей куртке с эмблемой здешних земель — лениво подошёл ближе, изучая нас с подозрением. Он явно не ждал, что в телеге окажется кто-то, кто вызовет у него хоть каплю уважения.

— Мне нужен барон Рауди, — сказал я спокойно, но твердо, поднимаясь с телеги. Прямая осанка, руки за спиной, холодный взгляд — я вышел к нему, как к равному, хоть и был намного выше по происхождению.

Стражник на мгновение замешкался, а затем, скрестив руки, хмыкнул с нескрываемым скепсисом:

— Его Милость сейчас занят. Что ему передать?

Незнакомец оглядел меня с ног до головы, и я видел, как его взгляд чуть дольше задержался на моей повязке, будто это подтверждало для него: перед ним не господин, а какой-то оборванец.

— Передайте ему, что герцог Виери требует аудиенции. Срочно, — произнёс я, выпрямляясь ещё выше. Лицо — камень. Брови — грозовая туча. Я смотрел на него так, как смотрел бы на того, кто смеет преградить мне путь в собственный дом.

Мужчина замер. Его самодовольство испарилось за одно сердцебиение.

— Г-герцог?.. — переспросил он, растерянно. — Ваша Светлость… прошу меня простить… Я… не признал…

— Ну так исправь это, — отчеканил я. — И живо.

Он быстро поклонился и почти бегом скрылся за воротами. Я остался стоять на месте, не двигаясь, как и положено тому, кто не привык ждать, но умеет, если это нужно. Спустя всего пару минут тот же стражник вернулся — уже куда более учтивый, чем прежде. Он отвёл глаза, поклонился и произнёс с преувеличенным почтением:

— Его Милость барон Рауди готов вас принять, Ваша Светлость. Прошу следовать за мной.

Я шагнул вперёд, оставив телегу и Орлина за спиной. Пыль дороги осталась на сапогах, но голову я держал высоко. Не хватало ещё, чтобы какой-то барон решил, что я пришёл просить милости. Нет. Я пришёл напомнить .

Мы миновали калитку и вышли на внутренний двор. Затем ступили на идеально отполированную лестницу — каждая ступень сияла так, будто их натирали с утра до ночи. Следом — прохладный мраморный коридор с новеньким, дорогим ковром, ещё не успевшим потерять ворс. На стенах — свежие гобелены, в оконных нишах — хрустальные вазы. Похоже, дела у моего «дорогого друга» шли неплохо. И это радовало. Ведь если есть чем жить, значит, найдётся и чем платить.

Мы остановились у массивной двери с резным гербом Рауди. Стражник распахнул её, с почтением кивнув мне на вход:

— Прошу, Ваша Светлость.

Я вошёл.

Кабинет встретил меня теплом и ароматом специй. Барон Рауди, как всегда, сидел за своим массивным столом из красного дерева. Он поднялся — пухлый, румяный, в расшитом жилете, с неизменной добродушной улыбкой, за которой скрывался человек, привыкший торговаться даже за воздух.

— Кристиан! — воскликнул он, разводя руки. — Рад тебя видеть. Что привело тебя в мои края?

Александра

Городок оказался куда живее, чем я ожидала. Узкие улочки, мощёные крупными, неровными камнями, петляли между домами с покатыми крышами и деревянными ставнями. Небольшие лавки выстраивались вдоль дороги, каждая со своей вычурной вывеской — резные и ярко раскрашенные, они словно наперебой старались привлечь внимание прохожих. Вот аптекарь с символом змея и кубка, вот булочная с плюшевым кренделем над дверью, вот шляпная с котом в цилиндре. Я разглядывала всё это с затаённым интересом — впервые по-настоящему.

В тот день, когда меня продали, я почти ничего не запомнила. Всё прошло в каком-то липком тумане страха и злости. Только теперь, глядя на старинные здания, украшенные резьбой и витражами, я осознала, насколько этот мир отличается от моего. Здесь не спешат. Здесь живут — медленно, по-старому, будто время не властно над этими улицами.

Карета вдруг остановилась, заставив меня чуть податься вперёд. Мы подъехали к высокому каменному зданию с башенками — оно напоминало уменьшенный замок и определённо выделялось среди остального городского пейзажа. Видимо, ведомство, куда меня должны были доставить.

Сопровождающие открыли дверцу и выбрались первыми. Один из них, моложе и, казалось, менее прожжённый, чем его коллеги, на мгновение задержался, потом протянул мне руку — вполне вежливо. Этот жест не остался незамеченным.

— Уж не забывайся, Рэн! — хмыкнул один из напарников. — Она, конечно, одета прилично, но всё ещё рабыня.

— Надо же, — подхватил другой. — Смотри, кавалер нашёлся. Прямо рыцарь башмаков и пыльной дороги.

Хохот прозвучал неприятно. Я не ответила — просто приняла протянутую руку и выбралась из кареты с достоинством, будто не слышала ни слова. Слишком много глаз, слишком мало выбора.

Каменные ступени под ногами веяли прохладой, и каждый шаг отдавался глухим эхом под сводами старого здания. Мы поднимались по широкой лестнице, ведущей к резной двери с коваными ручками. За моей спиной раздавался скрип сапог — торговец, неспешно выбравшийся из собственной кареты, остался с сухопарым жандармом. Тот, судя по жёсткому выражению лица и командному тону, был среди троицы главным. Похоже, разговор у них предстоял не самый приятный.