— Собирайтесь. Мы едем домой, — сказал он спокойно.

А я... я просто смотрела. Смотрела, как будто не могла поверить, как будто разум всё ещё отказывался принимать, что он действительно здесь, прямо передо мной, и произнёс эти слова.

— Неужели вы не хотите вернуться в Нижний Долес? — Он склонил голову, и улыбка на его лице чуть дрогнула, словно мужчина начал сомневаться в моём молчании.

И тогда я, наконец, очнулась.

— Хочу! — воскликнула и почти подскочила со стула, рванув к двери. Обняла его крепко, как будто герцог мог исчезнуть, если отпущу. — Я скучала... — вырвалось само собой, и в горле тут же защипало. Словно всё напряжение последних дней прорвалось в одно мгновение.

Я неуклюже отстранилась, пытаясь расцепить руки, и тут же вспыхнула от смущения. Господи, что я творю? Повисла на Кристиане, как будто он мне… как будто он мне действительно самый близкий человек. А ведь это было правдой! В этом мире у меня никого ближе не было.

Мой спаситель тоже выглядел неловко: уши пылали, а сам он залился краской почти до воротника. Но мужчина не сделал ни шага назад. Просто смотрел на меня — растерянно, тепло, с тем самым выражением, от которого сердце вдруг заколотилось сильнее.

Мы вышли из душной допросной комнаты и пошли по коридору. Я украдкой оглядывалась через плечо, будто вот-вот появится тот угрюмый жандарм и, нахмурившись, заберёт меня обратно, сообщив, что всё это — ошибка. Парадокс, но страх оставался — даже сейчас, когда свобода была на расстоянии вытянутой руки.

Кристиан это заметил. Он обернулся, сбавил шаг и дождался, пока я поравняюсь с ним. А затем… неожиданно взял меня за руку. Просто и спокойно, будто это было естественно. Его ладонь оказалась на удивление тёплой и твёрдой, словно мой сопровождающий и не думал меня отпускать.

Я удивлённо уставилась на мужчину, но он лишь чуть улыбнулся:

— Пойдем, — сказал негромко.

И мы пошли. Уже вместе.

Вышли на улицу, прошли немного в сторону — к месту, где, припарковавшись в тени деревьев, стояла простенькая телега. Возница что-то жевал, лениво наблюдая за прохожими, но, завидев Кристиана, сразу выпрямился. Мы взобрались на телегу, и я, устроившись рядом с герцогом, наконец-то позволила себе выдохнуть.

Возница щёлкнул вожжами, и лошади тронулись, размеренно постукивая копытами по булыжной мостовой. Мы ехали прочь из Вилантии, города, в котором я провела слишком много времени в неизвестности, тревоге и бесконечных допросах.

Но выдохнула я по-настоящему только тогда, когда серые камни и скучные фасады сменились полями и дорогами. А когда впереди показалась знакомая тропинка, ведущая к поместью Виери, я уже светилась, словно отполированный медяк.

— Мы дома… — прошептала почти неслышно.

Дома. Я наконец-то дома.

Когда мы подъехали к поместью, я уже не знала, чего ждать. Лишь тихо надеялась, что всё осталось таким, как прежде. Но стоило нам приблизиться — и я чуть не задохнулась от изумления.

Прежде покосившиеся ворота теперь стояли прямо, надёжно укреплённые, с ровными петлями и — о чудо! — открылись без единого скрипа, будто кто-то смазал их с особой тщательностью. Лошади неспешно въехали внутрь, и как только телега покатилась по знакомым плитам двора, я ахнула вслух совершенно искренне, не в силах сдержать свой восторг.

— Какая красота! — вырвалось само собой.

То, что я увидела, было словно из сна. Когда меня уводили, двор уже начали приводить в порядок: кое-где подстригли кусты, убрали часть сорняков. Но сейчас… сейчас всё это было не просто ухожено — оно расцвело прямо как в сказке.

Кусты вдоль дорожек выглядели будто живые, округлые, зелёные, украшенные нежными цветами разнообразных оттенков. Никаких торчащих палок или обломков, никакой пыли или бурьяна. Всё было чисто, аккуратно и выверено с любовью. Перед фасадом выложили небольшой круглый палисадник, откуда тянулись ровные дорожки к крыльцу, к боковому входу и к мастерской. Лепестки свежих цветов мягко шуршали под лёгким ветерком. Даже камни под телегой были вымыты до блеска.

Я сидела, раскрыв рот, и не могла поверить, что всё это — наш дом. Наш Нижний Долес.

Теперь он действительно был моим домом.

Едва мы остановились у крыльца, как дверь дома тут же распахнулась, и в проёме показался Орлин. Старик выглянул наружу, щурясь от вечернего солнца, и как только его взгляд упал на нас, его лицо вспыхнуло таким неподдельным восторгом, что я чуть не прослезилась.

— Александра! — воскликнул он и, совершенно забыв про свою больную спину, про осторожность и почтенные годы, бросился к нам, ловко миновав ступени и колёса телеги. Мужчина действительно побежал — не спеша, не осторожничая, а прямо вот с порывом. А в следующий момент его руки обвили меня в неожиданно крепких объятиях, и я застыла от удивления. Будто любящий дядюшка обнимал свою давно потерянную племянницу.

— Ах, я так рад, что вы вернулись! — приговаривал он, отстраняясь лишь на полшага, чтобы заглянуть в лицо. — Как там с вами обращались? Не обижали? Ели хоть нормально? Не водили по допросам без конца?

Орлин осматривал меня с головы до ног, будто мог по глазам определить степень моральных травм. Я не успела ответить ни на один из вопросов — старик сыпал их с такой скоростью, что, кажется, сам запутался в порядке.

— Вы, наверное, голодны, бедняжка! — вдруг спохватился он. — Ну конечно голодны! Пойдёмте, я вас накормлю, у меня там пирог остывает, и ещё каша есть — настоящая, с мёдом. Быстро! Пока не остыла!

Мужчина потянул меня за руку, вовлекая в дом, словно торопился компенсировать все дни моего отсутствия. При этом Кристиана он почти не заметил — точнее, заметил, но внимания не уделил.

— Ничего. Я в порядке, — с притворной обидой буркнул герцог оставаясь позади, но в его голосе явно звучала улыбка. И когда я на секунду обернулась, чтобы взглянуть на него, то увидела её и на его лице — тёплую и настоящую. Ту, что была только для своих.

Мы привычно направились в сторону кухни — туда, где у Орлина всегда пахло чем-то уютным и съедобным. Дом изменился, но маршрут остался прежним: мимо знакомых дверных проёмов, по скрипучим половицам, в ту самую кухню, где прошли мои первые тихие и почти домашние вечера в этом мире.

Но стоило мне переступить порог, как я ахнула — и тут всё преобразилось. Полки сияли чистотой, травы и сушёные букетики были развешены аккуратными рядами, а стол — накрыт гладко выглаженной и почти нарядной скатертью. Даже горшки у печи были расставлены в чётком порядке, словно участвовали в параде. У старого слуги семейства Виери и раньше был полный порядок в его владениях — за редким исключением вроде той ночи, когда цыплята и гусята устроили хаос, вломившись в дом, словно разбойники. Но сейчас здесь царствовала поистине сказочная аккуратность.

— Садитесь-садитесь, — с важностью пригласил старик, хлопоча возле печи. — Я уж всё приготовил, не подумайте, что встречаю вас с пустыми руками.

Вскоре перед нами оказалась большая миска ароматной каши. В ней было всё — и растопленное масло, и жареные орешки, и чуть-чуть сухофруктов… Но главным ингредиентом оказался мёд. Я не удержалась от восхищённого вздоха: тёплый, янтарный, он стекал с ложки густыми ленивыми каплями.

— А это, — Орлин с гордостью постучал по стоящему в углу бочонку, — крестьяне приволокли. Говорят, мол, за всё, что господин Виери для них делает. Так что теперь у нас меда — на всю зиму хватит, и ещё на подарки останется.

Я зачерпнула ложку каши и откинулась в кресле, позволив себе впервые за многие дни почувствовать себя в безопасности. Горло щипало от тепла — не от пищи, а от чего-то глубже. От той заботы людей, что были рядом.

Во время ужина Орлин, как всегда, держался оживлённо и по-хозяйски. Я слушала, как он, не спеша, рассказывал о переменах, случившихся в округе за то недолгое время, пока меня не было. Оказалось, крестьяне начали обрабатывать земли совсем рядом с поместьем Виери — кто-то по собственной инициативе, кто-то по разрешению герцога. Жизнь начинала возвращаться в этот, казалось бы, забытый уголок.