— Вы же понимаете, что я всё равно буду переживать, — буркнул старик, но кивнул, принимая приказ.

Я усмехнулся — тихо, про себя — и шагнул за порог. Воздух был прохладным, пах сырым камнем и чем-то ещё… тревожным. Тишина перед грозой. Или перед бедой.

Мы с крестьянином выбрались из поместья через боковую калитку, что вела на узкую, поросшую травой тропу. Местами её почти скрывали кусты и высокий бурьян, но мужичок шёл уверенно, словно не в первый раз.

Через несколько минут мы вышли к дороге. На её обочине стояла телега — простая, чуть перекошенная от долгой службы. Лошадь, распряжённая и привязанная к оглобле, переминалась с ноги на ногу, хлестала хвостом и тихо фыркала. Рядом, свернувшись калачиком прямо на мешках с сеном, дремал мальчишка лет двенадцати — то ли сын, то ли помощник крестьянина.

— Не стал будить, — шепнул мне мужик, кивая на парнишку. — Пусть пока отдохнёт. Многое пережил сегодня.

Я только кивнул. Не время разговаривать. Время — действовать.

Крестьянин ловко запряг лошадь, и животное привычно фыркнуло, переступая копытами. Он поправил упряжь, проверил, чтобы всё держалось крепко, а затем жестом указал мне на задок повозки:

— Тут помягче, господин. Я одеяло постелил. Не герцогское кресло, конечно, но ехать с удобством можно.

Я забрался, устроился на одеяле, которое приятно утепляло деревянные доски, и устроился поудобнее. Мальчишка, свернувшись калачиком на мешках, продолжал крепко спать, даже не шелохнувшись — видно, день выдался тяжёлый. Да и потрясения — не для детской психики.

Повозка тронулась, деревянные колёса заскрипели, заскакали на неровностях. Дорога, хоть и укатанная, была в ямах, кое-где её подмывали дожди. Как и всё в моём герцогстве — кое-как, на честном слове, но держалось.

Однако по мере того как мы продвигались ближе к обжитым землям, пейзаж начинал меняться. Поля были засеяны — видно, не просто заброшенные участки, а ухоженные, выправленные. Тут и там мелькали грядки, фруктовые деревья, какие-никакие изгороди. А дома, хоть и старые, были отремонтированы: стены покрашены, крыши латаны, а во дворах царил порядок.

Невольно я отметил, как люди старались. Жили, может, небогато, но с усердием и заботой. Всё было не новым, но крепким и ухоженным. Жаль только, что эти усилия не могли защитить от того, что пришло с гор.

Мы въехали в поселение как раз на заре — небо только начинало светлеть, а на востоке уже разливалась розовато-золотая полоска. Как только телега докатилась до первой улицы, с обеих сторон начали выбираться жители. Кто в ночных рубахах, кто уже с рассвета за делами. Они с опаской смотрели на меня, будто пытались убедиться, что это действительно герцог, а не какой-то бродяга в пыльных доспехах.

Когда мой провожатый натянул вожжи и остановил телегу, среди людей поднялся ропот. Шепотки разносились в утреннем воздухе:

— Это он… Один пришёл? Против целого выводка… Ржанники… Опять они…

— Сегодня тоже не спокойно… на пастуха напали ночью. Утащили двух коров. Парень еле убежал, теперь заикается, бедный…

Я сидел молча, слушая, как в голосах звучит не столько страх, сколько отчаяние. Люди устали бояться, устали надеяться. И всё же вышли — встретить того, кто мог бы стать хоть какой-то защитой. Хоть на время.

Крепыши из деревни, едва солнце начало пробиваться сквозь утреннюю дымку, уже вовсю сновали по дворам. Кто с топором, кто с вилами, а кто и с ржавым мечом наперевес. Видно было, что в драку они не стремились, но и сидеть сложа руки никто не собирался — в каждом из них бурлило то самое упрямство выживания, за которое я всегда уважал своих подданных.

Я нашёл глазами старосту — тот самый мужик, что привёз меня сюда. Он стоял у повозки, перекладывая что-то в мешке, и выглядел так, будто не спал уже пару суток.

— Покажите мне, где было первое нападение, — попросил я, застёгивая сумку на поясе.

Он кивнул и повёл меня в сторону от деревни. Дорога вскоре закончилась, уступив место узкой тропке, что змеилась вдоль заросшего оврага. Кустарник по бокам был густой, цеплялся за одежду и царапал кожу. Пару раз мне пришлось отмахиваться от особо назойливых веток. Староста шагал чуть впереди, приминая траву и отодвигая хворост, а потом вдруг остановился и, махнув рукой, показал:

— Вот тут…

Мы сошли с тропинки и пробрались между низкими деревцами, пока не вышли к большому валуну. У его подножия земля была тёмной, пропитанной засохшей кровью. Пахло тяжело, тухловато. С одной стороны в траве я заметил следы — будто что-то тащили. Возможно, тушу. Судя по глубине, лошадь не просто убили — её утянули в сторону, вдаль от дороги.

Я присел на корточки, открыл сумку и достал один из небольших пузырьков с душицей — простое, но проверенное средство для выявления магического следа. Капнул пару капель прямо на пятно. Прошло пару секунд — и жидкость вспенилась, подняв вверх сизо-чёрные пузыри, которые тут же с треском лопнули, источая резкий, почти гнилостный запах.

— Ржанники, — хмыкнул я, поднимаясь. — Ваши люди не ошиблись.

Староста только молча кивнул, сжал пальцы на топорище, будто крепче вцепился в уверенность, что теперь с ними кто-то есть. Кто знает, сможет ли защитить, но хотя бы попытается.

Мы вернулись в поселение уже под лучами утреннего солнца, и деревня заметно оживилась. У дома старосты собралась дюжина крепких мужиков — кто в кожаных жилетах, кто с обмотками на руках, кто в старых кольчужных накидках, давно утративших блеск. У каждого было какое-никакое оружие: вилы, топоры, охотничьи ножи. Они о чём-то тихо спорили, переглядывались и переминались с ноги на ногу.

Но как только мы с моим проводником появились на улице, разговоры стихли. Мужчины разом обернулись, уставившись на меня. Один из них шагнул вперёд — плечистый, с копной тёмных волос, собранной в короткий хвост. В руках — остро заточенный топор с выбитым на лезвии клеймом. Кузнечная работа, добротная.

— Ваша Милость, — начал он с лёгким кивком, — меня зовут Аврон. Я местный кузнец, все меня здесь знают.

За его спиной тут же закивали соседи, кто-то даже вслух подтвердил:

— Верно говорит! Аврон — человек надёжный!

— Если вы не против, — продолжил тот, — я хотел бы пойти с вами. Не могу просто сидеть, сложа руки, когда эти твари снова крадутся к нашим домам.

Я прищурился, разглядывая хмурое, немного усталое лицо. Сомнение внутри дёрнулось — то ли привычка к одиночным вылазкам, то ли ответственность. Всё же…

— Поход в Чертополосское ущелье — это не увеселительная прогулка, — честно предупредил я, качнув головой. — Это может быть опасно. А так как у меня нет личной охраны, то и безопасности вам я гарантировать не могу.

Слова повисли в воздухе, давая кузнецу шанс передумать. Но Аврон даже не дрогнул. Его пальцы лишь крепче сжали топорище, а в глазах мелькнуло то самое деревенское упрямство — мол, попробуй отговори.

— Я не прошу защиты, милорд. Просто хочу быть полезным. У нас тут не каждый день герцоги приходят на помощь. Так что если вы не против — буду рядом. — Я молча кивнул. Пожалуй, в таком спутнике была своя польза. И, может быть, немного — человеческого тепла.

Едва Аврон закончил говорить, как из-за его спины выступил следующий — низенький, коренастый мужик с седыми висками и цепкими, опытными глазами.

— Лоренц, плотник. — Он кивнул мне с почтением, хотя в голосе звучала уверенность. — Я с этими землями всю жизнь бок о бок. Дом мой, семья — всё здесь. Так что если и умирать, то не в подполе, а с топором в руках.

За ним шагнул ещё один — долговязый, с широкими плечами, в старом жилете, залатанном на плече.

— Эйрик, охотник. Тропы знаю, кусты слушаются. Если понадобится, выведу обратно, хоть с закрытыми глазами.

— Петрин, пасечник! — буркнул четвертый, чуть помоложе, — может, и не воин, но руки крепкие, мед таскать привык. Если будет нужно — ударю. По крайней мере попробую.

Так один за другим из толпы выходили мужчины, представлялись, и почти каждый, пусть и своими словами, повторял ту же мысль: «Земля наша. Если не мы — то кто?» Не все, конечно, решились. Кто-то остался стоять, нахмурившись, кто-то отвёл взгляд. И я не винил — страх в таких делах не слабость, а здравый смысл.