Хэлли

У него все еще горит свет. Сейчас середина ночи, мы вернулись домой пару часов назад, а в его спальне все еще горит свет.

Конечно, я тоже еще не сплю, но это потому, что я проспала большую часть дороги домой. Но не Рио. Когда я предложила ему поменяться, чтобы он мог отдохнуть от вождения, он отказался, заверив меня, что совершенно не спит.

Он все еще там, судя по яркому свету, льющемуся из его спальни, который я вижу из своей.

Его поведение испортилось, как только он покинул больничную палату моего отца. Он был спокоен и погружен в свои мысли. Тишина, царившая между нами по дороге домой, была удушающей, и тогда я поняла, что он все знал.

Я ждала, что он задаст какие-нибудь дополнительные вопросы, что мы поговорим о том, что он теперь знает, но он не сказал ни слова. Но всякий раз, когда я смотрела на него, мне казалось, что я физически вижу, как он пытается осознать все это.

Стоя у своего окна, я снова проверяю его комнату, желая, чтобы в соседней комнате погас свет, чтобы он мог немного поспать. После того, как он всю неделю ездил на работу, в последнюю минуту сел на рейс в Миннесоту и вез нас обратно в Чикаго, я знаю, что он вымотан.

Я также знаю, что его мысли, вероятно, прямо сейчас развиваются со скоростью мили в минуту.

К черту все это. Мы можем поговорить, если он хочет, или я могу прилечь рядом с ним, чтобы он мог немного отдохнуть, но в любом случае я иду туда.

Я беру ключи, надеваю кеды и пересекаю двор к его дому. На улице кромешная тьма. Горит только свет в его спальне. Я использую его, чтобы найти защелку на его воротах, прохожу через задний двор и открываю заднюю дверь ключом от дома, который он мне дал.

Я не знаю, почему я не выбрала входную дверь. Наверное, я так привыкла таскаться тайком с Рио, что проскользнуть через задний двор посреди ночи для нас более привычно.

Закрыв за собой дверь, я тихо пробираюсь через первый этаж, поднимаюсь по лестнице и подхожу к двери его спальни. Она оставлена открытой, чтобы я могла видеть Рио, сидящего на краю своей кровати спиной ко мне. Он наклонился вперед, локти на коленях, плечи опущены.

Я собираюсь постучать, чтобы сообщить о своем присутствии, когда он заговаривает первым.

— Пользуйся парадной дверью, Хэлли.

Я застываю в дверном проеме, не в силах пошевелиться.

— Нам больше не нужно пробираться по крышам и через окна. Мы взрослые люди, и я не собираюсь снова это скрывать. Пользуйся парадной дверью.

О.

Он по-прежнему не оборачивается, чтобы посмотреть на меня, поэтому я пересекаю комнату и обхожу кровать. Встав между его ног, я заставляю его сесть и посмотреть на меня. Требуется секунда, чтобы эти зеленые глаза встретились с моими но, когда они это делают, от боли в них что-то раскалывается внутри меня. Я думаю, это остальная часть той брони, которую я пыталась надеть на него.

— Я так понимаю, он тебе все рассказал.

Челюсть Рио сжимается, и он снова отводит от меня взгляд. Хотя он не кажется сердитым. Он выглядит так, словно вот-вот расплачется и изо всех сил старается этого не делать.

Я измотана. Устала от сегодняшнего дня. Устала от попыток сопротивляться этому, но я не могу представить, насколько он измотан. Его мысли работали без остановки, по крайней мере, последние шесть часов, но после прослушивания того голосового сообщения, которое он оставил мне, когда навещал свою маму, я бы предположила, что он не переставал думать весь день.

— Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, Рио. Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.

Он на мгновение замолкает, прежде чем, наконец, снова смотрит в глаза. — Ты в порядке? — это его первый вопрос. Это мягко и сладко, с ноткой беспокойства в его тоне.

Кивая, я спрашиваю — А ты?

Он едва заметно качает головой, говоря "нет".

— Поговори со мной.

Стоя между его ног, я чувствую, как он обхватывает ладонью заднюю часть моего бедра. Его большой палец поглаживает взад-вперед мою кожу, пока он что-то обдумывает в уме. — Почему ты так много работаешь, Хэлли?

Ну, это был не тот вопрос, которого я ожидал.

Но я больше не лгу ему. Сегодняшний день показался мне переменой. Важной, поэтому я проглатываю свою гордость и говорю ему правду. — Потому что я по уши в долгах.

Он вообще никак не реагирует. — А почему ты в долгах?

Всматриваясь в его лицо, я понимаю, что он уже знает ответ. Вот почему он не реагирует. Нет, мой отец не сказал ему, потому что он понятия не имеет об этом, но это Рио. Человек, который знает меня лучше, чем кто-либо другой, даже спустя все эти годы.

— Я думаю, ты уже знаешь.

— У твоего отца рак. Страховка покрыла не столько, сколько ты позволил ему поверить.

Я качаю головой. — Это не покрывало расходов на жилье или переезд. Не было никакой оплаты сиделке, как я ему говорила. Но он не стал бы участвовать в испытании, если бы знал это, а мне нужно было, чтобы он поправился. Итак, я сказала ему, что все в порядке. Я взяла кредит, чтобы это произошло.

Брови Рио хмурятся, но он ничего не говорит, поэтому я продолжаю.

— Я работала над тем, чтобы вернуть долг, когда у него была ремиссия в первый раз. Я смогла работать больше часов, но потом он снова заболел и нуждался во мне. Я не мог производить платежи. Проценты выросли, и хорошо… это стало дорого стоить. -

Опять же, он ничего не говорит, и какая-то часть меня задается вопросом, не осуждают ли меня за то, что я небрежно обращаюсь со своими деньгами, но тогда я не думала, что это было небрежно. Я до сих пор этого не знаю.

— Как только я получу работу на полный рабочий день в дизайнерской фирме, я смогу быстрее расплатиться. Я просто пытаюсь оставаться в курсе событий, насколько это в моих силах, пока…

— Хэлли, — обрывает он меня. — Ты не обязана мне ничего объяснять. Ты заботилась о своей семье. Я бы на твоем месте поступил так же. — Качая головой, он с трудом снова смотрит мне в глаза. — Но, во-первых, ты никогда не должна была оказаться в таком положении, и я чертовски сожалею, что поставил тебя туда.

Я знала, что так и будет. Я знала, что он будет чувствовать себя виноватым. Что он будет винить себя.

Признаю, когда я была моложе, какая-то часть меня хотела, чтобы он знал, как тяжело было после его ухода. Я хотела, чтобы он чувствовал себя дерьмово из-за того, что бросил меня таким образом. Но не больше. Никто из нас не может изменить свой выбор, и размышления о нем только наполнят нас сожалением.

Я не прекращаю успокаивающе поглаживать подушечками больших пальцев его щеки, давая ему минуту прийти в себя.

В конце концов, он запрокидывает голову и смотрит на меня. — Когда ты узнала, что он болен?

Это то, чего я не могу сказать ему прямо сейчас. Не тогда, когда он и так занят, коря себя за все, что узнал сегодня.

— Рио, уже поздно. Давай немного поспим.

Его глаза полны ужаса, когда он смотрит на меня, как будто он уже знает, что я собираюсь сказать. — Когда?

Я покорно вздыхаю, зная, что он не оставит это в покое, пока я не расскажу ему.

— Летом, когда тебя призвали. За две недели до того, как ты уехал в тренировочный лагерь в Чикаго.

Я наблюдаю, как он пытается переварить это, как он пытается понять временную шкалу. Я вижу момент, когда все щелкает, потому что он выглядит так, словно из него вышибло дух.

— Пожалуйста, скажи мне, что это неправда.

Все, что я могу сделать, это грустно улыбнуться ему и наблюдать, как все его поведение сдувается еще больше, чем оно уже было.

У меня не было возможности рассказать ему о диагнозе моего отца много лет назад, потому что через двадцать четыре часа после того, как я узнала об этом, я узнала, что у его отца был роман.

Я была так напугана по стольким причинам, и вдруг я не знала, как ему что-нибудь сказать.

Наклоняясь вперед, он прижимается лбом к моему животу, чтобы спрятать от меня свое лицо. — Ты была сама не своя последние две недели. Я помню это. После того, как все выплыло наружу, я решил, что это потому, что ты знала о моем отце и пыталась скрыть это от меня