Он сделал приглашающий жест, указывая на свободные места в первом ряду, и я почувствовала, как сжимается моё сердце. Ключевой момент. Момент, когда Райт поклянётся в вечной верности другой. Момент, когда все мои надежды рухнут окончательно.

Пока мы шли к своим местам, я ощущала на себе десятки взглядов — любопытных, оценивающих, порой откровенно враждебных. Искажённые изучали нас с нескрываемым интересом, и, несмотря на светский лоск мероприятия, в воздухе витало напряжение, почти осязаемое.

— Они на нас пялятся, — прошептала я Арло, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

— Пусть, — отозвался он так тихо, что я едва расслышала. В его голосе звучало странное удовлетворение. — Мы лучше их, чище их. Пусть смотрят и завидуют тому, чего никогда не смогут достичь.

Его слова удивили меня своей откровенной надменностью, но не было времени обдумать их — люди вокруг начали рассаживаться, и мы последовали их примеру.

Теперь, сидя в первом ряду, я могла лучше рассмотреть собравшихся. Судя по одежде, по украшениям, по той почтительности, с которой к некоторым обращались окружающие, здесь собралась элита искажённых — аристократия, богатые промышленники, влиятельные политики. Они держались с достоинством и сдержанностью, которые я не ожидала увидеть, и это лишь усиливало мое смятение.

Я была в сердце территории искажённых, окружённая их высшим обществом, и, несмотря на мою метку, несмотря на присутствие Арло и Гэллена, я чувствовала себя уязвимой, беззащитной перед лицом чего-то непонятного и потенциально опасного.

И тут музыка, до этого звучавшая фоном, изменилась. Стала более торжественной, более значимой. Сотни свечей вспыхнули ярче, словно повинуясь невидимой команде.

Все разговоры мгновенно стихли. Повернув голову к центральному проходу, я увидела, как с противоположной стороны к арке с цветами направляются несколько человек. Моё сердце замерло.

Время остановилось.

Райт. Он выглядел как языческий бог. В идеальном чёрном смокинге, подчёркивающем широкие плечи и стройную фигуру. Белоснежная рубашка с безупречно завязанной бабочкой контрастировала с его смуглой кожей. Волосы, обычно растрёпанные, были аккуратно уложены, но несколько непослушных прядей всё равно выбились, падая на его лоб — такие знакомые, такие родные, что у меня сжалось сердце.

Его лицо было непроницаемым — высеченная из камня маска, не выражающая ни радости, ни печали, ни сомнения. Только глаза, эти невероятные глаза, которые снились мне каждую ночь, казались живыми — темными омутами, полными невысказанных тайн.

Он шёл к арке размеренным, уверенным шагом, не глядя по сторонам, словно кроме его цели ничего не существовало в мире. Ни разу не повернул голову, не окинул взглядом собравшихся. Его сосредоточенность была почти пугающей.

Только когда он проходил мимо нашего ряда, я заметила это — едва уловимое движение, микроскопическую трещину в его безупречной маске. Его правая рука дёрнулась, словно от электрического разряда. Брови на мгновение сошлись на переносице, образуя глубокую складку. Это длилось не более секунды — мимолётное нарушение контроля, которое заметила только я.

Он знал. Он почувствовал. Он ощутил моё присутствие так же отчётливо, как я ощущала его.

В моей голове кричали тысячи голосов, сливаясь в один отчаянный вопль: «Райт, что происходит? Скажи, что это просто сон, что ты не женишься на Мелиссе. Скажи, что всё это — жестокая шутка, нелепое недоразумение, хитроумный план. Что угодно, только не правда».

Мои руки непроизвольно сжались в кулаки. Я хотела вскочить, броситься к нему, схватить за отвороты этого безупречного смокинга, трясти его, кричать в лицо, требовать объяснений. Как он мог? После всего, что было, между нами.

Но я оставалась неподвижной, прикованной к месту невидимыми цепями — страхом, гордостью, непониманием. И ещё — упрямой, нелогичной надеждой, которая отказывалась умирать. Надеждой, что всё это — часть какого-то сложного, запутанного плана. Что Райт знает, что делает. Что он не предал меня.

Он достиг арки и развернулся, встав лицом к залу. И на краткий, но бесконечно долгий миг, его глаза нашли мои. В них не было вины или раскаяния. В них была непоколебимая решимость и что-то ещё — что-то, чего я не могла расшифровать, как ни пыталась.

А потом музыка изменилась снова — стала ещё торжественнее, ещё пронзительнее.

И тогда в проходе появилась она. Мелисса.

Она была безупречна. Другого слова просто не существовало. Каждая деталь её внешности, каждое движение, каждый взгляд были выверены до миллиметра, словно шедевр, над которым столетиями трудились лучшие мастера.

Она излучала уверенность и утончённую элегантность, которая не имела ничего общего с показной роскошью. Её тёмные волосы были собраны в высокую, сложную причёску, которая открывала точёные скулы и изящную линию шеи. В её глазах, устремлённых на Райта, светилась такая надежда, такое предвкушение, что мне стало физически больно.

Её платье было произведением искусства. Корсет с открытыми плечами идеально облегал стройную фигуру, подчёркивая тонкую талию и элегантные изгибы тела. Он был щедро украшен тончайшей вышивкой и кружевом, создававшими впечатление, будто её тело покрыто морозными узорами. Деликатные рукавчики слегка спадали с плеч, придавая образу романтичность и хрупкость.

На шее красовался широкий кружевной чокер, повторяющий мотивы вышивки на платье, подчёркивающий изящество её шеи. В руках она держала букет — ослепительно — белые цветы с вкраплениями зелени, перевязанные тонкой лентой.

Ревность, которую я испытала, увидев её, была не просто эмоцией — это была физическая боль, острая и безжалостная, пронзившая меня насквозь. Я никогда не считала себя ревнивой, но в этот момент мне казалось, что внутри меня поселилось чудовище, раздирающее мои внутренности когтями.

Она шла по проходу неторопливо, с королевской грацией. Каждый её шаг был выверен, каждый взгляд — наполнен значением. Люди смотрели на неё с восхищением, с благоговением, как на что-то божественное и недосягаемое.

Дойдя до Райта, она остановилась напротив него. Они выглядели как идеальная пара — словно две половинки одного целого, две части единого совершенства.

В этот момент мне показалось, что я сейчас просто соскользну со стула. Лёгкие отказывались работать, отказывались принимать воздух этого мира, пропитанный запахом свечей, цветов и чужого торжества. Тёмные пятна поплыли перед глазами, и я почти приветствовала приближающуюся потерю сознания — что угодно, лишь бы не видеть, что произойдёт дальше.

Правитель искажённых, Саймон Вэрейнг, приблизился к паре и начал произносить речь. Его голос доносился до меня словно издалека, размытый и нечёткий. Я пыталась сфокусироваться на словах, но они ускользали, растворялись в воздухе, не достигая сознания.

Паника нарастала внутри меня, как приливная волна — неумолимо и безжалостно. Мне было нечем дышать, некуда бежать, негде спрятаться. Я была пленницей этого момента, этой церемонии, этой невыносимой реальности.

И тогда, в самый разгар моего внутреннего хаоса, я почувствовала это — холодное прикосновение металла к моей шее. Настолько неожиданное, настолько неуместное, что на мгновение оно вытеснило даже боль от происходящего.

Холодное прикосновение металла к моей шее вырвало меня из оцепенения. Острое лезвие прижалось к коже — не настолько сильно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы я замерла, боясь сделать вдох. Я скосила глаза и увидела руку Арло, сжимающую рукоять изящного серебряного кинжала.

Другой рукой он держал меня за локоть, его пальцы впивались в мою кожу с такой силой, что я почти слышала, как трескаются мелкие капилляры под его хваткой. Боль была острой, пульсирующей, но я едва замечала её — всё внимание сосредоточилось на лезвии у моей шеи.

— Арло, что… — прошептала я, но он лишь сильнее надавил на рукоять, заставляя меня замолчать.